«И в сердце у них Огромное небо, огромное небо, Огромное небо — одно на двоих» «Бывает любовь мужчины и женщины. Бывает — мужчины и мужчины. Бывает — женщины и женщины. Бывает даже любовь к Родине. А эта книга — о любви человека и самолёта». отзыв к книге Р. Баха «Биплан»
Глава первая, в которой наш герой встречает старых друзей и обретает надежду. OST Choir of Young Believers — Hollow Talk Июль 1937 года, Британская Империя, Уотфорт. - Причаливаем! Приготовившись к жёсткой посадке, я вцепился в деревянную скамью, не обращая внимания, как неровный край впился в ладонь. Наш маленький дирижабль, похожий на гигантскую медузу с десятком длинных гайдропов-щупалец и причальным канатом*, с надписью «Royal Air Comp.» на мягкой оболочке, в последний раз выпустил длинную струю пара и завис над тросовым причалом. Как я сегодня слышал от докучливого механика из Глазго, оказавшегося со мной по соседству, в начале своей воздухоплавательной карьеры эта крошка гордо носила претенциозное имя «Голиаф», но солнце выбелило крупные затейливые буквы почти до полной нечитаемости, а владелец судна даже не подумал их освежить. Пассажирскую гондолу крепко качнуло на стальных тросах, когда дирижабль встал на якорь. Натужно заскрипели лебёдки мачты, сматывая гайдропы, понадобилась четверть часа на то, чтобы экипаж закрепил нос в стыковочном гнезде и притянул летательный аппарат к земле, ещё десять минут — на попытки в ужасной суматохе разыскать свой багаж, и вот я, Джон Хэмиш Ватсон, стою в крошечном аэропорту Уотфорта с дорожным полотняным рюкзаком, тростью и надеждами на то, что сегодня мне посчастливится вернуться домой. Домой — это значит в небо. Простое слово из четырех букв или солнечный свет, проходящий сквозь фильтр из нескольких атмосфер и рассыпающийся на семь основных цветов спектра в разном процентном соотношении, а может, проглядывающая сквозь клубы дыма и пара неприметная синь над головами спешащих по своим делам горожан – каждый представляет небо по-своему. Но только птицы и пилоты способны увидеть истинную его красоту, скользя над землёй, стремительно сливаясь с воздушными течениями. Я родился в небольшом посёлке механиков в окрестностях Лондона, в одном из тех немногих наземных лагерей, которые не держались на левитирующих кристаллах и не были скреплены линиями Силы, опутавшими подобно паучьей сети весь этот огромный мир. Детство моё было мирным. Наполненное ароматом скошенной травы и стойким запахом мазута, оно проходило среди деревьев и сельских мастерских, а не в раскалённой воздушной тюрьме, состоящей из гулких переходов и лестниц. Мои родители были простыми механиками, ни разу в жизни не поднявшимися выше рабочей стремянки – да и к чему бы им это? Присягнув в верности Эдуарду VIII и Королевским военно-воздушным силам, они проводили свои дни в бесконечной починке лёгких монопланов и громад пассажирских дирижаблей. И я, и моя сестра Гарриет с малых лет мечтали пойти по их стопам, крутили гайки, собирали простенькие механизмы — нам была уготована понятная и незамысловатая жизнь среди таких же простых и понятных нам людей. Внезапно произошедшая трагедия всё изменила. Начало двадцатого века ознаменовалось стремительным развитием науки, биотехнологии двигались вперед семимильными шагами: многолетние эксперименты увенчались, наконец, успехом, явив миру первые биолайнеры — огромных китов, внешне почти не отличавшихся от своих немодифицированных собратьев, но обладавших стальными внутренностями и дьявольской силой. Управлять ими было тяжело, особенно, не имея при себе излюбленного орудия биомехаников — толстого прута-шокера, ударов которого хоть как-то слушались эти упрямые, толстокожие создания. Новшество приняли с нескрываемым неодобрением. Тори вместе с лейбористами устроили демонстрацию прямо на амбаркадере, требуя убрать «опасные бесовские машины» из эксплуатации; восстания луддитов, отрицающих любое проявление прогресса, вспыхивали