Эдикт о приёмных детях магиков

Надписи на обрывке пергамента, найденного в ученической сумке на дне заброшенного колодца в Аретузе: "…Абонда…помнишь из детей магиков?" "...Не ...иши здесь! Она смотрит!" "... я тебе подсказала!!!! ... ничего... Спиро Эйльхарт и близнецы Мец. Не помню, что … стало." "...... у Глевиссиг одну с ней...двое… медиками...заразились... проси Коротышку!..." "...как же тебе удалось пройти вступительные испытания...дьявол..она заметила!" «...В детях будет ваше продолжение, и будущее ваше положите в них, ибо только так вы сохраните его». (Цит. по Констан де Лафатер "Корпус документов из истории первого и второго магического Капитулов. Опыт анализа". Т.III)

      …Ведьмак размышлял. Попасть сюда стоило невероятных усилий - стоило ли оно того? Первый после Танедда глобальный сбор чародеев, с обсуждением послевоенного устройства мира, прогресса магической науки и интеграции её с наукой немагической. И, одна из главных, хоть и не афишируемых частей программы - демонстрация и обсуждение промежуточных итогов скандального эдикта Ложи (ныне называвшейся снова Капитулом), секретного, но всё равно всем известного эдикта «О приёмных детях магиков». Документ был во многом инспирирован «казусом ведьмака», как именовали для краткости историю с ним, Йеннифэр и Цири. Капитул проявил просто-таки невероятную широту взглядов, когда после долгих баталий сумел признать скрытые в "казусе" возможности для магического сообщества.       Геральт чувствовал яростные, удивленные и расчётливые взгляды, направленные на них с Йеннифер. Многие в этом зале мечтали пообщаться накоротке с неожиданно воскресшей волшебницей и небезызвестным ведьмаком. Он усмехнулся - этим мечтам не суждено было сбыться. А им вдвоём предстояло исчезнуть, так же неожиданно, как они появились. Ведьмак усмехнулся ещё шире, вспомнив дорогу сюда, и сколько пришлось развеять представлений об их ...невещественности. Да, оно того стоило.       Он вспомнил начало истории с эдиктом. Магики, несмотря на секретность, и рекомендательный характер документа, сразу же секретность разрушили. Поднялся шум до небес - Капитул не выполняет своих обязанностей! Занимается ерундой! Продолжительность жизни магиков не даёт им шансов на нормальную привязанность к детям! Вопрос был давно решён ещё при участии Тиссаи де Врие, а бесполезное потакание атавистическому материнскому инстинкту сведёт на нет научную работу, и чародейки погрязнут в пелёнках и сосках! Или же это может дать новый импульс попыткам магичек с производительными гонадами забеременеть и родить, производя на свет нежизнеспособных и юродивых. Злые языки изощрялись в негативных оценках эдикта и расписывали ужасные последствия.       Вскоре скандал затих, обсуждение сошло на нет. На первый план вышли сложные вопросы послевоенного политического и торгового устройства, приходилось всё сильнее бороться против так называемого "нильфгаардского" отношения к магии, которое приобретало всё большую популярность в высоких башнях и кабинетах. И сначала редко, потом чаще, чародейки и чародеи вдруг стали появляться на людях с детьми. Шли слухи о совершенно неожиданных усыновлениях, тема вдруг оказалась на пике моды, только в совершенно ином ключе. Одной из первых вместе со своим приёмышем появилась в свете Филиппа Эйльхарт. Ходили слухи, что она взяла ребенка из своей бывшей семьи, чуть ли не правнучатого племянника. После этого усыновления пошли потоком. Особым шиком считались близнецы, двойни и тройни. Магики усыновляли по пять и больше детей, многие гнались за модой на "разнообразие", впрочем, обилие послевоенных сирот делало это в каком-то смысле благородной практикой. Некоторые дети позже вернулись в приюты, но такие случаи были единичными. Иные магики-родители, не рассчитав сил, но и не желая бросать детей на произвол судьбы, пристраивали их в другие семьи, щедро платя за содержание. А часть привязанностей оказалась устойчивой. Даже те, которые ведьмак ни за что бы не назвал возможными. Известные магички, решившиеся на эксперимент, в силу своей известности не горели желанием прилюдно демонстрировать провал, даже после неизбежных первоначальных неудач. Эффект был... интересным.       