Sex hat keine Macht.

Tief in Deiner Vene Глубоко в твоих венах, Unter Deiner Haut Под твоей кожей, Hab ich durch die Gene Я смотрю в Нечто In das Nichts geschaut Сквозь твои гены. Du hast mein Herz in der Hand, es brennt В своей руке ты держишь мое горящее сердце, Ich weiß ich kann mich befrein Я знаю, я могу стать свободным. Du hast mein Herz in der Hand, es brennt В своей руке ты держишь мое горящее сердце, Hörst Du mich tief in Dir schrein Слышишь, как я кричу глубоко в тебе? Sex hat keine Macht! Секс не подействует. Du blütest nicht genug für mich Ты истекаешь кровью не так сильно, как я хочу. Küss mich noch ein letztes Mal Подари мне свой последний поцелуй. © Oomph! – Sex hat keine Macht ***** - И да дарует Создатель нам спасение свое. И да прольет Он свет на заблудшие души наши. Аминь! Чанёль стоит на коленях, пока Кенсу монотонно, слегка нараспев читает слова молитвы. Губы привычно шепчут знакомые строки, а душа наполняется благоговейным трепетом. Карл Маркс когда-то сказал, что религия – это опиум для народа, ибо она облегчает его страдания. Чанёль считает, что сравнивать веру, светлую и чистую часть людской сущности, с наркотиками – это святотатство, но в чем-то он согласен с немецким мыслителем. Когда он обращается к Господу, то чувствует настоящий трепет. Сердце бьется в ускоренном темпе, тело будто наполняется живительным теплом, и Пак испытывает ни с чем не сравнимое счастье, настоящий экстаз. Когда ты поверяешь Богу свои печали, ты больше не чувствуешь себя одиноким. Есть кто-то, кто тебя любит и принимает со всеми твоими недостатками и моральными уродствами. Ничто не имеет такой силы, как вера. За спиной раздается кашель, и Чанёль вздрагивает, оборачиваясь. Позади него стоит Сехун и держит в руках мобильный телефон. Кенсу с недовольным видом замолкает и выжидательно смотрит на О. Тот коротко кивает и говорит: - Нас вызывает к себе святой отец. Говорит, есть срочное дело. - У какой-то бабушки протекает кран на кухне, и она приняла шум капель за потусторонние звуки? – ухмыляется Чанёль. Кенсу строго смотрит на него и укоризненно говорит: - Чанёль-хён! Грешно смеяться над такими вещами! - Я понимаю, но ты же сам помнишь, к нам за последние несколько дней поступило аж пять таких звонков! – примирительно поднимает руки вверх Пак. Рукав задирается, обнажая искусно сделанную затейливую татуировку. Кенсу смотрит на нее с нескрываемым осуждением. Чанёль слегка краснеет и поспешно поправляет рукав черной сутаны. - Тут все намного серьезнее. - Сехун испускает глубокий вздох и хмурится. – Одержимость. Кенсу бледнеет и крестится. Чанёль не сдерживает шокированного возгласа и выпаливает: - Обалдеть! - Не говори такие слова в доме Господнем! - одергивает его Кенсу, кладя Библию на алтарь и качая головой. Экзорцизм или обряд по изгнанию из человека нечистой силы. Когда Чанёль обратился к вере, решив посвятить ей всю оставшуюся жизнь, святой отец направил его в Ватикан, в Athenaeum Pontificium Regina Apostolorum*, где его несколько лет обучали ритуалам и обрядам, способным победить порождения Дьявола. Все это было лишь в теории, хотя в глубине души Чанёль страстно мечтал поскорее вступить в схватку с темными силами. Им двигало безумное желание очистить людские души от скверны, от грехов, что заставляют их вставать на запретный путь и творить богомерзкие деяния. Ему хотелось вносить в мысли рабов Божьих свет и умиротворение. Ему хотелось убежать от собственных демонов из прошлого, которые тянули к нему когтистые руки из самых глубин его души. На память о тех временах у него остались многочисленные татуировки и пирсинг в