heavenly

Казалось, что вечеринка тянется целую вечность. Море алкоголя, полупрозрачная взвесь сигаретного дыма, дурманящий запах парфюма гостей и разгоряченных тел на танцполе. Киёхару чувствовал себя диким зверем, настороженно следящим за добычей и пытающимся уловить среди мешанины звуков тот самый, нужный. Где-то в этой шумной толпе так же следил за именинником еще один мужчина. Его мужчина. Их мужчина. Мысли о них заставляют невольно облизать пересохшие губы. Сегодня ночью… Нужно только подождать удобного момента и похитить виновника торжества. Мори вздрогнул, почувствовав, как кто-то прижался сзади, а тёплые пальцы скользнули по рукам, очерчивая татуировки. И откинулся назад, расслабляясь в объятьях. - Где он? – губы едва ощутимо скользят по шее, поддразнивая, заставляя сердце биться быстрее. - Он скоро освободится, - даже его голос возбуждает сейчас, когда мысли уже затуманены алкоголем и предвкушением жаркой ночи с ними. – Мы можем пока подняться в номер. - Не поедем… к нему? – дыхание перехватывает, когда он ладонью накрывает пах и легко поглаживает сквозь ткань. Как хорошо, что никто не может увидеть этого. Киёхару всегда выбирает себе самый укромный и тёмный уголок на таких вечеринках. - Нет. Да и вряд ли ты сможешь так долго ждать, верно? – тихий беззлобный смешок у самого уха. – Пойдём. Он скоро к нам присоединится. А пока я позабочусь об этом, - с губ всё же сорвался тихий стон, когда он большим пальцем потер головку уже полностью возбуждённого члена. И Мори готов идти куда угодно, лишь бы только с ним… Ему нравится чувствовать себя покорным его воле. Этому мужчине вообще невозможно противиться. Его глаза словно околдовывают, начисто лишая воли и желания сопротивляться. Ему хочется подчиняться, ему хочется отдаться. В постели Киёхару побывали и мужчины, и женщины – многие, разные, но таких, как он, не было никогда. Таких, как они, вообще не бывает. Вернее, Мори так думал, пока они не оказались в одной постели. Он помнил, как тело предавало его, но едва ли что-то понимал тогда, чувствуя сильные, ритмичные толчки в своём теле и сходя с ума от восхитительно пухлых губ, в плену которых оказался. Они могли бы совратить даже самого ярого противника гомосексуализма, так что же было говорить о Киёхару, который страстно желал их обоих ещё до той ночи. До того, как почувствовал себя таким открытым и беззащитным под их настойчивыми, невероятно чувственными ласками. В лифте можно прильнуть к нему всем телом, прижаться губами к губам, давая понять, как сильно хочется. Целоваться с ним – особое удовольствие. Он всегда ведёт. Властно, уверенно и так умело, что подгибаются колени. Со вторым не так. Его губы сводят с ума, их хочется кусать, а поцелуй превращается в схватку. Впрочем, Мори ещё ни разу не удавалось выйти из неё победителем. Он играет не по правилам. Но, кажется, Киёхару готов продать свой голос и свою душу за одно прикосновение этих губ. - Такой нетерпеливый, - он обнимает Мори еще крепче, буквально вжимая худое тело в своё. Руки уже под одеждой – гладят, ласкают, пуская по коже мурашки. И едва хватает терпения пересечь коридор до номера, за дверью которого есть только они. Эти двое позаботились обо всём заранее, как и всегда. Поэтому в номере только одна огромная кровать. Как будто лав-отель. Но сейчас Киёхару совсем не до разглядывания обстановки. Полумрак комнаты, жаркое дыхание на коже, требовательные поцелуи, настойчивые руки. Он покорно позволяет раздеть себя, и сам нетерпеливо раздевает его, срывая одежду, стремясь быстрее увидеть, почувствовать. И тянет к кровати, падая на спину и притягивая к себе. Вот тааак… Так прекрасно чувствовать его всем телом. Но ненадолго. Он слишком быстро отстраняется и начинает