Нок

- Я хочу в это верить. Очень хочу. Я хочу верить, что ты не безнадёжен, хочу спокойно поворачиваться к тебе спиной, не ожидая удара, хочу облегчённо смотреть тебе в лицо после боя, искренне радуясь тому, что друг ещё жив. Я хочу. Потому что вижу, даже когда мы одни, ты не можешь расслабиться, взгляд твой продолжает искать угрозу. И хоть говоришь «я доверяю», что, вероятно, должно очень мне льстить, на деле же, ни единой секунды не желаешь забыть о своей высшей миссии и просто быть рядом. Как друг, как наставник, как… Ты ведь знаешь, что такое дружба, знаешь и любовь, Синестро. Но неужели я не достоин хоть малейших их проявлений? Неужели всякий раз, вытаскивая тебя из очередной дряни, я должен буду вместо слов благодарности слышать очередное «я и сам бы сумел»?! Какого чёрта? Это уже выходит за любые грани самоуверенности, это суицидничество пополам с глубокой формой идиотизма, которой ты непонятно от кого заразился. Хотя да, понятно от кого. Но я-то не плюю в лицо тем, кто пытается помочь! Знаешь, хоть ты сейчас и в состоянии обкуренного лунатика, но так даже лучше. В смысле, не вообще, а в данный момент. Постоянно я бы тебя таким не вынес и точно размозжил бы череп. Мне можно, потом скажу коронную фразу «Это всё Параллакс» и от меня отстанут. Ну, кто умный тот отстанет, а дебилы и без моей помощи переведутся. - Прости за всё, что я с тобой сделал. – Свет Индиго заволакивает твои зрачки, как флуоресцентная краска ржавчину. – Прости, Джордан. – И он так же бесполезен. Ты не раскаиваешься, не сожалеешь, не сочувствуешь! Ни капельки не понимаешь, насколько твои действия и убеждения разрушительны. Индиго не способен пробудить в твоём сердце это понимание. А я способен. Племя сказало, что ты будешь под моим надзором. От моей веры в тебя зависит слишком много. И только попробуй, зараза, эту веру предать. - Прости, Джордан. – Заткнись, будь любезен, закройся, не смотри так. Это не твой взгляд, а распинаться перед иллюзией сознания, которую творит кольцо, я не хочу. - Не прощу. Не сейчас. – Я пытаюсь сказать это именно тебе, а не твоей зомби-программе. Почему-то мне кажется, что удаётся. Может, это больное воображение, но сине-сиреневая плёнка на твоей радужке стала чуть более уныло-серой. Да, воображение. Я вообще плохо вижу оттенки. - Прости. Ты дорог мне, я никогда по-настоящему не хотел причинять тебе боль. - Но ты это делал! – Я злюсь? Да, очень. Благо племя оставило нас на некоторое время наедине из-за каких-то своих приготовлений. Этот их мозгопромывочный алтарь, ты и я. - У меня были цели, которые, как мне казалось, оправдывали средства. Мне жаль. - Нихуя тебе не жаль! Если бы тебе было жаль, ты бы учился на своих ошибках, если бы тебе было жаль, ты не разрушал бы мою жизнь снова и снова! И не только мою и не только жизнь! - Прости… Я ещё не успел подумать, что надо бы тебе врезать, как кулак сам устремился к цели. Хороший удар вышел, душевный, что называется. Ты практически лёг на алтарь Индиго, а тот обзавёлся тёмными крапинками крови из разбитой коругарской губы. Вот блядь, даже не сопротивляешься. Прикрываешь глаза, слизывая и сглатывая матовую лиловую жижу. Смиренно так. Грёбаное кольцо. Если бы ты наорал на меня или напал сам, я бы мог выпустить пар, а так остаётся только бессильно скрипеть зубами. Но ты и не думаешь защищаться, а снова шепчешь не-своё «Прости» и смотришь, смотришь, сука, этими пустыми и чужими светло-синими пятнами глаз. - А ведь я не хотел использовать это твоё состояние, чтобы просто высказать всё, что на душе. – Наверное, у меня сейчас тот ещё голос. Помню, как-то Кайл описывал мою речь, так сказать, со стороны. Говорил, что тогда, под