Господин Барон

"Господин Барон" - ей нравилось, когда к ней так обращались. "Господин" - черная шляпа на голове - "Барон" - безупречные манеры. И то, что она была девушкой, ее не смущало. "Господин Барон, - говорила утром Кошка. - Господин Барон, Вы опаздываете на завтрак к Королеве". "Королева подождет, - отвечала она. (Какое наслаждение: королева! подождет!) - У меня неотложные дела". И потом она шла заниматься неотложными делами, чтобы через час, успев лишь на кофе со сливками, рассказывать всегда меланхоличной после сна Королеве про торговые пошлины, новое университетское расписание, предупрежденные заговоры и запланированные в скором времени праздники. "Господин Барон, - с ядовитым медом в голосе спрашивал какой-нибудь очередной приближенный Королевы, - что вы думаете об этих сплетнях, что так распространились в последнее время?" "Даже не догадываюсь, о чем вы", - холодно отвечала она. "Говорят, что вы - прошу меня извинить, но я пересказываю это, только чтобы предупредить против недоброжелателей, - говорят, вы связались с этим еретиком... как его?.." "Яраш". "Точно!" "Займитесь лучше своими делами, монсеньор. Иначе вскоре ВАМ придется связаться с повстанцами. Или это не ваши крестьяне уже третий год празднуют День Урожая бунтом?" Усмешка Королевы и черный кофе без сахара в маленькой розовой чашечке.

***

В этот грязный, мокрый, промозглый, похмельный кабак я бы никогда не пришла добровольно. Никогда бы не преодолела брезгливое отвращение, которое сильнее необходимости. Иногда сильнее, а иногда мне на него плевать. И это значит: я в ярости. Хлопок дверью - как первое бранное слово в начинающейся ссоре. Я принесла в сумрак задымленного полуподвала прищур, как могла бы принести автомат. Встала на пороге, передернула затвор. Выстояла-проигнорировала недоброжелательные взгляды местных выпивох. Я еще никогда в жизни так откровенно не нарывалась. - Господин Барон? Чем могу?... Ох, как тяжело дается вежливость старому барышнику. На его жирной красной роже написано желание вытолкать меня взашей. Ничего личного: оскорбление высокопоставленного чиновника, которое в этом месте так же неизбежно, как дурная болезнь после посещения "макового квартала", поставит крест на его доходном бизнесе. Как бы еще под суд не пойти. Демонстративно принюхиваюсь к дыму: опиум. - Господин Барон?.. - понял, дурак, занервничал. - Кувшин воды. - Воды?! - Воды. Холодной. - Воды нет. Только вино, - кабатчик угрюм. Понял, что исправить положение уже не удастся, теперь будет хамить. - Давайте вино. - Сколько? - Два галлона. Должно хватить. - Деньги вперед. Денег у меня с собой нет, но это оскорбление. Намеренное. Сжимаю губы, бросаю на стол брошку. Уже завтра по кабинетам и приемным будут обсасывать эту историю, фонтанируя догадками: брошка ее сиятельства Господина Барона у владельца опиумного притона! Плевать. Надо отдать хозяину должное: за вином он ходил четверть часа не меньше. Может, надеялся, что меня в его отсутствие измордуют? Зря. Этой пьяни понадобилось бы гораздо больше времени, чтобы надраться до соответствующей кондиции. Пока все, что они могут, - это сверлить спину неприветливыми взглядами. Ярость бурлила в моей крови, ударяя в голову сильней, чем могут хмель и наркота. Мне почти хотелось, чтобы на меня набросились, избили до полусмерти... а завтра я, руководствуясь исключительно объективной необходимостью, подпишу указы об их повешении. Сжимаю зубы, вдыхаю перегарную вонь на четыре счета... - Вино, Господин Барон. - Благодарю, милейший. Явитесь в суд с повинной или попросить господина Главного Прокурора прислать вам приглашение? И, не дожидаясь ответа, подхватываю тяжелый, запотевший с холода