Стены Азкабана

Черный мрамор стен Азкабана давит со всех сторон. Выкручивает, выворачивает наизнанку, выжимает соки с такой силой, что желание бороться обычно пропадает уже через неделю после заточения. Приговоренных к заключению преступников мраморные стены ужасают еще до попадания в них; ужасает сама мысль, что кончат они именно здесь, в гнилом сыром месте, наполненном отвратительными существами, снующими по коридорам темницы. Обычно паника наступает лишь от созерцания исполинского строения, походившего на древний заброшенный замок, воздвигнутый много лет назад каким-то слишком щепетильным графом или лордом – настолько идеальны остроконечные башни с высокими шпилями; симметричны ступенчатые своды; гладки и оптикаемы внутренние колонны... Азкабан можно было бы назвать одним из красивейших строений Британии, если бы его не окружала столь ужасающая история. Давящая, губительная атмосфера, пропитанная безумным страхом энергия, простиравшаяся на сотни и сотни километров во все стороны придавала всем его великолепным выступам и барельефам смысл, противоположный тому, какой вкладывал в них архитектор, рассмотреть за которым хоть толику былого прекрасия не было никаких шансов. А пытался ли хоть кто-то это сделать? Сириус откровенно сомневался. Он никогда не увлекался историей магии – это была прерогатива Лунатика – но знал по собственному опыту, что не было книги (во всяком случае, в библиотеке Хогвардса, даже в запрещенном секторе), где был бы приведен рисунок Азкабана, или хотя бы его словесное описание. Они с Джеймсом облазили древние стеллажи вдоль и поперек, им слишком хотелось узнать, прикоснуться к чему-то запретному, запрещенному... Сотни легенд ходили об этом месте, но просвещать нерадивых подростков на подобные темы никто не желал. В очередной раз, когда Сохатый попытался завести разговор об этом со своим отцом, вопреки тому, что обычно вспыльчивостью не отличался, пригрозил сыну, что если Джеймс еще раз каким-либо образом коснется этой темы, собственноручно выпорет его. Сириус тогда хохотал так, что разбудил всю Гриффиндорскую башню, включая и спальню девочек, а остаток ночи мучился от икоты. Джеймс смотрел на него исподлобья, но больше был огорчен тем, что ему снова не удалось разгадать тайну Азкабана. - Моя матушка, может быть, и рассказала бы что-нибудь интересное, но только не тому, кто «предал честь кро-о-о-ови», - прохихикал Блэк, последние слова продекламировав дребежащим голосом, пародируя мать. Их увлечения остальные Мародеры не разделяли: Римус только неодобрительно косился на друзей, тяжко вздыхал и закатывал глаза, совершенно ясно понимая, что те его в любом случае не послушают; Петигрю поначалу выказывал молчаливый восторженный ужас, быть может, какую-то скрытую заинтересованность, но усиленно старался не подавать виду, а в последнее время вообще не выносил разговоров об этом. Дрожал всем телом, как осиновый лист и даже название тюрьмы произносить в слух боялся. - Стоило обратить на это внимание... – бормочет Сириус, со злостью швыряя палочку в противоположную стену, одну из трех стен его темницы – четвертую заменяет кованная решетка. «Для созерцания тварей» - делает он вывод. Палочка звонко ударяется о мрамор и из ее конца вылетают золотые и красные искры. - Стоило обратить внимание на трусливого Хвоста, а не подозревать Лунатика... А ведь всего за пару лет до трагедии они с Поттером надсмехались над Хвостом. Доходило до того, что в комнату влетала раскрасневшаяся Лили и сверлила их укоризненным взглядом неестественно зеленых глаз. Потом переводила еще более возмущенный взгляд на Римуса, как на самого адекватного, как бы желая телепатически отчитать его: «Ну что ты молчишь?». Он только слегка улыбался ей (уже тогда вид Люпина оставлял желать лучшего) и разводил руками. Питер находил поддержку только у Лили, застенчиво улыбался, когда она отчитывала мужа и его друга. Знала ли она, умирая, кто виновен в случившемся, Бродяга не знал... - Хвостик... – пренебрежительно фыркает Сириус, повторяя данную Лили кличку Петигрю. Только ненависть к «Хвостику» горячее желание мести за друзей и забота о крестнике не дает ему сойти с ума в этом треклятом Азкабане, среди этих треклятых дементоров и преступников. Он бы мог все время быть в облике черного пса*, он мог бы не следить за своими мыслями и воспоминаниями, не бояться вспоминать о чем-то хорошем... Но потребности в этом не было. Другие заключенные, цепляясь за былые времена, мучились, вспоминали прошлое и этим подпитывали дементоров, давая им полакомиться счастливыми воспоминаниями. А немые стражники, руки которых были покрыты черными струпьями; дыхание которых веяло холодом и гнилью, обращали радость в горе, надежду на отчаяние... Бродяга слышал, как за стенами его камеры кричат, стонут, иногда в беспамятстве смеются. Только от этих звуков можно было сойти с ума. Но его история отличалась от историй большинства здесь сидящих, у него было преимущество, если конечно можно было назвать это преимуществом. Иногда Сириусу казалось, что все приятные воспоминания исчезли в тот момент, когда ему сообщили о том, что его крестник пропал, а Джеймс и Лили убиты... Иногда казалось, что он перестал верить в справедливость в тот момент, когда его назвали хранителем тайны; когда его обвинили в смерти друзей и убийстве ни в чем неповинных маглов. Он был уверен в том, что для того, чтобы свести его с ума никакой Азкабан, никакие дементоры не нужны. Он сделает это сам. Чувство вины, гнев на самого себя съедали его изнутри. Ведь если бы хранителем стал именно он, ничего бы этого не случилось. Гарри не остался бы сиротой, а он не выл бы от безысходности за скрипучими запорами. Ему бы не было дела до изменника Петигрю, пусть даже тот трижды был на побегушках у Волдеморта – он, Сириус Блэк, защитил бы своих друзей. От имени Темного Лорда даже дементоры как-то скукоживаются и будто уменьшаются, не в силах вынести такое количевство мрака, смертей и злобы. Сириус, замечая, как твари в длинных плащах отступают от его камеры, чувствуя, о чем он думает, кричит в голос: - Волдеморт! Волдеморт! Волдеморт, гребаные вы твари! – он ненавидит их. Он ненавидит Азкабан, ненавидит соседей-преступников в соседних камерах, ненавидит себя и эти двенадцать лет бездействия, которые он провел в этом гнилом месте. Он ненавидит Волдеморта и не боится выкрикивать его имя в слух. «Сами-знаете-кто» - так могут называть его только трусы, Петигрю наверняка называет его Темным Лордом, произнести его настоящее имя у него духу не хватит – размышляет Бродяга. А Блэку все равно. При первой же возможности он кинулся бы на того, кто собственноручно отправил его лучшего друга на тот свет; кто посягнул на жизнь беззащитного младенца, перед этим жестоко расправившись с его матерью. Ему должно быть страшно? Нет уж, увольте. Сириус слишком много видел, чтобы бояться Волдеморта. Те, кому удается выйти из Азкабана не сойдя с ума уже мало чего боятся... Теми, кто выбирается из Азкабана движет только месть... Он улыбается безумной улыбкой, переводит взгляд на газету, где с фотографии ему машет семейство Уизли. На плече у младшего мальчика сидит крыса, у которой нехватает пальца на лапе. Сириус хохочет. - Он в Хогвардсе!..