по всей Британской Империи и её доминионам легче пороха. Моя мать, истая католичка, не раз говорила, что этой дряни, этих отвратительных полумашин-полуживотных не должно было существовать на свете, но отцу они казались удивительными, а природа их происхождения — загадочной. Он был идеалистом, чья вера в прогресс, к сожалению, была непоколебимой. Отец как раз копался в металлических внутренностях такого кита-лайнера, когда что-то пошло не так, и его рука застряла в шестернях. Возможно, биомеханики из команды неверно рассчитали дозу транквилизатора, и стоило сонному киту завозиться, как отца попросту втянуло внутрь и перемололо между ощетинившимися зубцами-шестернями под крики рабочих и хищный лязг металла. Мы с Гарри тоже были там. Не думаю, что смогу когда-нибудь забыть латунный блеск валов и пружин сквозь багровые потёки крови. На самом деле, смерть отца была далеко не первой в череде похожих случаев, и публичный Билль о запрете модернизации любых живых организмов от 1909 года вступил в силу сразу же после третьего чтения. Китов усыпили, эксперименты свернули, а Империя одумалась и вернулась к привычной механике. Но беда, как известно, не приходит одна. Похоронив то немногое, что осталось от отца, мы изо всех сил старались научиться жить втроём. Мама так и не смогла оправиться после его смерти: боль утраты тяготила её гораздо сильнее, чем необходимость работать в три смены в попытке прокормить двоих детей. Через несколько месяцев не стало и её: взрыв парового двигателя, откачивавшего воду в угольных шахтах, спровоцировал обвалы и затопление нижних уровней, унеся полсотни жизней. Когда пришлось смириться с тем, что больше ничего не будет как прежде, мне едва исполнилось восемь, Гарриет — четырнадцать. Дальняя родственница по линии отца, тётка Элоиза, забрала нас к себе. Пришлось переехать в шумный, отравленный сажей и пылью Лондон, и поселиться в самых нижних ярусах, куда зачастую сливали отходы, а грязная дождевая вода топила узкие мощёные улицы, доходя до самого крыльца. Крошечная квартирка, более чем скромная обстановка, вечно чадящая масляная лампа... В надежде вырваться из этого смрада Гарриет, только лишь закончив учёбу, ценой невероятных усилий пробилась в лётный корпус Королевских войск, чтобы стать радистом. Единственной девушке среди трёхсот курсантов, ей приходилось несладко: шутка ли, ежедневно выдерживать смешки и тычки, когда каждый промах, который простили бы парню, в её случае сопровождался снисходительным «шла бы ты лучше швеёй, деточка». Гарри, предпочитающую мужские брюки и рубашки свободного покроя легкомысленным женским платьям и шляпкам, долгое время не воспринимали всерьёз: виданное ли дело, девчонка, да ещё и суфражистка!... Но Гарриет не отступилась от своего и надрала зад им всем, став первой девушкой-штурманом в истории корпуса и настоящим профессионалом. А я… Я без памяти влюбился в самолёты. Подобно череде чёрно-белых смазанных фотографий, сменяли друг друга курсы первоначальной лётной подготовки, поступление в Лондонскую Королевскую школу авиации; поначалу частые, а потом сошедшие на нет письма Гарри, вступление в пятую эскадрилью Вспомогательной авиации, присяга, служба в пустынях британских колоний, где я посвятил себя всего без остатка служению Империи... Безумная, дикая страна, полная огня, раскалённой меди и удушающего аромата гвоздики — вот что такое пески. Местные, темноглазые и загорелые до черноты, жевали гвоздичные луковицы, что мы — табак, и этот острый пряный аромат впитывался в кожу и одежду намертво, захочешь — не ототрёшь. Даже спустя много месяцев нет-нет да услышишь едва заметный, призрачный горьковатый шлейф ненавистного запаха. Запаха войны. Песок был повсюду, забивался в глаза и уши, отвратительно скрипел на зубах, засыпался за воротник, в обувь, в еду, в постель... Эта земля была суровой и неприветливой: наши войска держались подобно редким пучкам сухой