кувшин и направляюсь к дальнему столику. Он так и не посмотрел на меня, как сидел, отвернувшись, так и остался сидеть. Зато его собутыльники подобрались. - Милорд? - в голосе моем столько спокойствия, сколько я смогла выжать из себя усилием воли. - Какого хрена вы приперлись сюда, Господин Барон? - Он пьян. Должно быть, сильно. Не могу определить по голосу. - Вы сейчас подниметесь. Попрощаетесь со своими друзьями. И уберетесь отсюда ко всем чертям. Он не ответил, показал через плечо оттопыренный палец, который должен был послать мою светлость по только что названному адресу. И я позволила себе сорваться. Сознательно и оттого еще более унизительно. Отдала рассудок на растерзание эмоциям. Два галлона охлажденного, воняющего третьесортной брагой вина водопадом опрокинулись на его голову, стол, пол. В довершение брызнул осколками брошенный в стену кувшин. - НЕМЕДЛЕННО!!! - И вы хотите его повесить? - на лице господина Главного Прокурора была усталая, но все еще терпеливая улыбка. - Да! - Позвольте, я объясню вам одну вещь, моя девочка... - Я вам не девочка! - Конечно. Разумеется. Примите мои извинения, Господин Барон, - прокурор невольно поморщился, то ли от досады, то ли от запаха браги, которым за сотню шагов несло от испачканной одежды молодой женщины. - И все же позвольте мне объяснить, почему мы никак не можем повесить Толстяка Убо. - Извольте. - Дело в том, Господин Барон, что притон Толстяка давно известен нашей полиции. Более того, я могу поручиться, что он не покрывает никакие преступные махинации. И публика там самая приличная: сплошь гвардейцы в отставке да беспутные купечески отпрыски. Сам начальник северного гарнизона иногда захаживает туда выкурить трубку-другую... Ни в одном подобном заведении ваша... вспышка не обошлась бы вам так дешево. Щеки женщины запылали. Прокурор вежливо отвернулся к окну. - Держатели опиумных притонов обычно не отличаются таким... миролюбием, Господин Барон. Вламываясь, угрожая и оскорбляя клиентов, вы могли навлечь на себя серьезные неприятности. Толстяк же всего-навсего позвал патрульных. И они, к счастью, появились как раз вовремя, чтобы... - ...выволочь меня за шкирку, как распоясавшегося юнца, - закончила Господин Барон. Прокурор улыбнулся в пышные усы: - Я бы никогда не позволил себе назвать благородную леди распоясавшимся юнцом. - Разумеется. Прокурор снова улыбнулся: к девочке наконец вернулось самообладание - добрый знак. - Так что этому заведению не требуются такие уж экстренные меры, да и Толстяк может еще немного подождать встречи с виселицей. Что же до вашего подопечного, я сделаю все возможное, чтобы посещение подобных злачных мест никак не сказалось на его судьбе. Можете не волноваться, Господин Барон: пока кресло Главного Прокурора остается за мной, милорд Яраш в тюрьму не попадет. В любом случае, ваше сегодняшнее приключение вызовет в свете гораздо больше толков, нежели пристрастие молодого человека к опиуму. - Не в слухах дело, господин Главный Прокурор. - А в чем же? Если мне позволено спросить, конечно. Женщина подняла руку в умоляющем жесте. Почти недопустимая демонстрация слабости. Прокурор гордился и тяготился своей способностью вызывать Всевластную на откровенность. Хотя бы потому, что не всегда мог помочь своей обожаемой воспитаннице, давно привыкшей обходиться без советов учителей. - Что вас беспокоит, Господин Барон? - На кой чёрт... простите, господин Прокурор... зачем он мне нужен спивающимся в опиумном притоне, пусть даже самом респектабельном в столице? - Я вас не совсем понимаю, милая. Господин Барон беспомощно покачала головой и поднялась из кресла. - Забудьте, господин Главный Прокурор. И простите за