брови, носу, губах и ушных хрящах. Святой отец запретил ему убирать их как напоминание о прошлом Чанёля, который вел себя неправильно и отвратительно. И каждый раз, когда Пак видел себя в зеркале, чудовище, спящее в глубинах его сознания, поднимало вверх свою отвратительную скалящуюся голову. Тело моментально сковывало ледяным холодом, и Пак падал на колени, шепча пересохшими губами молитву. Господь любит его любым. Господь примет его со всеми его грехами. Господь дарует ему свою милость, искушая запретными плодами. - Святой отец хотел, чтобы мы приехали к нему за благословением, - говорит Сехун, поправляя висящий на шее массивный серебряный крест. – Он даже прислал за нами машину. Кенсу кивает в сторону переминающегося с ноги на ногу Чанёля: - Его обязательно брать с собой? У него же нет практически никакого опыта! - А как он, по-твоему, его приобретет, если будет только читать псалмы над протекающими трубами да выслушивать очередные жалобы набожных аджумм на чересчур противных соседских детишек? – парирует Сехун, прищуриваясь. – Зло. - Его хрипловатый голос понижается практически до шепота. – Никогда не знаешь, когда и в чьем лице его встретишь. Последние слова он произносит громко, так, что они разносятся гулом под сводами собора. Они отдаются оглушительным звоном в сердце Чанёля, проникают глубоко под его кожу, разливаясь по венам липким страхом. Зло не дремлет. Оно прячется там, где ты не боишься его встретить. Оно поджидает тебя там, где ты чувствуешь себя в безопасности. Оно в тебе. Так глубоко, что от него нельзя убежать. - Первый настоящий обряд Чанёль-хёна, - говорит Сехун и мягко похлопывает его по обтянутому темной сутаной плечу. – Я даже не знаю, с чем это сравнить. Пожалуй, - он дразняще ухмыляется и подмигивает Кенсу, - с потерей девственности. - О Сехун! – восклицает До, краснея. Сехун примирительно поднимает руки вверх: - Прости, знаю, нехорошо. - Он указывает в сторону широко распахнутых дверей. – Нам пора. Кенсу кивает и, перекрестившись, идет к выходу. Чанёль медлит, неловко дергая себя за ворот сутаны. Он смотрит на огромный витраж, с которого на него глядят строгие лики святых, и ему кажется, что они говорят ему: не ходи. Не подпускай к себе зло слишком близко, ведь ты так долго пытался от него убежать! - Хён, ты идешь? – удивленно спрашивает его Сехун. Пак с трудом сглатывает и сипло отвечает: - Да, прости. Он торопливо осеняет себя знамением и медленно идет к застывшим на ступеньках Кенсу и Сехуну. Разноцветные блики от витражей слепят его глаза, мраморные стены давят на него, он задыхается, чувствуя, как душа наполняется неприятным предчувствием. - Не ходи туда, - взывает к нему тихий шепот. – Не ходи! Нет, он не боится. Не зря он потратил столько душевных сил и перенес столько испытаний, чтобы отступать перед лицом дьявола. Он встретится со злом лицом к лицу. И смело посмотрит в его темные пустые зрачки… Внезапно под сводами собора разносится оглушительный звон. Он настолько громкий, что у Чанёля темнеет в глазах, и он невольно зажмуривается, чувствуя, как горло сдавливает липкий страх. - Странно, они же должны звонить только через сорок минут, - удивленно говорит Сехун, смотря на часы. - Почему же колокола пустили именно сейчас? - Кто знает? – пожимает плечами Кенсу. – Наверно, просто проверяют, не заржавел ли язык. Чанёль медленно переступает через порог и выходит на крыльцо собора. На ярко-голубом небе не видно ни облака, солнце ярко освещает здание, заставляя витражи переливаться разноцветными бликами. Чанёль хочет верить в то, что колокола начали звонить случайно. Но почему-то ему кажется, что они