травы, отчаянно пытавшихся уцепиться за красные песчаные холмы, небо было белёсо-выжженным, словно дно иссушённого водоёма с коркой выступившей соли. Иногда по бескрайнему морю раскалённого песка рябью пробегали юркие быстроногие ящерки – им одним пустынный жар был нипочём. Настоящее адское пекло: после пары часов на солнце форму можно было отжимать, а из ботинок лилось ручьем. Там меня и подстрелили, когда на рассвете на наше авиакрыло** напали повстанцы. Я отчётливо помню, как лежал на земле, пока красный песок жадно впитывал льющуюся кровь, и бессмысленно таращился вверх. Поднявшийся ветер горстями швырял в лицо мелкие колкие песчинки, оседавшие бурой пылью в волосах и складках одежды. Бой шёл вовсю: над головой со свистом проносились пули, медный боевой элефантин с оглушающим рёвом шёл в сторону нашего отряда, раззадоренный жалящими укусами пулемётных очередей. Длинные изогнутые бивни срывали к чертям пулемётные установки и крушили ангары, взметая во все стороны фонтаны песка. Земля дрожала от яростного натиска многотонной, дышащей смрадным дымом махины. Полуприкрыв глаза, я тогда признал поражение — мне попросту стало безразлично, затопчет ли меня бешеный слон или прикончит очередной снаряд. Боль огнем обжигала простреленное плечо, высасывала из меня последние силы, вспыхивала ослепительно яркими пятнами на изнанке век. Крики раненых, резкие команды повстанцев и звуки беспрерывной пальбы уже почти не было слышно — сознание путалось, словно в густом опиумном дыму. Я остался один на один с безразличным грязно-белым небом да сожалениями о том, что теперь мой верный крылатый Де Хевилленд, с которым мы подбили немало слонов неприятеля, останется сиротой. Эта мысль была последней перед тем, как закачавшееся вдруг небо опрокинулось на меня, туша разгоревшийся внутри пожар и утягивая в благословенную, успокоительную темноту. В госпитале меня назвали счастливчиком. Хирурги говорили, что ещё пару дюймов ниже, и я бы отправился к праотцам, чуть левее – руку пришлось бы ампутировать, и путь в авиацию для меня был бы закрыт. А мне повезло — я единственный из всей эскадры остался живым. Действительно, восемь лет верной службы — и вот, здравствуй, тремор, хромота и еженедельное жалование в пятнадцать королевских шиллингов, которых хватало только на то, чтобы не помереть с голоду. Получай свою награду, флайт-лейтенант Джон Ватсон. Меня комиссовали уже спустя пару недель после ранения, как следует подлатав плечо, но так и не сумев ничего сделать с хромотой, выдали казённую трость и отправили в Лондон со всем нехитрым скарбом. Тётка Элоиза к этому моменту давно отправилась в лучший мир, а Гарриет прочно подсела на алкоголь и, к тому же, была обижена на меня – считала, что я предал её, оставив в Лондоне совсем одну и сбежав на фронт. Буквально через пару дней после того, как меня выписали, Афганистан, Ирак и Иран подписали временный пакт о ненападении. Очередная война закончилась, а мы стали ненужными. Привыкнув жить в постоянном ожидании бомбёжки и засыпать под грохот канонады, я был абсолютно потерян — в мирной жизни места для меня не находилось. Как, впрочем, и работы. Огромный, расползшийся ввысь и вширь по обе стороны реки город, утонувший в тумане и печном дыму, встретил меня неприветливо. Заводов стало больше, а деревьев — меньше, я уже не говорю о дорожном движении и многоэтажных улицах, уходящих вверх на сотни футов. На северном берегу Темзы возвышалась недостроенная электростанция Баттерси Эй; четыре её трубы впивались в рыхлое пасмурное небо, как редкие зубы бездомного — в ноздреватый хлебный мякиш. Пока меня не было, прогресс явно не стоял на месте. Последним островком зелени в этом технократическом безумии стал Большой центральный парк, лишь немного уменьшившийся в размерах. Ну да ладно, лишь бы не выкосили весь. Собственно, там я и столкнулся однажды нос к носу с Майком Стэмфордом, бывшим сокурсником по Королевской школе авиации — он перевёлся в радисты, сутками сидел в штабе и отрастил приличное брюшко, чему явно поспособствовал второй брак. От Майка-то я наслушался последних новостей, сплетен, и, отупев от обилия этой информационной шелухи, чуть было не пропустил то, что заставило мои глаза загореться: — ...