Сила привычки

— Орел или решка? Монетка, взлетая в воздух, со звоном падает на металл пола. — Ты проиграл, — говорит Янг, глядя на цифры, выдавленные на одной из сторон металлического кружка. Решка. — Нет, — Раш качает головой, и кажется удивленным, почти испуганным. — Я выиграл. Он не забирает монетку. Через два дня, когда последняя камера для анабиоза готова принять своего человека, Янг без стука входит в каюту Раша. — Когда монетка подброшена в воздух, — говорит Раш, не поднимая головы, — тот, кто кидает монетку, уже знает, каким был его выбор. Раш сидит на краю постели и вокруг него, на постели, на полу, на всех поверхностях разбросаны исписанные мелким почерком листы бумаги. Янг не понимает ни одну из написанных на них формул. — Ты сказал, что ты выиграл, — обрывает полковник, проходя внутрь каюты. — Почему? — Потому что я вовсе не хотел в одиночку остаться на «Судьбе», — Раш поднимает голову. У него глаза смертника. — Ты боишься? — уточняет Янг. Раш качает головой, отросшие волосы рассыпаются по его плечам. «Скоро он будет совсем седым», — невпопад думает полковник. — Я боюсь за тебя, — наконец говорит Раш. И Янг садится рядом с ним, сдвинув в сторону исписанные формулами листы. — Развитая технология неотличима от магии, — худые пальцы Раша теребят переплет маленького блокнота, почти рвут. — Иногда я думаю о том, что предпочел бы, чтобы «Судьба» была чем-то магическим, чем-то необъяснимым. Чем-то таким, что априори нельзя познать, нельзя изучить, с чем нельзя разобраться. Чтобы можно было просто воспринимать ее как должное. Все ее дары и все проклятия. — Странно слышать это от тебя, — замечает Янг. Раш молчит несколько долгих минут, и Янгу уже начинает казаться, что он не ответит, когда Раш все-таки говорит: — Я устал от собственного бессилия. Я войду в камеру анабиоза, усну, а проснусь таким же: уставшим и беспомощным. И «Судьба», открывшая мне парочку своих тайн, будет так же тщательно сохранять остальные тысячи. — Откроешь и их, — беспечно откликается Янг. — Я боюсь, что ты умрешь, — говорит Раш вдруг, и Янг замолкает, смотрит на него удивленно, недоверчиво. — Я привык к тебе, — Раш ежится под этим взглядом, и кажется, что он предпочел бы молчать, но заставляет себя говорить. — Я долгое время считал, что ты бесполезен, что мы не сойдемся характерами и никогда не сможем работать вместе. Я... рад, что ошибся. Я знаю, кто-то из нас должен остаться... и я боялся, что остаться придется мне. Теперь я боюсь, что когда я проснусь — тебя не будет. — Интересное признание, — говорит Янг пораженно. И время, остановившееся было, срывается с места с удвоенной скоростью. — Рад, что ты оценил, — дергается Раш хрипло и зло, и снова становится самим собой. Он поднимается на ноги и говорит холодно: — Я проверю системы и вызову тебя, когда буду готов к анабиозу. Когда он уходит, полковник растерянно спрашивает себя: «Чего Раш добивался? Банального признания, вроде «я не умру»? Мы же оба знаем: обещать такое невозможно». На медленно засыпающей «Судьбе» освещены всего несколько коридоров. В центре одного из них встречаются два последних неспящих человека на корабле, не сговариваясь. — Я готов, — говорит Раш сумрачно. У него поникшие плечи и глаза мертвеца, как будто это он, а не Янг, собирается остаться на корабле умирать. У него был бы хоть какой-нибудь шанс выжить — в отличие от Янга. — Мне кажется, ты еще что-то мне не досказал, — замечает Янг осторожно. Раш улыбается уголками потрескавшихся губ. А потом делает шаг ближе и обнимает Янга неловко и сильно, как будто никого никогда не обнимал до этого момента. Полковник прикусывает язык, чтобы удержаться от дурацких комментариев, и смыкает руки на худой спине Раша, хотя Николас Раш — вовсе не тот человек, которого хоть сколько-нибудь приятно обнимать. Янг понимает слишком отчетливо: Раш нуждается в тепле сильнее, чем кто бы то ни было на «Судьбе», и для него глупые объятия на прощание — единственный способ в этом признаться. — Когда ты проснешься — я буду здесь, — неловко обещает Янг. — Я знаю, — соглашается Раш. Губы у него сухие и горькие, а щетина сильно колется. 23.08.2014