плачут именно по нему. ****** - Силен искуситель, но не поддавайся на его сладкие речи, - говорит святой отец, касаясь головы Чанёля морщинистой рукой. – Он принимает любой облик, он притворяется твоим другом, но в сердце его живет скверна, и чуждо ему все светлое и чистое. – Он смотрит на Пака в упор слегка выцветшими голубыми глазами и осеняет его крестным знамением. – Будь сильным, сын мой, и не позволяй ему очернить твою душу. - Да, святой отец, - шепчет Чанёль, касаясь его кисти губами. Священник кивает и говорит склонившемуся на колени Кенсу. – Идите. И да поможет вам Бог. Как он сказал, демон подчинил себе душу Бён Бэкхёна, чистого юноши, заставив его превратиться в порочное и грязное создание. И им надо изгнать из Бёна дьявольскую сущность, пока не стало слишком поздно. Особая экзорцистская организация при мужском монастыре имени Святого Михаила издревле занималась изгнанием из невинных людей нечистых сил. Святая вода, молитва и, когда зло дало свои корни слишком глубоко, серебряный кол, вгоняемый прямо в сердце, - вот оружие священнослужителей, обучающихся древнему искусству изгнания бесов. Но самая главная погибель для демонов – это свет и чистота души, которую они не могут захватить своими липкими грязными руками. Потому истинный экзорцист должен избавиться от плотских желаний и не жаждать мирских утех. Чанёль забывает про свою прежнюю разгульную жизнь, полную беспорядочного секса, алкогольных возлияний и наркотического транса. Он хоронит глубоко в недрах своей памяти воспоминания об оргиях, кровавых драках и других прошлых грехах. Он запирает свою темную сущность так глубоко, что сам Сатана не сможет до нее добраться. Только если сам Пак не выпустит ее на свободу. Чанёль кладет в карман рясы освященный серебряный крест и маленькую стеклянную бутылочку святой воды. На пороге он еще раз кланяется святому отцу, который крестит Пака большим распятием, висящим на шее священнослужителя на толстой цепи. Гулко захлопывается дверь. Святой отец устало смыкает глаза и шепчет: - Не вернешься. Распятие в подрагивающей руке покрывается темной копотью… ***** На пороге старинного особняка их встречают двое, мужчина и женщина средних лет. Хозяин дома выглядит бледным и испуганным до смерти, крепко прижимая к себе Библию. Женщина тихо плачет, пряча лицо в дрожащих ладонях. Когда Кенсу выходит из машины, она вздрагивает и бросается к нему с громким криком: - Слава Богу, вы пришли! – Она вцепляется в плечи Кенсу и протяжно всхлипывает, повторяя: - Мой мальчик… Мой Бэкхён… С самого детства он был таким… А сейчас он превратился в чудовище! Растерянный Кенсу похлопывает ее по худеньким плечам и повторяет: - Все хорошо. Все хорошо, сила Господня вам поможет. Сехун достает с заднего сидения небольшой кожаный чемоданчик и отрывисто спрашивает у мужчины: - Где он? Тот вздрагивает и сипло отвечает, отступая назад, на потрескавшиеся мраморные ступеньки: - На втором этаже, в своей комнате. - Он не выходит оттуда уже несколько дней, - всхлипывает женщина. Ее осунувшееся бледное лицо искажено гримасой отчаяния, и сердце Чанёля невольно сжимается от острой жалости к несчастной матери. – Мой сыночек! – Стонет она, переходя практически на плач. - Все будет хорошо, - мягко говорит ей Кенсу и осторожно гладит ее по спутавшимся волосам. Сехун перехватывает чемоданчик покрепче и щелкает ключом сигнализации: - Не будем откладывать. Мужчина отходит в сторону, с видимым усилием открывая тяжелую дубовую дверь. Кенсу глубоко вдыхает и, помедлив, заходит внутрь. Сехун с недрогнувшим лицом следует за ним. На пороге он останавливается и выжидательно смотрит на