Тот самый Лестрейд, которого на первом курсе от одного только вида быстрой бочки тошнило до одури! Кстати, он сейчас возит грузы до Лондона и срочно ищет в команду ещё одного второго пилота, их последний почему-то уволился. Говорят, из-за вздорного парня, Холмса или Хауса, вроде того фамилия. Так вот, я Грегу и говорю… — Подожди-подожди, — прервал я жизнерадостного толстяка, — Грег ищет пилота? Возможность устроиться в пассажирскую или чартерную авиакомпанию была несомненной удачей, особенно для меня. Майк недоуменно моргнул: — Ну да, о чём я тебе и толкую уже минут десять, и... — Как с ним связаться?…. ✈ ….
Телеграмма ушла мгновенно. Спасибо системе почтовых семафоров — дёшево и сердито. А через три часа я уже стоял в Уотфорте и вглядывался в прозрачную сумеречную синеву, гадая, с какой стороны за мной приедут. — Эгхм... Вы Джон Ватсон, верно? Высокий девичий голос раздался прямо за спиной, заставив вздрогнуть от неожиданности. Я обернулся. Позади меня стояла хрупкая девушка с забранными в простой пучок волосами и милым, располагающим лицом. Никаких юбок и шляпок, только брюки военного кроя, мужская рубашка и кожаная куртка — я сразу признал в ней того самого посланца от Грегори, который должен отвезти меня на их базу. Да и кому бы ещё я здесь понадобился? — Да, это я, мисс… — Хупер, сэр, Молли Хупер, — девушка приветливо улыбнулась и немного смущённо потрясла мою руку. — Нам стоит поторопиться. Скоро стемнеет. Недалеко от выхода оказался припаркован маленький двухместный паромобиль старого образца со здоровенными шинами для бездорожья. Пока я неловко устраивался на сидении и подтягивал к себе больную ногу, мисс Хупер завела двигатель, подкинула в топку уголь, пару раз чертыхнулась, зажгла карбидный фонарь и, наконец, впрыгнула в машину, сдув со лба выбившуюся прядь. — Уф. Ну, поехали! — и лихо натянула старомодные круглые очки-гогглы. Вскоре мы остановились где-то посреди леса, окруженные тёмным частоколом деревьев, и мисс Хупер заглушила мотор. Слабый свет автомобильного фонаря не справлялся с наступившей вдруг темнотой, и я даже не пытался высмотреть хоть что-нибудь среди деревьев. — И где же база? Молли вытащила свою дорожную сумку и, широко улыбаясь, показала пальцем вверх: — Там. Присмотревшись, я увидел, что стволы некоторых деревьев – на самом деле, толстые крепкие канаты, уходящие вверх, а прямо передо мной колышется хвост верёвочной лестницы. Нечто воистину исполинских размеров парило над землёй примерно в ста футах, подмигивая медово-жёлтыми огнями по периметру — их слабый свет едва позволял разглядеть очертания этой громадины на фоне бархатно-чёрного неба. Подавая пример, мисс Хупер ухватилась за перекладины и ловко полезла наверх. Немного выждав, я прицепил трость к рюкзаку и последовал за ней, для приличия не поднимая взгляд выше своих рук. Хоть и в брюках, а всё же дама. Где-то на середине пути обнаружилась небольшая площадка, на которой я смог немного перевести дух, разминая занывшее бедро, и осмотреться. От возвышающегося прямо над нами главного корпуса в разные стороны отходили металлические трапы и всевозможные переходы, в стороне ютилось несколько кособоких жилых домиков. Уцепившись за перила, я посмотрел вниз — повсюду, насколько хватало глаз, раскинулся лес, подсвеченный молочно-белым боком растущей луны, а за лесом мигали крошечными медными и золотистыми огоньками дома Уотфорта. — Нас ждут, — мягко сказала мисс Хупер, заметив мою вынужденную остановку. Грегори встретил нас на пороге главного корпуса, видимо, заслышав громкое фырканье машины Молли. — Смотрите, кто тут у нас! Джонни! — он с