Немного тщетности бытия не желаете?

      Стояла промозглая серая весна, прошитая, словно суровыми нитками, отвратительной смесью дождя и снега. Атлантик-Сити того года мёрз и с надеждой ожидал солнца, которое, однако, не спешило надежд жителей города оправдывать. Высокий мужчина в сером плаще стоял, зябко ёжась, напротив сердито бурчащего океана, плевавшегося грязно-бурыми клочьями пены. Иногда над водой мелькали белые кляксы чаек, и тогда мужчина близоруко щурился, пытаясь разглядеть их полёт. В голове его, подобно этим самым чайкам, то и дело зудело предчувствие чего-то, какая-то мысль, но, как он ни старался, чётко понять ничего не получалось, и мужчина не сердито, но как-то по-детски обиженно хмурился.       Звали этого мужчину Морган Робертсон, и, окончательно испортив зрение работой с крохотными окаменевшими слезинками самой природы, заключёнными в изящные оправы, он зарабатывал на жизнь, публикуя рассказики и новеллы в паре не очень популярных журналов. Вот только идеи для новых рассказов всё никак не находилось, а гонорар от прошлой новеллы неуклонно заканчивался, уже даже не шурша, а позвякивая в кармане.       Океан манил к себе, как во времена бытия юнгой, когда Морган, пятилетний мальчик с взлохмаченными тёмными кудряшками, с восторгом взбирался на мачты и чуть ли не визжал от восторга, когда его спускали отскребать с борта ракушки, в тот же вечер появлявшиеся вновь. Но плохое зрение и свербевшее чувство чего-то странного не позволяли насладиться видом бушующей стихии, не способной причинить пока ему, Моргану, вреда. Прищурившись в очередной раз в попытке проследить за отчаянной чайкой, камнем ринувшейся в воду, Робертсон ошарашенно заморгал: на какое-то мгновение, если не меньше, померещилось ему, что из-под воды глянуло на него бледное лицо. Но лицо не раздутое, посиневшее, потерявшее всякие человеческие черты, какое бывает обычно у утопленников, а хитрое, даже несколько глумливое лицо с маленькими усиками, совершенно живое и нахально подмигивающее. Стоило моргнуть несколько раз, и лицо исчезло.       Мотнув головой, Морган озадаченно погладил лежавшую в кармане трубку: очень хотелось курить, но табака оставалось немного, да и коробок спичек подходил к концу. Стоило дождаться вечера и насладиться второй за день порцией табака дома, в стареньком, но от того не менее мягком и уютном кресле перед потрескивающим отсыревшими дровами камином. Там трубка принесёт несомненно большее удовольствие, нежели выкуренная под секущим ледяными каплями ветром, приносящим с собою запах тины, гнилой рыбы и заунывные вопли чаек. Да, определённо стоило подождать вечера, но…       Глубоко вздохнув, Морган вытащил из кармана трубку и уже собирался бережно выудить потрёпанный кисет, стараясь не просыпать ни крошки табака, как рядом вежливо кашлянули.       — Не позволите ли угостить вас?       Высокий незнакомый Моргану мужчина появился словно из ниоткуда. Пару секунд назад справа точно никого не было; побережье пустовало, лишь уныло перебегали с места на место мелкие крабы. Но незнакомец стоял прямо перед ним, протягивая золотую табакерку, тускло блеснувшую треугольным камнем, который Робертсон просто не мог не узнать, так много подобных, пусть и куда меньших размеров, видел за свою жизнь.       «Если табакерка такова, какой же в ней должен быть табак?» — успел подумать он, пока пальцы уже сами тянулись к заветной смеси. Засыпая табак в углубление между пальцами, Морган мечтал о терпком запахе виноградного листа, вяжущей горечью распространяющемся по языку и нёбу, душистом, кружащем голову.       — Позвольте представиться, Воланд, — вновь подал голос незнакомец, пока Морган втягивал табак в нос, чуть ли не закрывая глаза от блаженства: чёрный порошок и впрямь оказался виноградным.       — Морган, — вновь улыбнувшись, повернулся к нему писатель. — Спасибо за табак.       — Скажите, пожалуйста, Мор-рган, — представившийся Воландом задумчиво растянул имя, словно пробуя его на вкус, — чего вы здесь ждёте?       Чувство странности усилилось, но Морган списал это на необычный акцент нового знакомого. Отчего-то казалось, что ему можно доверять, поэтому писатель честно ответил:       — Ничего, — и, усмехнувшись, добавил. — Жду у моря погоды.       — А какой именно погоды? — уточнил Воланд.       Писатель решил, что иностранец просто не понял шутки, и пояснил:       — Это такое выражение. Означает просто стоять, ничего не делать и ждать непонятно чего. Хотя немного солнца, конечно, не помешало бы.       Одновременно с усмешкой Воланда налетел порыв ветра, чуть раздвинувший тучи и позволивший яркому солнечному лучу упасть на лицо писателя. Тот счастливо улыбнулся и с удивлением взглянул на нового знакомого, краем сознания отмечая, что, несмотря на моросящий дождь, развевающийся на ветру расстёгнутый плащ его остаётся совершенно сухим.       — Да вы маг, Воланд, — пытаясь произнести это с долей иронии в голосе, но так, чтобы не обидеть, воскликнул Морган, ещё не зная, как отнестись к увиденному.       — Можно сказать и так, — тоже непонятно, то ли в шутку, то ли всерьёз ответил тот. — Не боитесь?       Писатель на секунду задумался, но ещё одна понюшка решила его проблему.       — Человек с таким табаком просто не имеет права быть плохим, — с наслаждением прочихавшись, заключил Морган и умоляюще взглянул на Воланда. — Не позволите ли отсыпать немного?       — Не получится, к сожалению, — кажется, маг и сам был несколько расстроен своим отказом, поэтому неожиданно предложил: — Могу одолжить вам табакерку.       — С возвратом, разумеется, — быстро уточнил писатель, вспомнив огромный треугольный бриллиант на крышке.       — Можете не торопиться возвращать. — Воланд неопределённо махнул рукой, небрежно передавая вещь из чистого золота так, словно она была не стоящим внимания куском струганной деревяшки. — Я пользуюсь ей нечасто. Раз в пару десятков лет, если не реже.       — Думаю, табак кончится немного раньше, — хмыкнул писатель.       Маг с интересом и лёгким состраданием посмотрел на собеседника.       — Вы тоже, Морган, вы тоже, — тяжело вздохнул он. — Да, рок, смерть и тщета*.       — Что ж, все когда-нибудь умирают. Рано или поздно, но падёт любой титан, — нисколько уже не удивлённый писатель ни на мгновение не усомнился в правдивости сказанного, но не собирался ничего говорить по этому поводу.       — О, нет, любезный Морган. До падения титана ещё четырнадцать лет. — Воланд разглядывал океан, словно только что его увидел.       Только в этот момент Морган заметил у него в руках трость. Не позолоченную, под стать табакерке. Даже не ажурную, из красного дерева. Простую лакированную чёрную трость с едва заметным непонятным орнаментом, похожим на буквы, упорно не желавшие складываться в слова, и набалдашником в виде головы пуделя.       — Что вы имеете в виду, Воланд? — зачем-то сделав шаг к новому знакомому, писатель попытался заглянуть ему в глаза.       Воланд тут же обернулся. Затягиваемый в водоворот разноцветных глаз Морган поплыл по течению неспешного плавного рассказа, который, казалось, маг читал с невидимого листа.       Представьте себе огромный корабль, Морган. Огромный, в девять сотен футов, способный вместить три тысячи человек зараз. Самоуверенных до невозможности и настолько же нахальных людей…