замеревшего Чанёля: - Хён, чего ты ждешь? Чанёль чувствует, что его ноги отказываются подчиняться своему хозяину. Там, внутри старинного здания, таится Нечто. Оно темное, отвратительное и необычайно могущественное. Он ощущает его губительную силу даже здесь, стоя на ступеньках здания. И почему-то оно действует на него опьяняюще. Оно манит его, оно нежно скользит по напряженному телу, оно вторгается в его глотку с вдыхаемым воздухом. Пак нащупывает в кармане рясы распятие и вздрагивает: серебро обжигает его подобно кипятку. Он одергивает руку и медленно поднимается по лестнице, ощущая, как с каждым шагом напряжение внутри него нарастает и становится болезненным. Мужчина и женщина провожают его недоверчивыми взглядами. Он кожей чувствует, с каким осуждением они смотрят на его пирсингованное лицо и виднеющиеся сквозь широкие рукава татуировки на руках. Душа наполняется стыдом и невольной злобой: кто они такие, чтобы судить его лишь по внешнему облику? Внутри Чанёль другой. Он... еще хуже. Он заходит в холл особняка и невольно зажмуривается. Темная сила повсюду, она заполняет собой спертый, пахнущий благовониями и жженым воском воздух, она касается его своими липкими руками, она вгрызается отравленными клыками в бешено стучащее сердце Пака, заставляя его испустить рваный вздох. - Жутко, - ежится Кенсу и крестится. Побледневший Сехун поворачивается к мужчине и коротко спрашивает: - Какая комната? - Второй этаж, а дальше – налево, в самом конце, - запинаясь, отвечает он. Женщина издает протяжный всхлип и прячет лицо у него на плече. Сехун осторожно достает из чемоданчика бутыль со святой водой, тяжелую Библию в серебряном переплете и поправляет висящий на шее массивный крест. - Идем, - тихо говорит Кенсу и начинает медленно подниматься по покрытым бархатной ковровой дорожкой ступеням. Чанёль следует за ним, озираясь. Интерьер дома выглядит немного старомодно, но дорого. Стены покрыты золотистыми обоями с узором из бордовых гиацинтов. Пак видит, что обои и тут и там исписаны неаккуратными символами. Приглядевшись, он невольно вздрагивает: повсюду угольно-черной краской нацарапаны изречения на латыни из Книги Проклятых. Над потолком он замечает огромную звезду Давида. Картины в роскошных золотых рамах висят криво, будто кто-то нарочно перевернул их под невероятными углами. Повсюду валяются ошметки мебели, а, когда они поднимаются на второй этаж, Пак с ужасом замечает, что ковер испачкан чем-то липким, похожим на свежую кровь. - Господи Иисусе! – выдыхает Сехун, едва не роняя бутыль со святой водой. Гул в ушах становится все сильнее. Чанёль отчаянно цепляется за кованые перила, пытаясь подавить внезапный приступ слабости. Реальность расплывается перед глазами, и неожиданно помутившееся сознание заполняет чей-то истошный пронзительный крик. Чанёль вздрагивает и моментально бросается на звук. Сам не помня себя, он оказывается перед тяжелой дубовой дверью. Пак с силой пинает ее, и та неожиданно легко слетает с петель, будто сделанная не из цельного дерева, а из дешевой фанеры. Чанёль хватается повлажневшими ладонями за дверной косяк и тяжело дышит, пытаясь справиться с нарастающим напряжением во влажном от выступившего пота теле. Неожиданно он чувствует на себе чей-то обжигающий, изучающий взгляд и вздрагивает. Роскошно обставленная когда-то комната теперь напоминает руины, оставленные безжалостными мародерами. Обои разодраны в клочья, шкаф, трюмо, тумбочка – все превратилось в мелкие щепки, которые то тут, то там валяются на грязном ковре. Нетронутой осталась лишь большая двуспальная кровать, на которой, выгнувшись, и вцепившись руками в