***
Вскоре должны были подойти долгожданные подкрепления, потому мы оставили в захваченном замке небольшой отряд, а сами по воле господина, не желавшего медлить, двинулись дальше и разбили лагерь только ближе к ночи. Я не хотела никого видеть и сразу удалилась к себе; там я, избавившись от доспехов, прилегла на ложе, снедаемая стыдом. Как я могла быть столь глупой, столь неосмотрительной? Асха, ты одна ведаешь, какой позор пришлось пережить мне сегодня — на его-то глазах! Были мы почти у самых ворот замка, яростно атаковали, уже карабкались по лестницам на стены наши воины, я подбадривала живых, бегущих за мной, убеждая их, что осталось недолго, что победа у нас в руках, и сама, желая подать им пример, помчалась вперед на врагов, держа меч наготове, как вдруг неизвестно кто выбил меня из седла. Хорошо, что я успела, почуяв удар в бок и падая, освободиться от стремян, иначе, боюсь, не было бы у меня сегодняшнего вечера. С трудом поднявшись, я огляделась — и в глубине души ужаснулась своей оплошности. Со всех сторон меня окружали демоны! Оказалось, что в азарте боя я отдалилась от войска, не заметив того, и попалась в ловушку. Учитель остался позади, солдаты были поглощены штурмом, и вряд ли кто-то успел заметить, что произошло со мной. Кругом, куда ни глянь, я видела только пламя, отвратительные морды да оскаленные пасти и взмолилась Асхе, чтобы она приняла мою душу, если не справлюсь с врагом. Я решила продать свою нежизнь подороже и приготовилась отражать последнюю атаку. Исчадья ада словно того и ждали — набросились разом, и вдруг произошло странное: напавшие на меня дьяволы взмыли в воздух, охваченные неестественным светом, и исчезли. В ту же минуту несколько демонов, подскочивших ко мне, заледенели, образовав вокруг меня нечто вроде щита, мешающего прочим адским тварям подобраться ближе. Не понимая, что происходит, я обернулась и увидела, точно в тумане, как несется ко мне во весь опор на вороном коне всадник в темных одеждах, словно явился на помощь сам рыцарь с моего гобелена. Не постигала я, что это за видение и кто наслал его на меня, пока не услышала: — Орнелла! Я очнулась, вцепилась в протянутую руку, нашла ногою стремя, которое спаситель мой предусмотрительно бросил, с трудом подтянулась, рухнула поперек конской спины, точно пленница, и схватилась за луку. Истоптанная земля, тела, разбитые доспехи — все мелькало перед моим взором, я ожидала, что того и гляди упаду, а рыцарь мой, хоть и оказался в неудобном положении, сидел в седле более чем уверенно и даже не думал пользоваться поводьями, обходясь почти одними только шенкелями. Из боязни сорваться на полном скаку я никак не решалась выпустить его ладонь, а взглянув на нее, замерла — на бледной кисти я увидела паука, божественный символ Асхи… Учитель поднял меня и усадил в седло перед собой. Удерживал он меня странно — обняв спереди за плечи, едва не за шею, словно нарочито избегал дотрагиваться до моего тела. Впрочем, это непривычное объятие было достаточно крепким, чтобы я уже не опасалась упасть, а послушный скакун уносил нас все дальше от злополучного замка. Встретили нас с почтением, а живые — даже с ликованием. Я хотела как можно быстрее спрыгнуть наземь, чтобы избавить покладистого коня от избыточного бремени, но владыка остановил меня: — Подожди, дитя. Обращаясь к окружившим нас, он произнес ровно, как всегда: — Помогите госпоже спуститься и отведите к лекарям. Осторожнее! Она ранена. — Ранена, сир? — удивилась я. — Тебя сильно ударили, дитя, разве ты забыла? Так вот оно что! Вот почему он старался не касаться меня. Какое счастье, что не брезгливость его была тому причиной. Учитель тревожился не напрасно — когда с меня стащили латы, увидели, что я действительно пострадала, но, хвала Асхе, обошлось без переломов. Поверхностные раны мои закрыли и заживили быстро, и вскоре я снова была рядом с владыкой. Однако меня терзал жестокий стыд за свою невнимательность, едва не стоившую мне головы и обеспокоившую наставника. Внешне он остался, как обычно, невозмутим, хоть и не сказал мне ни единого слова, кроме самых необходимых. Гневается — так думала я на поле битвы. Гневается — понимала я, отмечая, что в пути он ни разу ко мне не обратился, размышляя о чем-то своем. Благом было уже и то, что он не отстранил меня от похода совсем... Гневается — сокрушалась я, лежа в палатке и давая отдых измученному телу. Учитель не высказал порицания, не лишил меня