Хобби

Мако пристрастился к счёту до ста, но каждый раз сбивается где-то после пятидесяти — увы, он не знает, почему такой чести удосужено именно это число, если честно, то интересно ему было всего-то раз. Когда Корра вдруг внезапно сказала, что у неё счастливое число — пятьдесят, ну, это если верить словам старой прорицательницы, гадающей по рукам за одну монету. Если вспомнить точно-точно, то сбиваться при счёте Мако стал именно после того дня, когда узнал ещё что-то новое о дикой девчонке с глазами, которые никогда не могут солгать. По крайне мере, они не могут солгать ему. Мако знает, что у него появилось заманчивое и приятное хобби — искать что-то новое в Корре. Она безумно любит готовить на завтрак крепкий ароматный чай с одной ложкой сахара, а затем медленно, наслаждаясь вкусом, делает глотки, запивая кусочки мягкой душистой булочки с корицей. Без такого привычного завтрака ей не хочется даже из дома выходить, Мако этому был свидетелем. Как оказалось, эта смешная странная привычка-завтрак у неё образовалась ещё с далёкого детства, когда у Корры болело горло; ей тогда можно было пить только чуть горячий чай и есть нежные булочки, надеясь, что это утолит болезненный голод. Она сама прошептала как-то раз, что ей этот завтрак напоминает те самые мнимые спокойные дни, когда врагов практически не было. Мако тогда пошёл и купил ей самую лучшую булочку с корицей. Потому что сам понимает, каково это… вспоминать прошлое, которое было мнимым. Корра иногда может взять и нагрянуть, как торнадо, к нему домой где-то часиков в три ночи, она не смущается, не отводит глаз, не боится говорить, хотя любая другая девушка её возраста мялась бы нервно у порога из-за своей надоедливой стеснительности. Обычно Корра не такая. Она может направить поток холодной воды ему в лицо, а потом засмеяться громко, прям хохоча над своей детской выходкой. Она может без предупреждения взять его большую ладонь в свою смуглую, а потом несколько минут просто сидеть так, слушая лишь биение сердца и посторонние, но совсем не отвлекающие звуки. А ещё она может целовать Мако, когда ей только вздумается. Действительно, по-настоящему дикая. — Вот скажи мне, Мако, почему мои рейтинги настолько низки, что меня можно сравнить с кроликом? — Корра сидит рядом с ним на тёмной софе и мельком просматривает главные новости в газете, чьи страницы уже грязные из-за капель её дневного кофе. — Я им помогаю, а они называют меня… Нет, вот ты только послушай: «Аватар Корра потерпела очередное поражение в бою с агрессивным духом. По некоторым данным духи были весьма спокойны, но вдруг они вновь решили устроить беспорядки. Что же предпримет Аватар Корра?», — она читает усердно, с интонацией и даже пародирует журналиста, сделав серьёзное лицо и нахмурив брови. — А я вот ничего делать не буду! Мако знает, что такое яростное беспокойство является лишь её капризным блефом, на самом-то деле, она уже давно привыкла к всевозможным слухам журналистов, они стали настолько частым явлением, что обижаться на людей, которые делают свою работу, просто уже нет смысла. Он лишь смотрит на неё исподлобья, внимательно изучая её лицо, на котором застыло вопросительное выражение, так похожее на выражение любопытного ребёнка, ожидающего ответа. Мако вздыхает, откладывает свою газету на круглый столик и, немного к ней повернувшись, снова молча смотрит на неё. — Что? — Корра непонимающе поднимает бровь, но голос всё так же, как и пять минут назад, хранит нотки веселья. — Сегодня тоже идёшь? — он игнорирует её вопрос, спокойно задавая свой прямо ей в лоб, без всякого на то предупреждения. — Иду, — она понимает всё без всяких ненужных уточнений; и в голос пробираются лёгкие нотки грусти. — Придётся показать этим журналистам, что я не кролик! — и вдруг Корра начинает громко хохотать, словно этой щемящей грусти и не было вовсе. Она слишком дикая, вот-вот поймает его в свои крепкие горячие сети, а потом ведь даже убежать будет нельзя, кричать надрывисто в тишину — тоже. Мако понимает с досадой, что Корра может убежать, как дикая волчица, куда-то в тёмный лес, и не сыщешь её потом, сколько ни молись Богам или даже Дьяволу. Он понимает, что она может уйти в любой момент; держать сильно, позабыв о каком-то там прощении, смысла тоже… нет. Если честно, Мако понимает, что в этой свободной девчонке-загадке спрятано смысла настолько много, что иногда от разгадывания очередной интересной тайны болит голова. И всё же Мако разрешает ей уйти в любой момент — ветер никогда нельзя удержать и посадить на тяжёлую цепь. — Будь осторожна, — эта тихая фраза стала для них чем-то особенным, обыденным, даже жизненным; он говорил её столько много раз, что просто хочется привычно досчитать до ста; и сейчас тоже говорит её мягким полушёпотом, понимая, что, увы, осторожной всё равно дикарка не будет. — Буду. И Мако целует её нежно в висок, задерживая