беспокойство. Обещаю, ничего подобного больше не повторится. - Всегда к вашим услугам, Господин Барон. Не воспользуетесь моей каретой? Вряд ли будет разумно идти через весь город в таком виде... - Добрый вечер, милорд! - Кошка встретила меня на пороге. - Госпожа дома? - Да, милорд, Господин Барон в библиотеке. Но просила не беспокоить. У нее господин Министр Иностранных Дел. - Я подожду? - вопросительная интонация, впрочем, не предполагающая вопроса. - Конечно, милорд Яраш. Проходите. Здесь Вам будет удобнее. Значит, мне не отказано в милостивом покровительстве. Однако она быстро пришла в себя. Как будто ничего и не было. - Господин Барон справлялась о Вас. Дважды, - тихое доверительное мурлыканье заставило меня насторожиться. - Не думаю, что она будет рада увидеть Вас, милорд. Но мне показалось, что вам стоит объясниться. Она чувствует себя виноватой, а в нынешнем положении... Чем стабильнее будет настроение Господина Барона, тем лучше будет для всех нас. - О чем вы? - Ни о чем, милорд. Ни слова больше. Она сама расскажет, если решит, что Вы должны знать. - Надеюсь, в этом доме по-прежнему не держат вина?.. Кошка понимающе фыркнула и удалилась, чопорно покачивая хвостом. Никогда не понимал, почему при дворе терпят эксцентричность "Господина Барона". Нелепое имя, невообразимый дворецкий, чудаковатый дом, вызывающее поведение. Посмеивались над ней все: от самой Королевы да последнего лакея - не смеялся никто. Чем сложнее было втиснуть ее политические шаги в привычные рамки, тем сильнее она старалась эпатировать свет внешней стороной своей... не личности - личины. Я понимал, ЗАЧЕМ она это делает, но не понимал, ПОЧЕМУ это действует. И почему никто не видит. Кроме меня. Лицемерие. Фальшь. Игра. Отвлекающие маневры для того, чтобы ее цели и ее средства остались незамеченными. Она была умелым - и успешным - политиком, способным лично спровоцировать атаку варваров (ходили такие слухи... дескать, средь бела дня на красной кобыле обнаженная по пояс и по пояс же изрисованная демоническими знаками тех самых варваров...) для того, чтобы урвать Эзанполии еще один северный кусочек. И можно быть уверенным: пока всеобщее внимание приковано к пограничному конфликту, Господин Барон протащит через Кабинет Министров столько решений по внутренним вопросам, сколько успеет... Однако что-то мешало мне испытывать отвращение. Должно быть, цели. Похоже, и я считал их достойным оправданием средств. Соприкоснувшийся - пусть не по своей воле - с "государственными делами" не может остаться чистым. Поэтому единственное, что я мог сделать разумного, - не ввязываться в ее сомнительную эквилибристику. Другими словами, я сидел в гостиной Господина Барона, всевластной тени за троном престарелой Королевы, прихлебывал ароматный тианьский чай из чашки тончайшего цзинского фарфора и не понимал, что я тут делаю. Попытался пенять на "неуплаченный долг". Когда-то Господин Барон вытащила меня из инквизиторских застенок Сорега - в прошлом величайшей империи, ныне теократического монстра, граничащего с Эзанполией. Тамошняя воинственная братия решила, что я буду охотнее рисовать свои "инженерные чудеса" кровью... раз уж я отказываюсь делать это казенными монастырскими чернилами. Еще чего не хватало - дать толпе нетерпимых религиозных фанатиков воздушный десант! Господин Барон запудрила мозги всему Кабинету Министров Эзанполии, разжалобила Королеву и с сотней разведчиков атаковала Святой Храм Сожжения, сняв меня с дыбы в самом что ни на есть буквальном смысле. Жизнь, свобода, титул и целый штат вежливых расторопных помощников были вручены мне в качестве безвозмездного дара "прогрессивного человечества" за "неоспоримые заслуги" перед оным. Я