полномочий и доверия, казалось, все в порядке, но что-то мучило мою душу нестерпимо. О Асха, знаешь ли ты, что со мной? Что же такое я пережила, когда увидела, как показалось мне, черного рыцаря, спешащего на помощь? Почему я не могла отпустить его руку, цеплялась изо всех сил, и он не отнял ее? Почему, когда он прижал меня к себе, когда я поняла, что он совсем рядом, на меня, несмотря на все происходящее, снизошло умиротворение, почему я успокоилась, полностью ему доверившись? Почему его гнев для меня так страшен? Я хочу быть такой же, как он, столь же совершенной, и к этому дозволено стремиться, на то он и мой наставник, но почему мне так больно, когда это у меня не выходит? Почему мне так тяжело, если он видит мои неудачи? Почему душа моя тянется к его душе столь сильно, и иногда мне кажется, что и он… Но нет, не может быть того. Кто я для него? Глупая девчонка, ученица предателя. Казалось бы, какое мне дело, что он думает обо мне, а мне есть дело, и мне так трудно... Как выразить ему всю глубину почтения? Как дать понять, насколько он дорог мне? Асха, истинная владычица наша, известны тебе все тайны, помоги же, объясни мне мою боль… В этот миг я снова вспомнила отчего-то, как держала учителя за руку и что за чувства овладели мною, когда я поняла, кто спасает меня. Благодарность, облегчение, страх и… О Асха! Всемогущая, возможно ли такое? Как теперь быть мне? А если он узнает и сочтет за грех то, что я ощущаю? Впрочем, может ли это быть грехом, если даже ты сама избрала его! Удивительно ли, что для твоей верной он так много значит? Истинно великий, благородный, мудрый, чистый, преданный тебе — могла ли я не пожелать сродниться с этой душой? Буду служить ему, как и прежде, но лучше по доброй воле приму окончательную смерть ради его священных целей, чем дождусь того, что он изгонит меня… — Орнелла, я могу войти? — Да, господин мой! Владыка Арантир заглянул в палатку: — Отдохнула ли ты, дитя мое? — Вполне, учитель, благодарю вас за заботу. Я не знала, как сказать ему обо всем. О своем уважении, о том, как признательна ему, о том, что боюсь за него и жизнью пожертвую, чтобы ему помочь… Вместо этого я смогла вымолвить только одно: — Учитель… Простите меня. Простите… Наставник мой помолчал, а потом произнес: — Не за что тебе просить прощения, дитя, ты неповинна, но тебе следует наконец научиться осторожности. Идем ко мне. Набросаем план, посмотрим и обсудим, где именно ты допустила ошибку в бою, необходимо тебе понять сие, — с этими словами он оставил меня одну. «Неповинна… набросаем… обсудим…» Не гневается. О Асха, какое счастье, что он не сердится на меня! Я вскочила, наспех обулась, выбежала из палатки — и едва не сбила учителя с ног. Оказалось, он ждал меня снаружи. — О, господин мой, простите еще раз, я такая неловкая! — мне было стыдно. Несколько мгновений он внимательно смотрел на меня, точно изучал, а после небрежным жестом отмел мои извинения: — Идем же, Орнелла. Он направился к своему шатру, шаги его были легки и почти беззвучны. Я послушно шла за ним и украдкой рассматривала того, кем жила моя душа. Мой учитель, мой наставник, мой покровитель и друг. Черный рыцарь, спасший из лап чудовищ невинную деву… Асха, благодарю тебя. Ради него стоило умереть.Черный рыцарь
1 октября 2014 г. в 07:11
У нас в замке возле моих покоев когда-то висел шерстяной гобелен. Выткана была на нем история — обыкновенная, такие повсюду встретишь: стены крепости осаждает армия чудищ, и они захватывают в плен юную деву, то ли графиню, то ли принцессу; дева простирает руки, умоляя о спасении, и кажется, что надежды у нее уже не осталось, но приходит ей на выручку примчавшийся на вороном скакуне благородный рыцарь в черных доспехах… Не помню, кто принес отцу в дар этот гобелен, — я была еще слишком мала.
Как-то Эрик, гостивший у нас, увидел его и, смеясь, сказал, что дева похожа на меня.
— Значит, вы явились бы в черных латах и стали бы моим спасителем, лорд Эрик? — шутливо спросила я, в глубине души надеясь, что он поддержит игру, но Эрик оказался скучным.
— О, леди Орнелла, черные латы мне не к лицу. Я прискакал бы под своими знаменами на белом коне и зарубил бы всех чудовищ, атакующих замок.
Убедившись в том, что лорд Эрик предпочел бы скорее отдать принцессу на растерзание, чем спасти ее, я сменила тему беседы. Кушанья и вина, что собирались подать на пиру, обсуждать нам было куда приятнее.
Увы, так и сбылось — не вышло из Эрика рыцаря.