действием страхозаврика я очень пугал, ха-ха! Но ты ведь не будешь меня бояться, да? - На самом деле я в какой-то мере уже смирился. Нет, не с тем, что тебя не спасти, фигушки. А с тем, что как бы я не пытался вытащить тебя из очередной грязной лужи, ты всегда найдёшь ещё грязнее и глубже. Но знаешь, если ты думаешь, что я сдамся – ты ошибаешься, крупно ошибаешься! И ты поймешь это, даже если мне придётся вбивать столь простую мысль в твою башку ближайшие миллиард лет три раза в день. – Я сжимаю короткую цепь на твоём ошейнике с такой силой, что пальцы сводит болью. Ты всё также смиренно ждёшь. Хотя нет, не ты, это кольцо заставляет тебя ждать, затормаживает и держит в узде. - Даже какую-то тупую стекляшку ты слушаешь больше, чем меня! - Нет, ты единственный, чьё мнение для меня важно, Джордан. Смеюсь в голос, горько и может лишь чуть-чуть истерично. Ты споришь со мной! Опять! Да ещё и врешь! Важно оно, как же! Уж не для тебя, это точно! - Моё мнение, говоришь? – Нет, Кайл был не прав. Шипение Параллакса на моё совсем не похоже. Ни капли. – Важно? Ну, раз так, то почему бы тебе не прислушаться к нему? Хотя бы в этот раз. Киваешь. Вроде даже острые кончики ушей чуть дрогнули, приготовившись внимать каждое моё слово. Мне начинает нравиться твоё колечко. Немного. Я мог бы высказаться. Но ведь ты можешь просто забыть эти слова, когда кольцо будет снято, так? Но как же мне ещё донести до тебя свои мысли? Как мне сказать, что ты мне не безразличен, и что я требую взаимного уважения? Как показать тебе мой взгляд на нашу «дружбу»? Избить тебя? Нет, твоё здоровье нам ещё понадобиться. Моя идея безумна по своей сути. Но это хороший способ. Очень хороший. Я скажу всё, что нужно, кусая твои жёсткие губы, пробуя языком вкус ещё не запёкшейся коругарской крови, требуя ответа. Я оставлю следы на твоём теле, мои сообщения, напоминания. Укусами и сизо-лиловыми пятнами. Я заставлю тебя кричать, умолять, подчиняться. О, этого ты точно не забудешь, да, Великий Синестро? Содрать куски энерго-материи, добираясь до такой нужной сейчас горячей плотной кожи, какой не бывает у людей. Блаженство. В этом влажном холодном воздухе ты, сухой и обжигающий вызываешь нестерпимое желание близости. Я кажусь тебе жутко-холодным, да? Как змея или ящерица. Не волнуйся, сейчас у нас будет одно тепло на двоих. - Джордан? – И не надо смотреть таким непонимающим взглядом, мы оба взрослые мальчики, а ты вообще мог бы быть дедушкой. Просто продолжай быть паинькой, твоё колечко ведь учит сопереживанию? Вот и переживай вместе со мной. – Джордан, зачем? – О да, это сбившееся дыхание не мои галлюцинации. - За шторкой. Не отвлекайся. Я продолжаю лишать тебя остатков формы, открывая себе всё больший доступ к телу. Скажи, кто-нибудь касался тебя так и в таких местах? Я не о женщинах, это ведь не то совсем. Я первый. Я знаю это. Потому что тебе-настоящему легче удавиться, чем позволить кому-то настолько неуважительно и развязно обращаться с собой. Я так думаю. Но ты осторожно тянешься ко мне, отвечаешь на рваные поцелуи, смотришь как-то совсем иначе. Синеватая пустота уже не такая стеклянно-сочувствующая. Она пытается отразить весь спектр моих чувств: моё желание, страсть, ревность … Или же это не отражение, а твои настоящие эмоции? Может, я и правда кто-то особенный для тебя? Настолько? Не знаю. Всё ещё не знаю, но твёрдая плоть под моей ладонью как бы намекает, что некое бурление чувств мне спровоцировать удалось. Веду вверх-вниз по горячему крупному члену и ловлю ответное шипение из твоих уст. Кстати, это белые отростки на алтаре покрыты неплохой смазкой. Вот, так-то лучше. И мне и тебе. Интересно, а нет ли у