не поверил. Не мог поверить. Получив утренним курьером грамоту о пособии и ленточку эзанпольского лорда, ворвался в ее комнаты, сыпя проклятьями и бранью. - Хотите прибрать к рукам мои чертежи?! - Хочу. - А если я откажусь вам их дать?! - Значит, я их не получу. Я и тогда не поверил. Крючки храмовников научили меня осмотрительности. Первым делом я позаботился выяснить, сколько приговоров об изгнании, казни, лишении имущества и гражданских прав Господин Барон подписала собственноручно, и сколько было подписано по ее настоятельной рекомендации. А выяснив, уже не верил никому, просыпался от малейшего шороха и держал кинжал под подушкой... Я ждал, когда терпение ее истощится, и пряник заменят на кнут. До тех пор, пока однажды вечером Господин Барон не привезла домой пачки полицейской макулатуры и смертный приговор, на котором не хватало только ее подписи. Всю ночь в ее кабинете горел свет. К завтраку она спустилась бледно-зеленой и почти невменяемой. Приговор не был подписан. Смертную казнь заменили лишением гражданства и конфискацией имущества. Но через полгода помилованного все-таки повесили. За шпионаж в пользу Сорега. И Господин Барон выглядела сгорающей от стыда школьницей, провалившей выпускной экзамен. Тогда я понял. Все, что она делала, она делала для себя и ни для кого больше, ради своих долбаных принципов и трижды долбаных представлений о мире - тех самых, из-за которых я был еще жив. Потому моего неуплаченного долга для нее просто не существовало. Она не претендовала на роль моего кредитора, нет. Все оказалось хуже: она предпочитала роль всеобщего судии. И моего личного провидения. И тогда я нашел способ сказать "нет". Весьма исчерпывающим, убедительным образом. И тут же выяснилось, что я варвар и идиот, да еще и пьянь беспардонная. Но наставить меня на путь истинный бичом негодования ей не удалось. Как прежде не удалось подкупить большими словами, щедростью, искренним восхищением и заманчивыми перспективами. До вчерашнего вечера я считал ее гнев таким же спектаклем, каким была вся придворная жизнь высокопоставленного чиновника, тайного советника Ее Величества Королевы, единоличного правителя Эзанполии, Господина Барона. Винный душ поколебал мою уверенность. Самую малость. И я пришел восстановить позиции, убедиться в своей правоте, чтобы преспокойно отправляться в кабак - вытравливать брагой и дурью бесполезные и опасные откровения разума. Шаги за дверью. Я встал. Ненавижу смотреть на людей снизу вверх. - Милорд, - что бы там ни говорила Кошка, Господин Барон не выглядела виноватой. Взвинченной - да, поглощенной своими мыслями - да, но виноватой? Не в этой жизни. - Госпожа. Она не поправила, только досадливо поморщилась. - Милорд, смею ли я расценивать ваш визит как знак того, что вы готовы великодушно забыть недавний инцидент? Если вы сочтете необходимым, я принесу вам публичные извинения и компенсирую нанесенный ущерб любым угодным вам способом. - Можете не утруждать себя. - Благодарю. И прошу простить мое беспрецедентное поведение. Я целиком признаю свою вину. - О чем вы думаете? - Простите? - У меня еще никогда так дежурно не просили прощения. Не говоря уже о том, что меня до сих пор ни разу прилюдно не обливали вином. - Мне очень жаль. - Неужели? - Милорд, сейчас я не располагаю ни собой, ни временем, так что если у вас нет ко мне никаких дел... - ...