Перестань!

Перестань! Хватит, пожалуйста. Перестань говорить. Ты болтаешь слишком много для такого типа, как ты, а слушаю все это дело я. Только я. Ты сам-то заметил, как отдалился от всех тех, кто прежде для тебя что-то значил? Что ж, зато мы оба понимаем теперь, как важны на самом деле родственные связи. Или... или ты не понимаешь? Ничего ты не понимаешь. И ни одна сила в этом мире не способна внушить тебе, что сидеть в твоей тесной кухоньке с окном на залив, вдыхать тошнотворный сигаретный дым и выслушивать, что кофе изрядно подорожал, поэтому у тебя не найдется стаканчика для меня, и что сейчас вообще все дорожает, и все такое прочее — все это далеко от того, что хочется мне, когда я прихожу сюда. Ладно, отчасти это моя вина. Но ты разве не можешь хотя бы перестать курить при мне, зная, что я этого не выношу? Я задыхаюсь и захожусь в кашле. Иногда мне кажется, что тебе, в сущности, наплевать на меня; тебе лишь бы выговориться, точно зная, что кто-то тебя слушает. Это довольно эгоистично, скажу я тебе. Впрочем, мои чувства к тебе тоже в известной мере эгоистичны. Иначе стал бы я желать, чтобы ты перестал уже думать об этом всем? Как же оно тебя достало, рассуждаешь ты, ставя на стол еле теплую чашку. И новости ты больше не смотришь. И звуки военных самолетов уже сидят у тебя в печенках. И Америку ты предпочел бы видеть разве что в гробу. А знаешь, что самое интересное? Я все это уже слышал. И не раз. И постоянно мне хотелось сказать тебе: перестань! Хватит думать! Вот только раз за разом все, решительно все говорит мне, что ничего у меня с этим не получится. Наверное, я просто боюсь. И сдаюсь сам себе. Нерешительный, закрытый, излишне мягкий. Все-таки мы друг друга стоим, не находишь? Единственное, что я могу — это встать и открыть окно. И сказать наконец вслух: "да не волнуйся ты так". Разве ты не помнишь времена, когда нам было и хуже? — чуть не срывается с языка, но, пожалуй, не стоит это говорить. Ты и так слишком много хранишь в памяти, чтобы можно было так неосторожно взывать к этим воспоминаниям. А твои песни, между прочим, очень красивые. Думается, кофе действует на тебя, как алкоголь: после первой же кружки ты всегда что-нибудь поешь. А сейчас и того лучше — затягиваешь что-то народное, едва только сделав первый глоток. Слов песни я не знаю, и не остается ничего, кроме как стоять и слушать. Освещение в твоей кухне неяркое, тусклое, отчего все вокруг кажется серым, а твои глаза — синие, как Балтийское море, виднеющееся из окна. И твой голос похож на мягко шуршащие волны, тихий и нежный, но ты используешь его, только чтобы петь и жаловаться на жизнь. Интересно, а каково это — услышать из твоих уст что-нибудь другое? Когда-нибудь ты скажешь: "Soome, ma armastan sind", но это будет уже другая история. Я представляю себе этот момент. Ты медленно заканчиваешь песню, полностью погруженный в себя, и не замечаешь, что творится со мной. Может, это и к лучшему. Последние звуки тянутся и тянутся, но постепенно тишина побеждает. Взгляд на часы, твои выстукивающие что-то по столу, нервно дрожащие пальцы, мерно гудящий старый холодильник, мигающая лампочка. Ээсти, как случилось, что интернет в твоем доме быстрее мысли, а бытовая техника стоит еще с советских времен?.. Пожалуй, в этом весь ты — кажущийся внешне таким технически подкованным и идущим в ногу со временем, в душе ты все такой же неторопливый, рассудительный и расчетливый Ээсти, каким был всегда. Я уже говорил, что мы просто созданы друг для друга? Ах, ну да, ничего я не говорил. Это все происходит в моих мыслях, пока молчание только углубляется, и нарушить его становится с каждой секундой все труднее. Тогда ты закуриваешь снова, косясь на открытое окно. Уже лучше. Но тишина так и остается тишиной. Перестань. Перестань молчать. Дым и пепел. Резкий, непостоянный свет. Кстати, у окна стою я, и получается, что ты дымишь мне прямо в лицо. Что поделаешь. Подхожу, и отбрасываемая тень все-таки обращает твое внимание на меня. Смотришь удивленно, откладываешь сигарету, "Фин, ты чего?". Это все к тому, что я стою ближе, чем полагается, наклоняюсь, тянусь к тебе, пытаюсь взять за руку. Это все к тому, что я не могу решиться. Хватит быть таким. Завтра не существует. Оно не придет и не поможет мне. Если я действительно хочу этого, я должен сделать это сейчас. Ты дрожишь, машешь руками, пытаешься оттолкнуть меня, говоришь: "Soome, что ты делаешь? Что с тобой?". А то, что со мной, уместится в четыре слова, но, кажется, эти четыре слова — самые сложные в моей жизни. Вот черт, всегда оно так. Номер один. "Viro..." К слову, замечал ли ты, сколько у тебя имен? "Mä oon Eesti", — из которых ты предпочитаешь только одно. "Eesti", — голос предательски вздрагивает, чувствую, как ноги начинают подкашиваться, и ничего не остается, кроме как опереться на тебя. Я тяну время, только чтобы это длилось дольше. "M-minä..." Тишина. Я чувствую твой пульс и почти чувствую твое дыхание. Тяжелое. А сердце бьется, как бешеное. Ты ведь точно знаешь, что я хочу сказать, почему же не скажешь ничего сам? Перестань бояться. Перестань кричать. Сопротивляться и врать самому себе. Непонятно, страшно, неправильно... Я касаюсь твоего лица, вновь привлекая твое внимание. И произношу громко, насколько хватает сил, чтобы ты точно услышал сквозь свои не менее громкие мысли — "Eesti, minä rakastan sinua". В голове становится пусто. Я смотрю на тебя. Ты задерживаешь дыхание и закрываешь глаза. Надолго. Потом открываешь снова. Изучаешь меня. Наверное, я выгляжу ужасно глупо. И вдруг — сильно сжимаешь мою руку, ту самую, что касается твоей щеки, — но, видно, совсем не за тем, чтобы ее отвести. Правда, скоро хватка слабеет — словно ты погорячился или что-то в этом роде. Но при этом ты не говоришь ничего. Хватит! Перестань сомневаться и молчать! Послушай, если это будет продолжаться, я окончательно перестану что-либо понимать. Не знаю, что бы подумал ты, но меня это пугает. Никак нельзя потерять себя вот прямо сейчас. Пустая чашка стукается о потертую крышку стола, и только тогда я замечаю, что кофе ты уже прикончил. Я зову тебя по имени — кажется, ты уже снова забыл, что я здесь. Ээсти. Ответь мне. И тут уже ты тянешь меня к себе. И я понимаю, что ты не предлагал мне кофе сознательно — потому что на вкус он просто отвратительный. И тогда же с удивлением осознаю, насколько же это, в сущности, неважно. Как, впрочем, и все остальное.