силой хлопнул меня по плечу, так, что я немного осел под тяжестью его ладони и чуть было не схватился за больную ногу. — Сто лет не виделись! Как же он всё-таки изменился. В Греге не осталось почти ничего от того вечно голодного тощего мальчишки, на котором казённая форма лётной школы висела мешком. Помнится, курсантом Грегори Лестрейд был на удивление всеяден: старая тушёнка, ужасающе твёрдые кислые яблоки, которые мы потихоньку таскали из заброшенного сада, – всё шло на пользу растущему организму. А чего стоили его одиночные набеги на кухню! Грег смотрел на мир серьёзными тёмными глазами и смеялся удивительно заразительным смехом, чем не раз навлекал на себя и товарищей гнев инструкторов. Я почувствовал, как губы сами собой растянулись в улыбке. Нынешний Грегори Лестрейд загорел, раздался в плечах, а приобретённая со временем седина только добавляла шарма. Да и форменная куртка пилота чертовски ему шла. А вот улыбка осталась прежней, греговой — открытой и заразительной, и чёрт с тем, что я уже давно не тот самый Джонни-бой, каким был когда-то. — Айда, познакомлю тебя с ребятами, — Грег дёрнул меня за рукав и потащил за собой по коридору. В этот поздний час команда в полном составе сидела на кухне, попивая чай вприкуску с вечерними историями. Стоило нам войти, как я оказался под прицелом внимательных оценивающих взглядов — сработаемся или нет? В чуть настороженной тишине, щедро сдобренной любопытством, было слышно, как тяжёлые мотыльки-бражники бьются о мутное стекло керосиновой лампы. Грег поспешил представить своих: — Ну, Молли ты уже знаешь, она наш медик. Это Пол Андерсон, второй пилот и бортмеханик. Неловкий иногда, но машину водит отлично. Парень младше меня на лет на десять покосился в мою сторону. Я подавил улыбку — Андерсон был худым как спичка, но жилистым; простая белая майка и жилет механика болтались на нём, как на вешалке, а на лбу и под носом красовались плохо отмытые пятна машинного масла. Пожимая мне руку, Пол умудрился опрокинуть два стакана чая и табурет, отчего сидящая рядом с ним мулатка незлобиво фыркнула в кулак. — Салли Донован, первый пилот, — представил её Грег, — работает в паре с Полом. Заодно выполняет должность радиста, когда остаётся на базе. Кудрявая Салли задорно цыкнула и сверкнула белыми зубами, тряхнув пушистой копной пружинистых кудряшек. Её рукопожатие оказалось сухим и по-мужски крепким. Но моим вниманием всецело завладел кое-кто другой: дальше всех, в темном углу комнаты, сидел ещё один пилот, зябко обхватив ладонями исходившую паром кружку. Лицо его в обрамлении тёмных кудрей казалось каким-то нечеловеческим. Пронзительные светлые глаза, дерзкий изгиб рта — ох и намучаюсь я с ним, чует моё сердце. Закутанный во фланелевую рубашку, кардиган и лётную куртку — неужели мёрзнет? — незнакомец сверлил меня пристальным взглядом, далёким от приветливого. Я невольно поёжился, ощущая себя диковинной букашкой под увеличительным стеклом. — Шерлок Холмс, — сообщил Грегори, понизив голос. — С ним тебе и предстоит работать. К слову, он и механик преотличный. Но характер... Холмс, словно в подтверждение этих слов, с надменным видом отодвинул кружку, поднялся и вышел из кухни. Громко хлопнула входная дверь. — И за какие грехи мне это наказание, — буркнул Грег и вздохнул, виновато посмотрев на меня. — Надеюсь, ты продержишься дольше, чем предыдущий парень, тот и суток не проработал. Я пожал плечами, заранее решив, что даже самый строптивый напарник не отвадит меня от этой работы – не на того напали! Грег тем временем деловито сыпал инструкциями: — Нас всего шестеро, из штаба связываемся с Мартой Хадсон, если нужно. Она тебе понравится. Жить будешь в третьем домике, с Холмсом. Кухня здесь, готовим по графику, уборку общей территории выполняют автоматоны, в домиках хозяйничаем сами. Деньги в конце недели. И добавил с широкой улыбкой: — Добро пожаловать на борт базы Northern Sky. Рад тебя видеть