каругарцев какого-то особого выверта в физиологии, а то я тут стараюсь, а вдруг не так? Ты мне подсказывай, если что, ладно? Да, например вот так. И громче. Ещё. Больно? Погоди, это только пальцы. Ты ведь не испугаешься, так? Только не ты. - Хэл… Хэл Джордан. – О, какой тон. Откуда в твоём сильном голосе такие просящие нотки? Если бы я знал, как крышесносно ты произносишь моё имя в порыве страсти, я бы тебя, наверное, трахнул ещё при первой встрече. К чёрту. Закругляемся с подготовкой. Снова делаю больно, ты шипишь и выгибаешься, скребя ногтями по камню ноковского алтаря и только ещё больше распаляя моё желание. «Невозможно перевести» сигнализировало кольцо. О как, мы ещё и ругаемся. Слова Нока вперемежку с бранью Коругара, твой хриплый голос и частое дыхание, Боже, какой же это прекрасный аккомпанемент. Внутри мой наставник ожидаемо-тесный, горячий, даже обжигающий. Я вижу, как ты пытаешься расслабиться, чтобы избежать боли, но конечно у тебя не выходит. А ученик не настроен нежничать и быть терпеливым. Нет, только не сейчас. К тому же у нас тут не ночь страсти, я делаю это, чтобы ты помнил. Наша связь должна быть крепче и однозначнее. Поэтому я не останавливаюсь, держу тебя, оставляя пальцами пятна синяков, не сдерживаю резко взятого темпа. Ты, между прочим, мне обломал ночь с Кэрол, так что терпи. Шипишь не хуже кобры, что-то бормочешь, хмуришь выразительные брови, но тебе не может быть неприятно. Так раскрываться и выгибать позвоночник, так настойчиво двигаться навстречу может либо тот, кто получает удовольствие, либо тот, кто делает это за деньги. Но мы ведь не будем сравнивать Великого тебя с чем-то настолько низким? Нет, поверь, я уверен, что ты в тысячу раз лучше любого мимолётного увлечения. Ты не тот, кто будет забыт после одной ночи, с тобой нельзя попрощаться навсегда, даже отдав всё золото вселенной, ты засядешь в душе, прогрызёшь сердце и отравишь разум. Ты будешь властвовать, даже отдаваясь. Чёрт побери, даже сейчас я не уверен, что подчиняю тебя, потому что чем яростнее терзаю твое обманчиво-податливое, разгорячённое тело, тем меньше я способен сопротивляться этому яду. Я поддаюсь, становлюсь твоим целиком и полностью. Разрядка накрывает меня как волна, словно выбивая почву из под ног, проходя дрожью по всему телу. Дьявол, спасибо тебе за то, что прислал во вселенную эту коругарскую сволочь с шикарной задницей. Целую уже куда нежнее, вылизываю следы на шее, плечах, груди, будто пытаясь вымолить прощения. Не просто пытаюсь, вымаливаю, преданной, скулящей какие-то несуразицы псиной. Свет Индиго в твоих зрачках также лжив, как и твой отравленный язык. Я чувствую это, когда ты настойчиво давишь на мои плечи, заставляя опускаться к низу живота и всё ещё возбуждённому члену. Я чувствую твой настоящий взгляд, твои эмоции внутри сдерживающей сиреневой оболочки. И главное – твоё превосходство. Ублюдок. Я пробую языком солоноватую плоть и думаю, какой же ты ублюдок. И не лечишься. У меня мало опыта, но много энтузиазма, как и всегда. Тебе ведь нравится это во мне, да? Да, нравится. Я действую всё более настойчиво и вместе с тем стараюсь продлить удовольствие. Твоё удовольствие. Мои руки заглаживают, убаюкивают царапины и пятна синяков, а губы и язык вымаливают ответную ласку. Которую я не получу, даже если замёрзнет Ад. Когда возвращается племя, мы оба выглядим вполне прилично, только слегка потрёпано. Впрочем, я не уверен, что кого-то из Индиго волнует что-то кроме «нок». Кого-то, кроме тебя. Тебя, тварь такая, волнуешь только ты сам. Твоя слава, власть, величие. Знаешь ли ты, насколько человек с жалкого комка глины, нерадивый ученик и заклятый друг тоже твой?