свою сладкую пытку поцелуями и укусами – так, что кожа горит от каждого прикосновения. Так, что перед глазами пляшут разноцветные круги, а в голове блаженно пусто. Мори подаётся навстречу, стонет и всхлипывает, когда становится невозможно терпеть. Выгибается до боли, до хруста костей, стремясь почувствовать больше. И задыхается, чувствуя самые желанные губы, обхватывающие головку, скользящие ниже, к основанию, сводящие с ума своей нежностью. Не заметил, как он вошел. Он вообще ничего вокруг не видит. Только чувствует. Кажется, что из всех чувств у него осталось только осязание. Он чувствует их руки на своей коже, их губы, и скорее угадывает, чем слышит, влажные, развратные звуки поцелуев и тихие смешки в ответ на собственные жалобные всхлипы. Ему мучительно мало их обоих. Всегда мало. Даже когда они прижимаются к нему так близко, что не хватает воздуха. Кто из них тянет его руки вверх, Киёхару не знает. И лишь холод металла на запястьях заставляет дёрнуться, а возбуждение немного отступает. Его руки прикованы к спинке кровати наручниками. А они улыбаются – хищно, многообещающе. Сегодня они задумали что-то особенное. Беспомощность возбуждает. Он полностью в их власти. Безвольный, лишённый возможности прикоснуться, вожделеющий их каждой клеточкой тела. А они дразнят, распаляют ещё больше. Едва касаясь его, больше внимания уделяя друг другу. Изысканная пытка – смотреть на то, как они ласкают друг друга, как целуются, будто забыв о нём. Как невозможный рыжий дьяволёнок прогибается в спине, с грацией кошки потягиваясь и приближаясь, нависая над Мори – прекрасный, желанный, такой порочный. Чуть царапая кожу, заставляет развести ноги, раскрыться перед ним. А Киёхару может лишь смотреть, как он блаженно прикрывает глаза, как судорожно сглатывает и низко, томно стонет, когда в восхитительное тело скользят пальцы – растягивая, лаская, задевая чувствительный бугорок простаты. И, улыбнувшись, склоняется к бёдрам Мори, легко лаская языком яички, чувственно проводя по всей длине болезненно возбуждённого члена и обхватывая налитую кровью головку губами. И Киёхару почти выворачивает себе руки из суставов, немыслимо выгнувшись, когда он принимает его глубже и стонет. Это сумасшедшее, невероятно острое ощущение. И неважно, что руки ужасно болят, что сталь ранит нежную кожу на запястьях. Его рыжеволосое наваждение движется в рваном ритме, подаваясь навстречу уверенным, глубоким толчкам их восхитительного любовника и возвращается, принимая член Мори почти до основания. И стонет. Стонет так, что Киёхару не выдерживает первым, ссаживая кожу на запястьях в кровь и едва не плача от невозможного наслаждения, замешанного на боли. Он знает, что они потеряют к нему интерес ненадолго и пытается расслабиться, успокоить сердце, которое так и норовит вырваться из груди. И тихо вскрикивает, когда, вопреки ожиданиям, в расслабленное, податливое после оргазма тело проникают скользкие от смазки пальцы. Они оба прижимаются к нему и уже невозможно понять, чьи губы и руки ласкают разгорячённое тело, чей язык обводит навсегда застывшую на груди бабочку. Мори не знает и не хочет знать, кто снимает с него стальные браслеты, даря, наконец, избавление от боли в вывернутых руках, чьи губы осторожно целуют освобождённые запястья. Киёхару растворяется в них – в прикосновениях, поцелуях, ласках, - и послушно раздвигает ноги, отдаваясь им без остатка. И хрипло кричит от невыносимой боли, когда неожиданно они оба толкаются в него. - Нет... больно… Пустите… - тихий бессильный шёпот тонет в нежном поцелуе, а пальцы скользят по влажной коже, в слабой попытке не то удержать, не то оттолкнуть. Он сам не понимает, чего хочет больше. Они не движутся в нём, давая телу привыкнуть