***
— Милая, не хочешь добавки? — забыв, как писать стихи, Анна Борисовна научилась прекрасно готовить, поэтому так просто из столовой было не сбежать. «Васечка, а ты не попробовал салатик!», «Михаил, некуда тебе торопиться, здоровое питание — прежде всего», «Лесечка, ты сегодня плохо покушала, я за тебя волнуюсь», — обовьет заботой, усыпит бдительность, и вот на стол вынесена третья тарелка профитролей, поданы кофе и чай на выбор, а ремень на твоих джинсах молит о пощаде. — Да, мама, хорошо, — Олеся протянула руку за фарфоровой тарелкой из прабабушкиного сервиза и, — бывшая владелица, поглядывая на это с облачка, нервно сплюнула на голову святого, умершего мученической смертью веке в пятнадцатом — скользнув по тонкому стеклу пальцами, выронила ее на белоснежную скатерть. — Милая, ну как же так, в кого же ты такая неаккуратная, — сокрушалась Анна Борисовна, доставая из комода свежие ажурные салфетки и застилая тщательно вымытый и насухо протертый стол. — Я такой никогда не была… Только представь, а если такое в гостях случится?! Какое мнение о тебе сложится? — если чего, по твердому убеждению Анны Борисовны, и стоило бояться, так это общественного мнения. — Да она просто слоненок маленький, — брат широким движением попытался притянуть Олесю к себе, но она вежливо вывернулась и отодвинулась на другой конец дивана. «Сервизу-то сто лет, кому он нужен, давно пора эти тарелки переколотить. И дались им эти слоны!», — Олеся не подала виду, но реплика брата, брошенная вскользь, разозлила ее. К счастью, никто из домочадцев не заметил грозной искорки в ее глазах, поэтому мирный семейный вечер продолжился как ни в чем не бывало: отец за письменным столом, мать — у телевизора, дети — по углам гостиной с книгами. Олеся читала невнимательно — юридический факультет (выбирали на семейном совете, решили — перспективно, наша умница-дочка своего тут добьется) сунул ей под нос несказанного размера кукиш — изучение сводов славянских законов в оригинале. «За кобылу 60 резан, за вола гривну, за корову 40 резан, за трехлетнюю корову 15 кун, за годовалую полгривны, за теленка 5 резан, за ягненка ногата, за барана ногата», — Олесины глаза скользили по странице сверху вниз, по крутой диагонали, не задерживаясь, и краем уха она слышала бормотание телеведущего: — Слоны — весьма разумные животные, хоть их мозг и ничтожно мал в сравнении с массой их тела. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, это очень грациозные существа, они... «ЧЕРТОВЫ СЛОНЫ, — Олеся захлопнула кодекс законов, подскочила с кресла и рванула в коридор. — Грациозные существа, чтоб их десять раз налево! За что ж мне такое везение, я же не...», — девушка споткнулась об угол ковра и растянулась на нем, предварительно пропахав мягкий ворс носом. Олеся свернулась в клубок, баюкая ушибленную коленку, потом поднялась, выпрямилась, повернулась к зеркалу и, в упор глядя на свое отражение, громко и ясно проговорила: — Я. Что-то. С этим. Сделаю. И топнула ногой, закрепив обещание — благо, свидетелей у этой немыслимой в образцовой генеральской семье экспрессивной сцены не было.Слониха в супермаркете.
17 сентября 2014 г. в 18:52
— Девушка, ну можно же аккуратней? Вы в общественном месте, ведите себя прилично!
«Черт. Черт, черт, черт. Ну не хотела я, серьезно, чего она с ума сходит — будто я тут стриптиз исполнила. Наступила на ногу кошелке, вот непристойность-то», — Олеся сделала пару шагов в сторону от возмущенной тетечки потрепанного вида, на которой повис пацаненок лет четырех, и локтем неслабо приложила в глаз сидящему на крайнем месте парню. Тот, возможно, был бы не против чего-то действительно неприличного (выглядела Олеся удовлетворительно — спасибо любимой маме), но такого не ожидал. Видимо, воспитан он был неплохо, так что просто мотнул голову и промолчал, зато дитё первой пострадавшей громогласно, на весь вагон метро (черт бы эту подземку побрал, без водителя Олеся была за последний год раз третий) заявил:
— Ма-ам, а эта тетя — слониха?
— Тшш, ты чего такое несешь?
Олеся навострила уши, но не повернула голову — слишком удачно было занятое ей стратегическое положение: боком и к парню, и к тетке, получивших от ее иногда чересчур хаотично передвигающихся в пространстве конечностей увечья (к счастью, скорее, морального толка).
— Ну ты мне говорила — слониха, слониха в супермаркете. Она там все разбила. Говори-ила, не ври!
— Слон в посудной лавке, вот как правильно, котик, — голоском ребенок пошел, видимо, в маму, так что ее реплику тоже можно было услышать и из другого конца состава. Впрочем, эта блюстительница приличий (на ногу наступать, значит, не по этикету, а публично оскорблять — то, что доктор прописал) быстро спохватилась и начала тараторить — не сбавляя тона, всем же интересно:
— Ой, девушка, вы его простите, он такой, непосредственный мальчишка, любознательный, все спрашивает, как же ему не объяснить, ведь ребенок!
Ага. Значит, объяснила. Мир открыла сыночку. Небо — голубое, травка — зеленая, Олеся — слониха.
— Да ничего страшного, конечно, ребенок, я все понимаю, — девушка мило улыбнулась. Опять мамина школа, выдрессировала она дочку отлично.
С малых лет Олеся отличалась дерзостью и не по-детски критичным отношением к миру. Что-то не нравится — девчонка молчать не будет, погрозит маленьким кулачком, сведет брови, откроет алые губки — и разнесет в пух и прах, камня на камне не оставит от того, что заставило ее нахмуриться. Доставалось и воспитательницам в садике, и старшему брату (к слову, сильно старшему — разница-то в десять лет), и отцу. А вот ответить не мог никто — не давала малышка такой возможности, знала, куда больней бить, и противник всегда был поражен с первого выстрела — естественно, наповал. Лишь один оппонент был у маленькой язвы — ее горячо любимая «мамулечка», которая страдала от этих военных конфликтов локального масштаба меньше других (не думайте, что совсем не страдала). Кроме того, только она могла воздействовать на Олесю, и именно этим, начиная с Олесиного пятого дня рождения, Анна Борисовна и занялась. Не подобало дочери генерала и непризнанной поэтессы (замужество не погубило ее талант, но припорошило его сверху ароматными носками самого генерала и грязными пеленками его двоих потомков) быть такой вредной. «Дисциплина, вежливость, ответственность», — повторяла генеральша, переставляя эти громкие слова местами в зависимости от того, каких педагогических целей она хотела добиться в данной конкретной ситуации. Так Олеся и росла: моет посуду — «ответственность», идет в магазин за хлебом — «вежливость», делает ненавистную домашнюю работу — «дисциплина». Неудивительно, что теперь, в свои восемнадцать, Олеся приучилась держать чувства в себе, а язык — за зубами, ставить необходимость выше желаний, а чужие желания — выше своих. Короче, была бы идеальная леди из высшего общества — кабы не грация пингвина и коровы на льду в одном флаконе.