в команде, Джон. — И не позволяй Холмсу себя запугать, он это любит, — заговорщицки шепнула насмешливая Салли. — Запугать? — Увидишь, — подмигнула она и отвернулась. Пожелав всем доброй ночи, я отправился на поиски третьего домика, моего нового жилища. Вдоволь налюбовавшись огромными звёздами, щедро украсившими ночное небо, я свернул к нужному переходу. В свете парочки фонарей-керосинок морского образца можно было разглядеть двухэтажный дом-башню с гофрированными жалюзи на окнах и печной трубой, увенчанной острым колпачком на верхушке. В деревянной двери тускло блестело латунное кольцо, приделанное вместо дверной ручки. Я негромко постучал и вошёл в полутёмное помещение, сразу же споткнувшись обо что-то твёрдое. Боль заставила меня зашипеть — неожиданная преграда оказалась металлической... ногой?! — Да ну чтоб тебя! — я отодвинул тростью преградившую путь конечность и остановился, озираясь по сторонам. Комната была забита разным механическим хламом: пружинами, колёсными валами, цилиндрами, винтами... Валялись разобранные руки с торчащими пучками проводов, кажется, я даже где-то видел банку с оторванными пальцами автоматона. Выглядело, если честно, довольно жутко. Мой будущий напарник обнаружился у камина: переплетя пальцы, он неотрывно наблюдал за тлеющими углями. Слабые отблески огня делали черты его лица резкими и даже хищными, тенями очерчивая прямой нос и острые скулы; на высокий лоб падала непослушная тёмная прядь. Вспомнились старые сказки о драконах, бесстрастно наблюдающих за бесконечным течением времени, коротающих свой век в набитых сокровищами пещерах... — Пустыня или индийские колонии? — неожиданный вопрос вывел меня из задумчивости. — Что, простите? — Красная пустыня или колонии? — Пески, но как... — только и смог выдавить я, удивлённо уставившись на пилота. — Ты — бомбардировщик в отставке, дослужился до капитана эскадры, присутствуют медицинские навыки, левша, — безапелляционно заявил Холмс, не отрываясь от созерцания камина. — Ранение в плечо, хромота психосоматическая. Есть сестра, пилот, не прочь приложиться к бутылке, — он выпалил это едва ли за минуту, только в конце тирады бросив на меня острый короткий взгляд. — Предвосхищая твой вопрос: нет, я не спрашивал Лестрейда о тебе. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что я стою, приоткрыв от изумления рот. Не знаю, как там у Холмса с характером, но вот голос у него был воистину завораживающим. — Потрясающе, — непроизвольно вырвалось у меня. — Ты так считаешь? — Холмс выглядел сбитым с толку и определенно подрастерял невозмутимость; он, наконец, повернулся и одарил меня пристальным взглядом, в котором читалась настороженная заинтересованность. На бледных щеках выступил неровный румянец. — Конечно, да! — воскликнул я, воодушевлённый тем, что на меня перестали смотреть как на диковинный музейный экспонат. — Только я не представляю, как ты это делаешь. Внезапно я услышал какое-то слабое стрекотание, но не придал ему значения — кто знает, что может гудеть в механических завалах этого странного парня? Надеюсь, оно не съест нас во сне, чем бы оно ни было. Холмс тем временем даже надулся от важности: — Особенности загара, военная выправка и обветренная кожа на щеках вдоль линии лётных очков. В Лондоне негде получить загар, вывод – место службы. Особенно если учитывать последние сводки новостей и активность в горячих точках. Но он уже побледнел, значит, какое-то время ты провёл в городе, вдали от палящего солнца. Судя по тому, как ты осторожно двигаешь правой рукой и неосознанно потираешь плечо, а также прихрамываешь, — ранение, но при этом тростью пользуешься нерегулярно, будто забываешь, что у тебя болит нога. По крайней мере, за Лестрейдом ты шёл достаточно проворно, я слышал по шагам. Очевидно — психосоматика. — С ума сойти, — у меня не было слов. Холмс дёрнул уголками губ и прищурился, ожидая новых вопросов. — А про сестру? — Твоя