к ощущениям. Они ласкают его нежно, осторожно, стараясь успокоить, расслабить. Колдовские глаза брюнета завораживают, и Мори кажется, что боли уже нет, что он готов на всё. И хотя ему всё ещё больно, он сам подаётся им навстречу, вскрикивая от каждого толчка, кусая губы и смаргивая невольные слёзы. - Тише, сладкий… тише… - тёплые губы, собирающие солёную влагу с кожи, шепчущие нежные, успокаивающие слова. Они знают, что делать. А Киёхару подчиняется им, и на смену боли приходят более яркие ощущения, когда они начинают двигаться в едином ритме. Это невероятно. Эти ощущения такие острые, на грани боли, но он ни за что не отказался бы от них. Не теперь, когда узнал, как это может быть. Он понятия не имеет, сколько времени это продолжается. Ему всё равно. Есть только они – так близко, так невероятно близко. Их губы, целующие его, их руки на его теле, их тела, прижатые так тесно, движущиеся в едином ритме, сводящие с ума. Он впервые чувствует себя настолько завершённым. Такого ещё не было… Ничего подобного не было и быть не могло. И в полузабытьи, цепляясь за широкие плечи, запрокидывая голову, он шепчет их имена. Таканори, его рыжий маленький дьяволёнок с сильными руками, восхитительным телом, невероятными губами, и Сакурай, его персональный демон, в глазах которого он тонет, растворяется, теряет себя и находит вновь. Любимые. Желанные. Он хочет их всегда. Мори достаточно одного поцелуя, пары прикосновений, крепких объятий, чтобы почувствовать себя нужным. Он готов выполнить любую их прихоть, ведь он знает, что не пожалеет об этом. И сейчас, когда не хватает воздуха, а жар тел обжигает ставшую невероятно чувствительной кожу, Киёхару кажется, что он плавится от наслаждения. Оргазм разбивает мир на мириады сияющих осколков, а его крик наверняка слышит весь город. Уже проваливаясь в забытье, Киёхару чувствует, как изливаются в его тело любовники. Он приходит в себя от нежных прикосновений, чувствуя, что лежит в их объятьях. Он почти не видит их – в номере темно и свет проникает только из окна. Свет ночных городских огней. Мори чувствует маленькую ладонь Таканори на своей груди – тот обводит пальцами контур татуировки. Сакурай, кажется, задремал – дыхание ровное, мерное, сердце в груди бьётся спокойно – он ощущает его удары кожей. Так дремотно и расслабленно. Так хорошо. - Проснулся, - Таканори тянется за поцелуем, почти невесомо касаясь губ. – Надеюсь, ты не в обиде на нас? - За что? – горло саднит, голос кажется чужим – сорвал, когда кричал. Придётся денёк помолчать. - За это, - осторожное прикосновение к саднящему запястью. – И за это, - ладонь скользит по спине, вниз, чуткие пальцы поглаживают ложбинку ягодиц, осторожно проникая в тело. Немного больно, но не так как было. И… снова заводит… Впереди долгая ночь, полная сладкого безумия. Пока достанет сил, пока останется голос, а руки и губы не устанут ласкать обнажённые тела любовников, срывая с искусанных и зацелованных губ тихие вздохи, стоны и вскрики. Пока они не уснут, совершенно вымотанные и счастливые. И Киёхару хитро улыбается, отстраняясь от Сакурая, выворачиваясь из объятий и нависая над рыжеволосым любовником. - Нисколько, малыш… это ведь твой день рождения. А теперь мой черёд дарить тебе подарок. Что объединяет троих мужчин, которые, кажется, живут совершенно разными жизнями? Что может быть общего у них? Жаркие ночи в одной постели – той, что одна на троих. Пусть редко, пусть плотные графики не позволяют им встречаться, но тем ценнее встречи. Тем сильнее тоска и слаще свидания. Тем больше они нужны друг другу. И раннее утро, заглянув в номер отеля лучиком солнца, осветит усталые лица, сияющие улыбками сквозь сон. Лица мужчин, нашедших своё пусть хрупкое, но счастье.