Капитул избегал обсуждать промежуточные результаты, оставаясь в благосклонном молчании. Первый после Танедда сбор магиков официально был посвящён вопросам послевоенного устройства мира, это обсуждалось на сессиях и заседаниях. Но одна неявная, как подводная часть айсберга, цель стала ясна сразу. Подобно всем родителям на свете, магики, возложив на себя обязанности по воспитанию детей, ощутили неумолимое и жгучее желание хвастаться успехами отпрысков. Большинство участников программы усыновления приехали с детьми. Побочным следствием немедленно стали невиданно жесткие, поистине драконовские меры безопасности. Лютик, тоже приглашённый, заметил по этому поводу, что если бы какой-нито залётный упырь, скоятаэль или иное страховидло сунули сюда хоть кончик носа, их бы растерзали, порвали на куски, испепелили и растёрли пепел. Причем каждый родитель кричал бы "мне, дайте мне, это сделаю я!". Также Лютик заявил, что по его наблюдениям, бабская стервозность и вредность чародеек просто-таки волшебным образом возрастает в присутствии их, волшебниц, детей. - О боги! - стонал он, спрятавшись за спину Геральта и подкрепляя силы из бокала с Эст-Эстом, - они тут все как с цепи сорвались! Стоило мне ущипнуть эту складненькую попочку белокурой нянюшки чад Глевиссиг, как мамаша подлетела, словно дракон. Скажи мне, что это было, черт побери? Что бы случилось с её сопливыми сокровищами от нашего с нянькой флирта?! - Послушай моего совета, дружище. - Геральт улыбнулся, и сунул нос в свой кубок. - Обходи младенцев по дуге, не приставай к нянькам. И уж конечно, не клейся к чародейкиным дочкам. Хотя ты же не идиот, Лютик.       Поэт задумчиво покачал головой. Многие девочки из присутствующих в зале, в ближайшем будущем обещали стать просто-таки ослепительными красавицами, но мысль о том, чтоб предложить даже половозрелой дочери магички или магика то, о чем неизбежно прознает родитель, вызывала крупную дрожь в коленках. - Ухлестывать за чародейкиной дочкой без обручального кольца за пазухой? И если ты не король или чертов герцог? Очень похоже на самоубийство, - проворчал Лютик. – Неизвестным самому себе способом. Нет уж! По обе стороны Яруги не перевелись ещё подавальщицы в трактирах, и бордели не пустуют!       Поставив пустой бокал на стол, Лютик повертел головой по сторонам и стал пробираться к возвышению, где стояли музыканты, тщательно следя за тем, чтоб не попасться на глаза Сабрине.       Сзади послышался шорох, ведьмак обернулся. Трисс в темно-голубом кружевном платье, волосы, спадавшие на спину каштановым водопадом, подхвачены резными костяными гребнями, в руках стопка пергаментов и книг, стояла перед ним. Лицо чародейки разрумянилось от смущения, но смотрела она прямо и сердечно. - Ты здесь... Мне сказали, вам удалось приехать. - Трисс. - Геральт сделал шаг навстречу и поцеловал чародейку в нежную щеку. - Ты тоже здесь. - Да, только что с заседания, - она подняла стопку пергаментов повыше. – И через час встреча с нильфгаардцами. Я пришла сразу, как только мне сказали, что вы здесь. Жаль что... Цири, конечно, не смогла приехать. Передавай ей от меня огромный привет. Не знаю, как сказать, но пусть простит меня за всё то, за что следует прощать. Если сможет. - Конечно. Я передам. - Геральт замялся и сделал неопределённый жест рукой. – А ты сама… ты не участвуешь? В программе? Трисс взглянула ему в глаза. - Нет, - она запнулась. – Нет, Геральт. Я знаю себя. И многое пришлось узнать заново. Я подруга, коллега, сестра. Но не мать. Мы много говорили об этом, ещё в Аретузе, потом страдали, обсуждали, но когда появилась возможность... Выбор - это всегда отказ от чего-то ещё. Я выбор сделала, Геральт. Во мне нет этой жилки, и, поверь, я достаточно времени стыдилась и жалела себя. Сердилась на всех, кто смог, и даже на вас с Иеннифэр. Потом стыд ушёл. Осталось понимание, и чуть-чуть печали. - Трисс. - Он склонился к её руке и поцеловал, легко и нежно. - Она вздрогнула, и посмотрела ему в глаза. – Спасибо. А сейчас я пойду, найду Йеннифер. Я до смерти соскучилась по вам обоим, но есть вещи, которые женщины предпочитают обсуждать без мужских ушей. Прошлых и будущих мужчин... жажду наживы, научные открытия и всё такое. – Рыжая чародейка сверкнула улыбкой и исчезла в толпе. Геральт смотрел ей вслед.       Через некоторое время Йеннифер вернулась и подняла бровь, заметив блуждавшую на его лице улыбку. Они стояли рядом, принимая приветствия и болтая со знакомыми. В толпе он заметил Францеску - как всегда, безупречно яркую и блистательную. Как всегда, все женщины вокруг неё смотрелись безнадёжными простушками. За ней следовали три девочки-подростка в разноцветном шифоне. На её фоне они смотрелись... странно. Все три, несомненно, были полукровками. Лицо старшей из девочек уродовал несомненный шрам от ожога. Ида Эмеан плыла в кильватере процессии в волнах муслина и шёлка осенних цветов. - Францеска! - окликнула её Йеннифер. Эльфка подошла, девочки сделали реверансы разной степени неуклюжести. Ида Эмеан просто улыбнулась. По еле заметному знаку Францески, ведунья повела детей к столу, заставленному блюдами с печеньем, засахаренными фруктами и чашами с лимонадом и пуншем. - Сразу трое! - подняла брови Йеннифер, взяв ведьмака под руку и чуть сжимая. Геральт встряхнулся и оторвал взгляд от девочки с ожогом, зыркнувшей на прощанье зелёными глазами из-под пепельной челки. Это был цвет пожухшей травы, не изумрудов. И всё же... - Городское дно бежалостно к полукровкам. Даже больше, чем к чистокровным эльфам. - Францеска ответила на незаданный вопрос, глядя на Геральта. - Всех, или почти всех ждут бордели, или заведения, маскирующие эту функцию другими названиями. Они платят за несколько мгновений удовольствия родителей всей жизнью. Спасти всех - нереально. Aen Seidhe не имеют такой возможности. Но я была беспристрастна. Я взяла первых, первых из тех, кто встретился мне в первом из приютов. Геральт прочистил горло: - Это... достойно. Госпожа Финдабаир. Эльфка гордо вскинула голову: - Они не забудут своих корней, ни с той, ни с другой стороны - в этом я ручаюсь. Они станут мостом. Или же, - она горько усмехнулась, - первыми его досками.       Иеннифер серьёзно, без улыбки пожала ей руку, и еле заметно сморщилась - магически вылеченные косточки кисти всё ещё причиняли боль. Францеска отошла. Внимание ведьмака привлекла Филиппа Эйльхарт в темно-зелёном бархатном платье - сияющая, яркая, она что-то говорила высокой, строгой Шеале де Танкарвиль в серебристо-черных мехах. Рядом стояли две стажёрки из Аретузы. Узкая ладонь Филиппы легко лежала на плече рослого рыжего мальчика в коротком, расшитом серебром черном дублете. Мальчик выделялся на фоне других детей – прямой взгляд, густая шапка вьющихся волос, ясная улыбка. Явно рисуясь перед другим мальчишкой, он раскрыл ладонь, и с неё спорхнули магические бабочки, тут же исчезнувшие с лёгким треском. Оба захихикали, и Геральт поймал яростные взгляды, устремлённые на Филиппу и её сына из разных концов зала. - Филиппа, как всегда, сорвала самый большой куш, - обронила Йеннифер, наклонившись так близко, что сережка коснулась его щеки, а в ноздрях защекотало от запаха сирени и крыжовника. - Мальчишка чертовски похож на неё, и явные магические способности... Школа в Бан-Арде уже готова принять его. Вряд ли Филиппа так сразу согласится, но сам факт... - Как я понимаю, есть и такие, кто считает это непозволительной роскошью, - тихо ответил он. - Получается, ей чуть ли не единственной не грозит быстрая разлука с ребенком. Быстрая по магическим меркам. Йеннифер взглянула на него и ничего не сказала.       