резное изголовье, лежит хрупкий юноша. Темно-каштановые волосы влажны от пота и всклокочены, под безумными, лихорадочно блестящими глазами залегли черные тени, а четко очерченные губы искусаны практически до крови. Он красив, думает Чанёль, глядя будто завороженный в расширившиеся темные зрачки. Весь облик Бёна наполнен порочной, завораживающей притягательностью, от которой нутро сгорает от томительного жара. На Бэкхёне только тонкая рубашка, обнажающая молочно-белую, тонкую и удивительно манящую кожу… Одержимый молча разглядывает его, закусив губу. Неожиданно настороженные дикие глаза наполняются чем-то таким, отчего Чанёль сглатывает и ощущает нарастающий в низу живота жар. Внезапно юноша выпускает из рук изголовье и садится на кровати, скрестив стройные, по-девичьи красивые ноги. Он улыбается и хрипло шепчет, протягивая к замершему Паку худые, покрытые многочисленными синяками и ссадинами руки: - Иди ко мне… Я ждал тебя… Его голос, удивительно нежный и полный несдерживаемого желания, действует на Пака гипнотически. Юноша раздвигает ноги шире, так, что рубашка задирается высоко к бедрам, и хрипло стонет: - Не томи меня… Помоги же мне… Помоги… Все праведные мысли обращаются в пепел и рассеиваются из головы, сжигаемые все нарастающим жаром. Впервые за долгое время он чувствует такое невыносимое желание обладать, подчинить, овладеть кем-то. Грубо, неистово, оставляя на молочно-белой коже уродливые фиолетовые синяки, прикусывая вишневые губы до крови, так, чтобы он стонал еще громче. Так, чтобы вжимался в него всем телом, расцарапывая спину до крови. Так, чтобы почувствовать себя животным, которое не волнует ничего, кроме похоти и удовлетворения собственных низменных потребностей… - Чанёль! – Истошный вопль Кенсу проникает в затуманенное сознание Пака, и он останавливается на середине комнаты. Он оборачивается и видит иссиня-бледного Кенсу, крепко сжимающего в руках Библию, и Сехуна, выставившего перед собой массивный серебряный крест. - Отойди от Бэкхёна, Чанёль, - говорит Сехун, делая маленький шаг вперед. – Ты что, не видишь, он объят дьяволом?! Он дурманит тебя, не поддавайся на его уговоры! Его голос наполнен такой искренней, подкупающей уверенностью, что Пак безоговорочно верит ему и моментально пятится назад, стараясь не смотреть на широко раскинувшего ноги Бэкхёна. Тот при виде неожиданных гостей хрипло шипит, вцепляясь руками в тонкую простыню: - Ублюдки, убирайтесь прочь! Я ждал его, а не вас, его, только его! Его крик разносится по комнате, и Чанёль не выдерживает и поднимает взгляд на Бэкхёна. Темные глаза Бёна напоминают две глубокие лужицы дегтя, липкого, вязкого, и, кажется, стоит поднести к нему спичку, как тот моментально загорится. Пальцы у Бэкхёна длинные, тонкие, на удивление изящные. Чанёль невольно представляет, как эти самые пальцы проходятся по его обнаженным плечам, лаская разгоряченную кожу, опускаясь ниже… Низ живота скручивает горячая судорога. Чанёль сдавленно выдыхает и слышит, как Кенсу успокаивающе говорит: - Не бойся, мы тебе поможем. Мы изгоним из тебя нечистую силу… - Изгоните? – Неожиданно Бэкхён разражается хриплым прерывистым смехом и насмешливо щурится. – Глупый святоша, ты не сможешь изгнать ЭТО из моей души. Он проводит рукой по плечу, груди, животу, опускаясь ниже, на едва скрытый короткой белоснежной рубашкой пах. Чанёлю до боли хочется отвести взгляд, он впивается ногтями в собственные ладони, но будто завороженный наблюдает за тем, как Бэкхён неторопливо ласкает себя сквозь полупрозрачную ткань. - Вы не сможете ничего с этим сделать… - ядовито шепчет Одержимый. – Потому что я с этим