куртка, — коротко бросил пилот. — Ей чуть больше года, я знаю эту модель, вещь дорогая, хотя ты явно предпочитаешь одежду попроще. Подарок матери? Нет, слишком современная модель. Не жена: ты не носишь кольцо, сомневаюсь даже, что у тебя есть девушка. Брат вряд ли разбирался бы в одежде и запоминал твои размеры, женщины в этом понимают гораздо лучше. Значит, сестра. Куртка класса люкс, но без излишеств — она знала, что может тебе подойти, и выбирала, исходя из соображений практичности. Скорее всего, тоже лётчик. С другой стороны, у тебя есть сестра, у которой можно найти приют, но ты хватаешься за работу с потенциально склочным пилотом в паре — домой ты не торопишься. Либо у неё проблемы в семье, либо она пьет. — Почти не ошибся, — кивнул я, а мой собеседник иронично поднял брови, всем видом выказывая недоверие. — Почти? — протянул он с сомнением. — Я редко ошибаюсь, правильнее будет сказать — никогда. — Она радист, — признался я. — Но пьёт зверски. После того, как у неё в эфире сбили пятерых... Говорит, до сих пор помнит их голоса. — Чёрт, как это я сразу не... — пилот досадливо поморщился и снова уставился в огонь. Я выждал пару секунд и поинтересовался: — А как насчёт тебя? Похоже, мне ничего о себе рассказывать не нужно, но о будущем напарнике хотелось бы узнать хоть что-то. Холмс пожал плечами. — Почти всё свободное время я посвящаю науке, не люблю пустую болтовню, не терплю, когда суют нос в мои чертежи и прерывают эксперименты. И да, некоторые из них могут быть очень шумными. Хотя сомневаюсь, что ты тут надолго задержишься. Последняя его фраза, произнесённая с невероятным самодовольством, почему-то вместо раздражения вызвала только улыбку. Всё-таки чудак этот Холмс, и чудак занятный. — Если задержусь, ты расскажешь мне о своём методе, — я усмехнулся и поправил на плече лямку вещевого мешка. — Увидим. Твоя спальня наверху. — Холмс прищурился и сделал вид, что меня не существует, вернувшись к прерванному занятию — созерцанию камина. Подхватив свои пожитки, я начал подъём по лестнице, который, с моим-то бедром, грозил затянуться. Кое-что не давало мне покоя, я остановился и окликнул своего нового знакомого: — Эй, Холмс? — Шерлок, пожалуйста, — моментально поправил меня пилот. — Да? — Мне показалось, или на столе действительно механические пальцы в банке? — Эксперимент, — он лениво отмахнулся. — Изучаю воздействие концентрированной муравьиной кислоты на медные клеммы. Проблемы? — Никаких. Действительно, — буркнул я, — как я сразу не догадался. Поднимаясь по скрипучим ступеням, одно я понимал совершенно ясно: скучать с таким напарником мне не придётся. ___________________________________________________________________________________________ Вираж — фигура простого пилотажа, при выполнении которой летательный аппарат, двигаясь поступательно, разворачивается в горизонтальной плоскости на 360° *Гайдроп — веревочный или цепной канат, используемый при посадке дирижабля или сферического аэростата. **Авиакрыло — авиационное подразделение в Королевских ВВС. В него обычно входили две-три эскадрильи, но к концу Второй мировой войны авиакрыло в отдельных случаях могло иметь до семи эскадрилий. Шикарные арты Souris Danseuse с лёгким уклоном в викторианство: http://savepic.net/3820434.png — Майкрофт http://savepic.su/2972593.jpg — Грег http://savepic.su/3000107.jpg — Картрайт http://savepic.su/2990781.png — Молли, Пол и Салли http://cs310221.vk.me/v310221445/1ee1/983uQEPVfhU.jpg — Лондон http://cs411827.vk.me/v411827441/6b04/2b3gYIDrpdM.jpg — Northern Sky над окраиной Уотфорта Флайт-лейтенант (Flight Lieutenant) — воинское звание в Королевских ВВС, примерно соответствует званию обер-фельдфсбеля в люфтваффе и старшего сержанта в советских ВВС. Быстрая бочка — фигура сложного пилотажа, которую также называют винтообразной бочкой. Де Хевилленд Джона — одноместный биплан: http://www.militaryfactory.com/aircraft/imgs/airco-dh2.jpg