Мимо прошла Кейра Мец с двумя щекастыми купидонами на руках. Геральт подозревал, что тут не обошлось без чар левитации - легкая, стремительная походка чародейки не вязалась с очевидным и немалым купидонским весом.       Также Геральт видел, что со времен последнего сбора на Танедде, чародейская мода претерпела некоторые изменения. Все, кто сегодня пришёл с детьми, хоть и оделись ярко и броско, но уже не щеголяли полупрозрачными юбками и блузками, а также украшениями, которые было легко схватить. Чем старше были дети, тем большую экстравагантность в одежде, по идее, могли позволить себе чародейки. Но - о диво - практически не позволяли. - Погляди - хихикнула Йеннифэр. - Сабрина с тройняшками! - на другом конце зала укутанная в тёмные шелка, обвешанная ониксами Сабрина Глевиссиг что-то втолковывала двум разряженным в пух и прах насмерть перепуганным нянькам. На их руках сидели мальчик и девочка, ещё одну девочку держала сама Сабрина. Всем детям было не больше полутора - двух лет. Сабрина поцеловала дочь и расцвела улыбкой навстречу кому-то, няньки продолжили механически укачивать хныкающих детей, бросая робкие взгляды по сторонам.       Доррегарай из Воле стоял в центре группы из пяти долговязых мальчиков-подростков в одежде зелёных и охристых цветов. Материалы одежды, разумеется, были экологичны и не наносили ни малейшего вреда природе. Доррегарай, насколько можно было уловить ведьмачьим слухом, оседлал любимого конька, и указывал на мех и кожу исчезающих видов, представленные в нарядах магиков, несмотря на войну, людские несчастья и связанный с этим урон для экосистем. Подростки хмурились и качали головами, некоторые сжимали кулаки. Геральт вдруг почувствовал, что, несмотря на весь свой обличительский пыл, Доррегарай почти счастлив, находясь среди единомышленников. Пусть это были его собственные дети невеликого пока возраста. - Госпожа Йеннифер, господин Геральт! - раздался из-за спины приятный, низкий голос. Они обернулись и увидели Ассирэ вар Анагыд в темно-сапфировом платье, скромном, но за счёт кипенно-белой отделки и жемчужного ожерелья - чертовски элегантном. Рядом с ней, сурово глядя на них, топтался круглолицый низкорослый мальчик в кирпично-красном костюмчике. - Госпожа вар Анагыд, мы необычайно рады вас видеть. - улыбнулась Йеннифер. - Как тебя зовут, малыш? - обратилась она к мальчику. - Агирре Бартоло Эзар Эрбиа. Сын Язона. - буркнул он. Глаза Йеннифер расширились. - О!       Геральт видел то, что видела она. Мальчик был, несомненно, краснолюдом. Госпожа Ассирэ, как всегда, экстравагантностью превзошла всех. Через несколько минут нильфгаардка и ребёнок отошли. В её обществе он перестал хмуриться и пару раз вполне мило улыбнулся. - Да, трудно меня удивить, после всего этого, но она смогла. Краснолюд! - вздохнула Йеннифер, и покачала головой. - Видно, сирота со времён погромов в людских городах. Причём явно клан обезлюдел, иначе родня его не отдала бы. *** «...Когда за святой матерью Ассирэ пришли толпой, с факелами и профосом, дабы тащить её на пытки, в дверях перед ними встал Агирре, сын Язона. Мать Ассирэ успела сжечь бумаги, что могли послужить обвинению и стать причиной гибели верных людей, и выпустить черным ходом Картию ван Картен и девушку-ассистента. Изрядно поредевшая и обозлённая толпа перешагнула окровавленное тело на пороге. После невероятных мучительств, никого и ничего не выдав, святая мать-мученица Ассирэ была сожжена на костре. Тело, а точней, то, что от него осталось, выкрали верные люди, и много позже погребли рядом с Агирре». «...