родился. Демон живет в каждом из нас, просто вы, ничтожества, пытаетесь скрыть свою мерзкую сущность за напускной набожностью. - Неожиданно он разражается безумным хохотом и указывает пальцем на побледневшего Сехуна. – Лжецы! Лжецы! Вы намного большие грешники, чем я! Я хотя бы не скрываю своей сущности, а вы прячете это глубоко в своих душах, пытаясь утаить от других дьявола внутри себя! Давайте, поведайте мне свои грязные помыслы, я знаю все, о чем каждый из вас думает! Раздается громкий звон. Из ослабевших рук Сехуна с громким треском падает на пол бутыль со святой водой. Она разбивается на множество тусклых осколков, а вода оседает на ковре, впитываясь и оставляя некрасивое темное пятно на грязноватом ворсе. Бэкхён усмехается и наклоняется, глядя на него расширившимися безумными глазами: - Ну, давай же, малыш, расскажи всем о том, что ты думаешь наедине с собой… - Господь всемогущий, изгони Дъявола из души раба своего… - уверенно начинает Кенсу, выставляя вперед распятие. Бэкхён издает громкий крик и хватается руками за голову, задыхаясь. Черты его порочного лица заостряются, и на нем появляется гримаса мучительной боли. - Помоги мне! - стонет он, протягивая к Чанёлю руку. – Помоги… - Давай, Чанёль, говори молитву вместе со мной! – кричит Кенсу. Сехун оседает на колени, мерно раскачиваясь и глядя перед собой пустыми глазами. Чанёль нащупывает в кармане раскаленное распятие. Оно жжет кожу подобно адскому пламени, но Пак сглатывает горький комок в горле и продолжает слова Кенсу: - И да уйдет скверна обратно в Темное Царство… - Ну что ты, зачем ты обманываешь себя? – задыхаясь, шепчет Бэкхён, не спуская с Чанёля умоляющих, лихорадочно блестящих глаз. – Ты же не такой, как они. Не беги от себя! Не беги от своей сущности! - И да снизойдет на него Божья благодать… В тех местах, где его кожи касается раскаленный металл распятия, на теле остаются глубокие ожоги. Белая плоть с легким шипением краснеет и покрывается рубцами, Чанёлю больно так, что хочется выть, а еще он буквально сгорает под обжигающим взглядом Бэкхёна, который кричит, выгибаясь на кровати. Губы машинально произносят заученные слова молитвы, рука сжимает распятие все сильнее, а еще Чанёлю безумно страшно оттого, что Бэкхён видит его насквозь. Как бы он ни пытался спрятать Темноту внутри себя как можно глубже, сейчас она с безумным ревом рвется наружу, разрывая его грудную клетку изнутри. Его тело покрыто яркими татуировками. В его коже - множество проколов, спрятанных под длинной сутаной. Его душа давным-давно обратилась в серый пепел. И, как бы Пак ни пытался ее воскресить, уже слишком поздно. - И властью, данной мне Господом нашим… Это самые важные слова обряда, в которые экзорцист вкладывает всю свою веру и духовную силу. Если она сильна и непоколебима, то демон погибает, не способный справиться с волей Господней. Если же нет, то шансов на спасение не будет. Чанёль смотрит в темные омуты и медленно опускается на дно. Мгла затягивает его все глубже, но он упорно продолжает тянуться к нему, к живительному свету. Он задыхается, его сердце сгорает, обращаясь в прах, а тело плавится от губительного жара. - Пожалуйста, - шепчет Бэкхён побелевшими губами, – не убегай… - Я изгоняю из тебя Дьявола! – пронзительно вскрикивает Чанёль и окропляет его тело святой водой. Бэкхён пронзительно, отчаянно кричит и резко выгибается. Его глаза расширяются, а тело обмякает. На тех местах, куда попала святая вода, появляются уродливые кровоточащие раны. Бэкхён тихо всхлипывает и затихает. - Аминь, - выдыхает Кенсу и вытирает со лба выступивший пот. Ноги его не держат, и Чанёль оседает