я могу выметаться ко всем чертям? Она посмотрела мне в глаза. Без раздражения. Без вызова. - Милорд, - очень спокойно и очень серьезно, - Эзанполия объявила войну Сорегу. Мы молчали, должно быть, не меньше минуты. - Вам нужны мои чертежи. - Я не прошу вас об этом. - Вам нужны мои чертежи. И вы их получите. - Господин Барон! Я обернулась. - Господин Барон, лорд Яраш... Я не стала дослушивать. Если бы паркет был менее скользким я бы, конечно, вбежала в приемную, а так - влетела едва ли не кубарем, напоровшись на острый угол письменного стола. Схватила трубку. - Милорд? - Да, это я. И я решительно протестую против принятых... Вы, что, бежали, госпожа? - Вам показалось, милорд. И не могли бы вы обращаться ко мне официально хотя бы в телефонном разговоре? - Не мог бы! - Так я и думала. Продолжайте, господин Посол. Вы против чего-то протестовали. - Да! Какого черта вы приставили ко мне этих ищеек?! - Во-первых, их приставила не я, а господин Министр Внешней и Внутренней Безопасности, во-вторых… - трубку пришлось отодвинуть от уха. - Милорд, воздержитесь, если это возможно, от столь недвусмысленного выражения эмоций: это официальная дипломатическая линия, нас слушают. Благодарю. Так вот, во-вторых. Это необходимая мера предосторожности. - Они мешают мне работать, Господин Барон, - переход от вопиющей бестактности к подчеркнуто официозной вежливости меня не обманул. Это не свидетельствовало о каких-либо существенных подвижках в переговорах с несговорчивым посланником. Яраш всего лишь сменил тактику: излюбленное "напролом" на не менее излюбленное "клин клином". Я постаралась придать своему голосу больше мягкости, насколько это было допустимым: - Что-то случилось, господин Посол? Что вас так огорчило? - Огорчило?! Я в бешенстве, Господин Барон. Они обыскали мою гостью. Терпеть такое я не намерен. - Господин Посол... - Избавьте меня от ваших оправданий. Я просто хочу услышать, что ничего подобного впредь не повторится. И вы лично за это ручаетесь. - Но милорд, поймите... - Это вы поймите, Господин Барон! Вы совершенно не разбираетесь в ситуации. Вы даже не представляете скольких сил мне стоило выманить из подполья нужных вам людей. И среди них нет ни одного, чье доверие вы заслужили. И вот, в то время, как я бьюсь, пытаясь заставить их поверить в ваши, госпожа, благие намерения, эти дубоголовые ослы в портупеях ведут себя, как заносчивые захватчики... - Господин Посол, вы обладаете всеми полномочиями по осуществлению полицейского надзора в Сореге. Все меры, которые кажутся вам излишними... - Не смешите, Господин Барон! О каких полномочиях может идти речь, если меня не слушает моя собственная охрана! - Ваша охрана вам не подчиняется. Но это единственное исключение. Выразительная пауза. Я затаила дыхание, готовясь к длинной, целиком непечатной отповеди, из-за которой мне позже придется краснеть перед господином Министром Безопасности, прослушивающим мои телефонные разговоры вместо вечерней прессы... Отповеди не последовало. - Господин Барон, - Яраш был сух, как лето в западном Тиане, - в таком случае я отказываюсь участвовать в дипломатической миссии. - Господин Посол... - Уже нет. - Милорд, вы... - Уговоры бесполезны. Либо вы снимаете с меня этот жандармский надзор, либо - посольские полномочия. - Яраш! Уж не знаю, что его удивило больше: крик или обращение. Ни разу до сих пор я не называла его просто по имени. Есть такие правила, которые важней симпатий... Я с досадой подумала о пленке. Эх, ну ее к черту! Все равно придется изымать. - Яраш, - сказала я, - я сделаю все возможное, чтобы охрана не лезла тебе под ноги на каждом шагу, но она смертельно необходима. Каждый избежавший ареста фанатик - твой потенциальный убийца. Так что извинись перед своей гостьей и наберись терпения. