Сладкая боль.

Я постучал в дверь квартиры под символичным номером 69. Он открыл не сразу – высокий брюнет в очках в тонкой черной оправе, элегантный, тонкий, но сильный – рельеф его мускул угадывался под тканью рубашки; брюки подпоясаны широким кожаным ремнём – добротным таким, от одного вида этого ремня любой десятилетний мальчишка начисто позабыл бы о шалостях. Окинул меня взглядом: - Иди в душ, - без эмоционально проговорил парень, даже не посмотрев мне в глаза. Вот так – с порога, с корабля на бал, с… Но делать нечего – я направился туда, куда он указал мне легким кивком головы – направо по коридору, в ванную комнату. Разделся и встал под горячие капли, чувствуя, как внизу живота всё предательски сжимается от одной только мысли о том, какие, должно быть, сильные у него руки. Закончив фантази.. хм, то есть, мыться, потянулся за полотенцем – и тут только заметил белый махровый халат, чем-то напоминающий гостиничный, явно приготовленный для меня. Нацепил его и вышел. Он ждал меня в комнате, обставленной на минималистический лад – здесь была только низкая, тщательно застеленная кровать, с синим покрывалом на ней и зеркало в полный рост у противоположной стены. Огромные окна были плотно занавешены золотистыми занавесками, что делало свет в комнате каким-то особенно теплым, а тени особенно длинными. - Подойди сюда. Он поманил меня рукой, и я повиновался. Стоя у меня за спиной, он подвел меня к зеркалу, так, чтобы я мог видеть себя целиком – себя и часть его лица. А еще его руки, которые, просунувшись под моими, ловко развязали узел халатного пояса: - Ты красивый мальчик. В зеркале отражалось поджарое, загорелое тело, судорожно вздрагивающая грудная клетка, передававшая волнение животу и золотистая дорожка волос, будто разрезающая пополам пресс, сливающаяся со светлыми колечками ниже, и… его ладонь, накрывающая мою плоть. - Смотри на себя. Он спустил халат с моих плеч и слегка отстранился. А я не мог отвести взгляда от собственного тела – таким оно казалось совершенным в золотом свете, таким идеальным был вытянутый вертикальным зеркалом силуэт. И вдруг лицо в зеркале на секунду замерло от боли, но тут же исказилось другой гримасой - гримасой сладострастия. - Ахм… - вырвалось у меня, когда он нанес первый удар, но тут же пришлось прикусить губу – таким откровенным желанием дышало лицо в зеркале. Плотный кожаный ремень стегал мои ягодицы сквозь ткань халата, я наклонился, прислонившись головой к зеркальной глади, чуть подавшись к нему, подставляя себя под удары, еще секунду – и обе мои руки безвольно опустились, позволив халату упасть на пол. Боль. Еще и еще и еще, я не выдержал, я сжал руку на своей плоти, отчаянно пульсирующей и просящей прикосновения – отражение повторило этот жест. - Я вижу, что ты там делаешь, – тихо сказал он, и моя рука замерла, еще не успев начать двигаться. – Продолжай. Я задвигал рукой, голова закружилась. Боль сливалась в одно целое с блаженством, лицо в зеркале кривилось, но я не позволял ему открыть рта, кусая губы до крови. Я двигал рукой – мальчик в зеркале двигал тоже, живот мальчика также сильно напрягся, обнажая кубики пресса… мальчику также было больно, мальчик также хотел, чтобы было еще больней. Удары стали учащаться, усиливаться, а моя рука ускоряла свои движения – он, мой мучитель, смотрел на меня – да… или он смотрел на того развратного мальчишку в отражении? Я почувствовал, как в ушах зазвенело, в голове начались «вертолёты» - пришлось зажмурить глаза от стыда, ведь я знал, что скоро… скоро… - Ты испачкал зеркало. Удары прекратились. Его горячие руки опустились мне на плечи, и только тогда я открыл глаза – мальчик в зеркале: спутанные взмокшие волосы, еле дышит, и мужчина у него за плечом – хладнокровный и спокойный: - Тебе придётся его очистить. Руки плавно опустили меня вниз, на колени – и я оказался лицом к лицу с самим собой, прямо напротив белой кляксы собственной спермы. Я высунул кончик языка, едва ли осознавая, этого ли хочет от меня мой мастер – мальчик в зеркале поступил также, я облизнул зеркало, еще и еще и еще… Мы слились в соленом поцелуе – я и моё отражение, прохладное, терпкое… Мы ласкали друг друга языками, прикрыв от наслаждения глаза… Какой-то звук на секунду отвлек меня – я чуть прищурился, чтобы разглядеть, что творится у меня за спиной – он расстегивал ширинку. Я тут же зажмурился, но уже через мгновение его рука властно легла на мой подбородок и повернула как-будто сразу всего меня к Нему, к его плоти. Я не помню, в какой момент перестал целовать свое отражение и начал целовать его член, помню только, с какой жадностью старался взять его весь, облизать, довести до оргазма, чувствуя бешеную твердость у себя во рту, чувствуя как его рука подталкивает мою голову, как его бедра двигаются мне навстречу… Но он не дал мне попробовать себя на вкус. Грубо толкнул на пол и лег сверху, раздвигая мои ноги, гладя там, где я сам так любил ласкать себя долгими темными ночами, шепнул: - Этого тебе хотелось? Тут только снял очки и одним толчком вошел в меня. - Г… господи…. Он был большой. Банальная фраза, но только об этом я и мог думать тогда, только это и мог шептать ему на ухо, впиваясь ногтями в спину – а ведь рубашку он так и не снял: «Большой… какой… боль… шой…». Он пригвоздил меня к полу и заставил кричать, я кусал его шею и пытался расцарапать его плечи, сам не понимая, чего хочу – сбежать от этой бешеной боли и бешеного экстаза, заставлявшего кипеть кровь в венах, или быть раздавленным им, быть изнасилованным по собственной воле, почувствовать себя его рабом. Толчок за толчком он делал меня все покорней, моё тело все напряженней, впиваясь в меня, сжигая меня изнутри. Когда все закончилось, он не упал, не дал почувствовать тяжесть своего расслабившегося от оргазма тела. Он встал, надев очки, и посмотрел на меня, лежащего без сил на влажном от собственного пота и спермы полу, сказал: - У тебя десять минут. И вышел из комнаты, оставив мне время, чтобы закрыть глаза и еще раз почувствовать на себе призрак его тела, его веса, его запаха. Еще раз почувствовать на себе его холодный, отрешенный взгляд – потому что он не любил меня, он не испытывал ко мне ничего. Каждый раз он был для меня новым – хотя внешне и оставался всегда прежним. Каждый раз он открывал мне меня по-новому. Каждый раз мне хотелось остаться дольше, чем на десять минут. Остаться на совсем. Да, я платил ему, чтобы он был моим. Но по-настоящему моим он так и не стал.