на колени, пытаясь справиться с болезненным спазмом в груди. Он крепко зажмуривается, чувствуя, как отвратительное темное Нечто, истязавшее его все это время, исчезает из его души, наполняя его долгожданным спокойствием и умиротворением. Кенсу помогает подняться на ноги тихо всхлипывающему Сехуну и озабоченно спрашивает Пака: - Ты как? - Я нормально, - будто со стороны слышит Чанёль свой сиплый измученный голос. – Все хорошо. Он с трудом поднимается на ноги и приваливается к стене, судорожно вдыхая спертый, пропахший потом и воском воздух. Внезапно с кровати раздается сдавленный всхлип и тихий шепот Бэкхёна: - Пожалуйста… Не оставляйте меня одного… Пожалуйста… Чанёль вздрагивает и поворачивается к нему. Вид у Бэкхёна настолько изможденный и потерянный, что в сердце вползает острая жалость. Взмокшее от пота лицо кажется мертвенно-бледным и испуганным, глаза наполнены слезами, а сам юноша шепчет севшим голосом, обхватывая тонкими руками колени: - Я боюсь оставаться один… Не уходите… - Чанёль, - Кенсу взглядом показывает на полумертвого Сехуна, которого он заботливо придерживает на плечи. – Ты можешь остаться на ночь с Бэкхёном? Мне нужно присмотреть за Сехуном, а то он, судя по всему, очень серьезно пострадал из-за воздействия демона. Чанёль смотрит на бледного Бэкхёна, который сейчас больше похож на испуганного взъерошенного мальчишку, чем на того развратного, объятого похотью искусителя. Перед глазами невольно появляется его образ, стонущий его имя, выгибающийся на кровати так, что рубашка медленно задирается вверх, обнажая узкие бедра… Жар внизу живота становится невыносимым. Чанёлю больше всего на свете хочется убежать как можно дальше отсюда. Из этого проклятого места, в котором все его слабости обретают силу, где настойчивый шепот искушает его, где есть этот чертов Бэкхён, который смотрит на него темными, притягательными глазами. Бежать. Отказаться. Забыть навсегда. - Хорошо, - будто со стороны слышит Чанёль свой тихий шепот, – я останусь с ним на ночь. ***** Он старается отодвинуться как можно дальше от него. Несмотря на то, что Чанёль одет в темную рубашку и брюки, он кожей чувствует исходящий от Бэкхёна жар. Он так близко, что стоит протянуть руку, как Пак коснется мягкой горячей кожи, сможет провести влажной от пота ладонью по узкому бедру, по длинным стройным ногам… Он шепчет себе под нос слова молитвы, жмурясь и отчаянно стараясь отогнать прочь все греховные мысли. Он не должен позволить себе сломаться и поддаться искушению. Он должен оставаться сильным. Дьявол в его душе не должен пробудиться. Неожиданно он чувствует, как поперек груди его обхватывают тонкие руки. Чанёль вздрагивает и переворачивается, пытаясь отодвинуться от Бэкхёна. Тот смотрит на него умоляющими глазами и сдавленно шепчет: - Пожалуйста… Не уходи… Он медленно кладет руку замеревшему Чанёлю на шею и осторожно касается его губ своими губами. Нельзя поддаваться соблазну, говорит себе Чанёль, вжимая Бэкхёна в кровать и грубо его целуя, вторгаясь влажным языком в его рот. Тот глухо стонет в поцелуй, высвобождая запястья, неумело расстегивая пуговицы рубашки Пака, касаясь разгоряченной кожи кончиками пальцев. Нужно сдерживать себя, повторяет себе Чанёль, языком проходясь по шее Бэкхёна и оставляя на ней уродливую алую отметину. Рыча будто дикий зверь, он разрывает на Бёне тонкую рубашку и припадает губами к его светлой коже, кусая, вдыхая его запах и теряя рассудок от того, как сильно ему хочется раздвинуть стройные ноги и овладеть, отыметь, оттрахать. Это безумие, это грешно и неправильно, и внутри него кричат все те же голоса, что пока еще не поздно