История Спиро, приёмного сына Филиппы Эйльхарт весьма печальна и поучительна. Ещё не закончив Академию, сей молодой человек влюбился в Лили фон Эберхарт, внучку барона Суркратасса. Как ныне известно, сей барон дела имел с инквизицией Вечного огня и ссужал деньгами будущего короля Радовида по прозвищу Свирепый. Через Спиро Эйльхарта инквизиторам известны стали многие дела Филиппы. Когда чума опустошала Новиград и окрестности, Филиппу Эйльхарт и многих магиков оклеветали, будто действуют они во вред королевству, подстрекают народ к беспорядкам и мятежам и готовят переворот, и получают за измену деньги у соседних владык. В народе же распустили слух, что эксперименты чародеев привели к моровому поветрию. Не обошлось и без ренегатов, сковавших её двимеритом, но молва приписывала главную роль в предательстве приёмному сыну чародейки. После пыток Филиппу сожгли, а прах её развеяли. Несчастный Спиро Эйльхарт бежал за горы Амелл, мучимый совестью и страхом возмездия, и больше о нём никто никогда не слышал». «…Ренегаты магического цеха, добровольно выбравшие Святую Церковь (или подкупленные ею), предали множество чародеев в её руки, и помогали убийствам и пленению. Но большинство приёмных детей магиков остались им верны. Те, что стали негласными фактотумами при дворах королей, при магистратах и армиях - выкупали и прятали родителей от инквизиции, проявляя воистину чудеса изворотливости; те, что стали телохранителями или личными ассистентами - дрались за них, пускали преследователей по ложному следу или вместе с родителями исчезали в изгнании.       Дети Кейры Мец, купидоны, выросшие в ловких и жилистых бойцов, сражались вместе с ней против целого отряда ландскнехтов с двумя магиками-ренегатами. После того, как мать оглушили заклятьем, они телепортировались с её телом в заряженный на амулет портал. Многие приёмыши стали врачами и медичками, и погибли во время первого и второго морового поветрия...       Магики и магическая наука вышли из потрясений того времени обновлёнными, до неузнаваемости изменившимися - но жизнеспособными. Капитул, он же Ложа из Монтекальво, в последний возможный момент заложил возможность изменений в самой среде магиков, цеховой и косной в своей основе - те, кто не мог оставить потомства, но смог перешагнуть через страх и предрассудки - выиграли. В конечном итоге. И, так или иначе - продолжились вопреки всему». Из Книги Святой матери Трисс, великомученицы: "...Глупо было бы думать, что усыновление детей разрешит проблемы, которые встали перед магическим сообществом в современном мире. Наши эгоизм, властолюбие и стяжательство вызывают в людях всё большее отвращение, а снобизм и высокомерие - жажду мести со стороны тех, кого мы в силе своей считаем чем-то вроде пыли под ногами. Усыновление (а точней, его принципиальная возможность) это наиболее яркий атрибут общей идеи о том, что выживание предполагает развитие. Оно призвано, под предлогом пусть и частичного выполнения мечты - ставить вопросы. О том, в каком обществе придётся жить чародеям дальше, и будет ли в нём место чародейству и магической науке вообще. Об ошибках кастовости, которые ведут только вниз, и о человеческих чувствах, общих для всех нас. Наши гигантские возможности уподоблю я ручью, бесплодно звенящему в пустыне, не поящему жаждущих, но лишь бесконечно обращённому в самоё себя. Это игры чистого разума и горние выси науки, бессмысленная роскошь или забавы пресыщенного духа, столь же хладные, сколь и отталкивающие. И я говорю вам, если мы хотим выжить - нам должно идти вверх и вести за собой других, сеять семена новой жизни, сеять свободу мыслить, свободу чувствовать, пользуясь для этого возможностями, имеющимися у нас, чародеев. И самым простым, обманчиво простым, но чудесно подходящим к этому инструментом являются дети. Свои собственные или, в случае магиков, свои собственные приёмные. Потому что отношения меняют людей. Родительские отношения меняют людей особым образом. И поэтому, понимая, что это не вся истина, я, тем не менее, говорю вам - если сердце ваше согласно, то идите этим путём. В детях будет ваше продолжение, и будущее ваше положите в них, ибо так вы сохраните его".