на несколько секунд дыхание и принимаясь считать до ста… Господи, это действительно вошло в привычку. Корра уходит, улыбнувшись широкой, тёплой улыбкой на прощание. Никаких поцелуев перед уходом на задания — плохая примета. Так считает она сама, а ему приходится только поддерживать, потому что проверять сей странный вымысел как-то не хочется, рисковать Мако никогда не любил, да и вряд ли полюбит. Корра на вопрос о том, почему же именно эта примета была выбрана, совсем не отвечает, лишь хитро улыбается да хохочет громко. Мако не обижается; Мако просто потом мстит. Он целует её в уголок губ, которые чуть сухи, а затем отстраняется, выжидающе и внимательно смотря в глаза чистые, хранящие детские искорки. Мако ждёт её последующих действий, иногда ему нравится давать ей полную свободу, когда он только молчит да наблюдает тихо. Корра пододвигается чуть ближе, чем дозволено, касается осторожно пальцами тонкими его кожи на тыльной стороне ладони, кажущейся ей сейчас до одури обжигающей, и в груди у неё тоже словно что-то горит, пылает, из-за этого кровь в венах и артериях становится пылающей. Корра скрывает, что ей нравится его месть; Мако же легко читает её по глазам. Она дышит тяжёло, рвано; ей жарко, просто безумно жарко, ужасно хочется пить, Корра кончиком языка проводит по губам, стараясь хоть как-нибудь убрать то ли приятную, то ли мерзкую сухость. Её горячие прерывистое дыхание словно обжигает его губы, её чуть пухлые слишком близко, хочется снова дотронуться, почувствовать вкус шоколада, съеденного ею несколько минут назад. Пальцы смуглые переплетаются с сильными, чуть шершавыми, но такими мягкими для неё, Корра старается не забыть, как дышать; ей горячо от мага Огня — неудивительно, правда. Он снова целует её в уголок губ; она задерживает на несколько секунд дыхание, закрыв глаза. И тянется к нему, как заворожённая; касается губами сухими его тонких только слегка, едва-едва, и ждёт, ждёт, ждёт решительных действий от него, обычно такого спокойного и рассудительного. — Который час? — Корра выдыхает вопрос ему прямо в губы, словно пытаясь сыграть с ним в игру «Прочность или безумие». — Какая разница? — у него голос чуть раздражённый, ему терпеть уже тяжело; Мако притягивает такое податливое, тёплое тело ещё ближе к себе, положив сильные руки на талию. — Есть разница, — и с губ снова срывается опаляющее дыхание, а тщетные попытки скрыть лёгкие нотки смеха в голосе слишком очевидны. — В восемь часов утра мне нужно быть у президента. — Успеешь ещё, — ему даже смешно становится; вечно она спросит что-нибудь, что к теме совсем не относится, пытается девчонка-загадка вывести спокойного мага. Корра заливисто смеётся и, уже не выдерживая, целует его жарко, голодно, зарывшись ловкими пальцами в его слегка кудрявые волосы. Мако кожей ощущает, как она лёгко, лукаво улыбается, раззадоривая и себя, и его ещё больше; он целует её едва различимые скулы, мочку уха, обжигая таким горячим чёртовым дыханием кожу смуглую, тонкую. Корре кажется, что она сейчас сгорит, превратится в живое пламя, почти невозможное потушить — ей безумно хочется прикасаться к тому, кому огонь подвластен. Пальцы её прохладные касаются, слегка щекоча, его шеи, лица, ключиц; она целует только жадно — больше никак. — Ты уверен, что я успею? — Корра отрывается от него, как будто стараясь разозлить Мако ещё больше; она почти смеётся. — Уверен. Теперь приходит его очередь целовать её губы жадно, горячо, словно пытаясь расплавить, как свечу. Ему хочется касаться её: такой привлекательной шеи, выпирающих ключиц. Хочется прижимать к себе, зарываться носом в такие мягкие волосы, вздыхать её родной запах — дышать ею хочется, впитывать каждое лёгкое или резкое движение, каждую широкую или горькую улыбку, слышать заливистый смех и такое родное тёплое «Доброе утро». Мако целует её в губы нежно, тянуще, как будто нуга, касается едва ощутимо оголившихся бёдер, щекочет слегка кожу пальцами горячими и успевает поймать её тихий стон; Корра чуть прикусывает его губы, оттягивает нижнюю, даже не пытаясь во взгляде скрыть хитрые победные искорки, проводит медленно ладонями по широким плечам, по мощной шее, как будто собственноручно создавая лёгкие мурашки по всему его телу. За это он, конечно же, мстит; горячие губы касаются мягко тонкой смуглой кожи шеи, спускаются ниже. Дозволенные грани уже давно стёрты, забыты, сожжены, есть только желание прикасаться и слушать родной голос. Мако целует её жадно, слегка грубо, Корра отвечает присущей ей дерзостью, пытается дышать глубоко, не так рвано, ведь понимает, что чёртов маг с глазами цвета янтаря приручил её, привязал к себе, а ей даже уходить не хочется — лишь бы ощущать обжигающее дыхание рядом. И с губ срывается ещё один едва слышный стон, который на сегодня точно не станет последним. И у Мако рождается новое хобби — ловить такие приятные стоны.