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Ты нужен мне в Сореге, но - живым. И после короткой паузы совсем тихо: - Яраш, как иначе я могу не допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось? И как я прощу себя, если что-то случится? - Ладно, - его голос прозвучал на удивление мирно. - Ладно? - Да, госпожа Господин Барон, "ладно". Я сниму этот грех с твоей многострадальной души. Но если я встречу хоть одного охранника в сортире - мое терпение лопнет, так и знай. Я улыбнулась - он все равно не мог увидеть. - Хорошего дня, господин Посол. - Доброй ночи, Господин Барон. - Как твое имя? Должно быть, вопрос застал ее врасплох. Пауза затянулась - и отшучиваться было поздно. Мне показалось, что сейчас она резко ответит "Господин Барон", и на этом все закончится: все то большее, чем дозволено, что началось в кабаке Толстяка... или еще раньше, когда сквозь подвальное забытье пытки я услышал: "На пол, шваль!" и через мгновение вместе с прикосновениями холодных пальцев: "Кажется, позвоночник цел... Если вы его покалечили, подонки..." И сияющие глаза, как на иконе, а может, как у виденной в детстве варварской знахарки - внимательные, строгие и любящие. Она продолжала молчать. - Ну, не могу же я звать тебя "эй ты!". - Я назвала тебя по имени только один раз. Это ни к чему не обязывает. - Трижды. - Что? - Ты назвала меня по имени трижды. Но дело, как ты понимаешь, не в этом. Она посмотрела почти затравленно. - Ты все равно не выговоришь, - выдавила наконец. - Ты тианка? - удивился я. - Как будто не похожа. - Нет, не тианка. - Аборийка? Она снова качнула головой. - Неужели варварка? - Нет. Сердце рухнуло. "Съел, атеист хренов?" - мелькнуло обреченное. - Богиня? - я старался, чтобы голос прозвучал спокойно, но горло мучительно сдавило и вышел какой-то унизительный хрип. Богиня вытаращила на меня глаза и через мгновение уткнулась лицом в ладони, нечленораздельно всхлипывая. Когда она, наконец, смогла отдышаться от смеха, я снова был закоренелым безбожником. - Я не знал, что за варварскими степями живет еще кто-то. - Там никто и не живет, Яраш. Это трудно объяснить и, наверное, еще труднее понять... Я родилась в Эзанполии, и я вполне человек, чтобы кто по этому поводу ни думал. А остальное... Когда-нибудь я найду слова. Я как-то не думала, что они мне понадобятся. - Так всю жизнь и собиралась оставаться Господином Бароном? - Ну... Я не рассчитывала на ВСЮ жизнь. Кстати, Кошка называет меня госпожой. - Быть не может. Она смутилась. - Изредка. - Ну, разве что так. Ладно, кончай темнить, звездный подкидыш, говори, как тебя зовут. Она пожала плечами и произнесла что-то гортанно-певуче-щелкающее, на языке, больше похожем на птичий, чем на человеческий. Улыбнулась моему замешательству. - Если проще, то... Ийа? Впрочем, тебе все равно нельзя называть меня по имени - кто-нибудь услышит. - И небо обрушится? - Нет. Но моя репутация - прошу заметить, плод многолетних трудов - да. У Господина Барона не может быть имени. - И пола, - уколол я. - И пола, - невозмутимо согласилась она. - И возраста. - А сколько тебе лет? - Ты еще спроси, женщина ли я, - фыркнула она. - Едва ли. - Что?! - Мне не доводилось слышать ни об одном твоем любовнике. Подозреваю, что Господину Барону они тоже не положены. Мне не показалось - она покраснела. - Не придирайся к словам. И начинай, наконец, думать, где и что говоришь. Проболтаешься - отравлю. - Ну что ты! Я не выговорю твоего имени даже под пытками. Она поморщилась. Ну да, шутка третьесортная. - Ия! - окликнул я через некоторое время. - М? - машинально вскинула она голову. Я засмеялся. - Прекрати! - не слишком искренне возмутилась она. - Еще одна такая шуточка - и твое умерщвление станет мерой превентивной. Я накрыл ее запястье своей рукой, и когда она то ли вопросительно, то ли растерянно приподняла брови, притянул к себе. И небо рухнуло. Вместе с безупречной репутацией Господина Барона.