убежать и прекратить все это! Бэкхён справляется с пуговицами на рубашке и будто завороженный смотрит на покрытую татуировками грудь Пака. - Красивый, - шепчет он и касается губами проколотого соска Чанёля. – Какой же ты красивый… - Я отвратительный, - хрипло отвечает Пак, хватая его за запястья и вжимая в кровать. – Я грешник, и эти татуировки – тому главное напоминание. - Они показывают лишь то, какой ты настоящий, - Бэкхён опускает руки вниз и поглаживает его возбужденную плоть сквозь ширинку брюк. – И ты не сможешь от этого убежать, сколько раз ты ни взывал бы к нему. Чанёль стонет, а Бэкхён касается языком его уха, расстегивая ширинку и стягивая его брюки вниз. - Он не слышит тебя, Чанёль. Потому что ты никогда не звал его по-настоящему. Пак ничего не отвечает и только грубо целует Бэкхёна, сжимая его запястья до темных синяков. Он проводит рукой по своей влажной, покрасневшей от возбуждения плоти и собирает выделившуюся смазку, размазывая ее по пальцам. Разведя ноги Бэкхёна в стороны, он вводит пальцы в тугие мышцы, с наслаждением чувствуя, как выгибается и дрожит под ним Бён. Его темные глаза наполнены лихорадочным безумием и похотью, губы влажные и припухшие от грубых поцелуев Пака. Бэкхён всхлипывает и стонет, царапая его спину, украшенную затейливой надписью, темной вязью протянувшейся по тонкой коже: - Не тяни. Ну давай же! Гул в ушах нарастает. Чанёль вытаскивает пальцы и задирает ноги Бэкхёна как можно выше, так что они оказываются практически на плечах у Пака. Руки Бёна вцепляются в изголовье кровати, и он вскрикивает, когда Чанёль входит в него рывком, грубо придерживая его за бедра. - Черт! Он стонет, всхлипывает, шепчет какие-то бессвязные слова, которые не слышны сквозь гул в голове Чанёля. Похоть заполняет собой все его нутро, она пробуждает в нем зверя, грешника, безумца, но Паку сейчас глубоко на это плевать. Он грубо трахает Бэкхёна, так что тот задыхается и царапает его спину ногтями до крови, оставляя уродливые борозды поперек надписи на его коже. Темнота овладевает Чанёлем, и он наконец-то чувствует себя счастливым и настоящим, впуская ее в свои объятия. И в тусклом свете ночника на влажной от пота спине видна надпись, окропленная его собственной кровью, выступившей на месте глубоких царапин: Gott Weiss, ich will kein Engel sein. Господь знает, я не хочу быть ангелом. ***** - Я знал, что ты придешь за мной, - говорит Бэкхён, довольно потягиваясь. Он осторожно становится на ноги, слегка морщась от боли в пояснице, и мягко целует Чанёля в щеку. – Ты ведь больше не будешь от меня убегать? Он медленно подходит к полуразрушенному трюмо, на котором стоит чудом уцелевшая бутыль с водой и начинает с наслаждением пить прямо из горла. Чанёль расслабленно откидывается на подушку и отвечает, рассеяно проводя рукой по едва скрытому одеялом бедру: - Не буду. Чанёль такой, какой он есть. Его кожа покрыта многочисленными татуировками и проколами. На его теле множество уродливых шрамов и увечий, полученных за долгие годы разгульной жизни. А еще у него из головы торчат два больших красных рога, и из-под одеяла высовывается длинный хвост с острым шипом на конце. Глубокие глаза Пака горят багровым огнем, кисти рук и ступни венчают черные когти. И Свет никогда не излечит его душу. Потому что тело Чанёля соткано из Тьмы. Голова Бэкхёна поворачивается на сто восемьдесят градусов, так что красивое усталое лицо оказывается на уровне спины. Он посылает Паку ласковую улыбку и шепчет с нескрываемой любовью: - Господин… The End. *Athenaeum Pontificium Regina Apostolorum – Университет, готовящий священнослужителей при Ватикане.