название в работе

слова, отмеченные звёздочкой, имеют сноски в конце текста Глава 1 Уэльс 28 сентября 2008 У Эмили Валенски, что сидит воон там, на самом «глухом» месте, страшная боязнь публичных выступлений. Через ряд от неё Майкл Хойл, староста, возможно, к пятидесяти годам он сопьётся, потому что живёт в постоянном нервном напряжении и до седьмого пота прорабатывает свои ошибки. Или просто потому, что его отец алкоголик. Остальные в аудитории - милые ребята, ничего особенно страшного я бы про них не сказал. Хотя, у Сьюзан Бёрк, вон той кудрявой девушки с первых рядов (она наполовину ирландка, но ей помогает коричневая краска для волос) есть зарождающаяся проблема – преподаватель классической английской литературы, мистер Камбербетч, которого ученики неизменно обожают за хорошие лекции и умелый юмор. Если бы мне сказали, что я буду частичным виновником проблемы Сьюзан, я возмущался бы так громко, что заглушил болельщиков Ньюпорт-Каунти*. Думаете, я один из учеников? Огорчу вас. Меня зовут Мартин (реже – мистер Фриман), веду здесь что-то вроде кабинета открытой психологической помощи. Открытый кабинет – потому что подойти и вывалить на меня свои переживания можно с 9:00 до 15:00, а после, если быть очень шустрым – найти и поплакаться вплоть до 18:00. Сейчас вы опять подумаете, что я плохой специалист и так себе человек, если вызывающе говорю о людях, у которых не всё гладко с пониманием своего «Я». Правила просты. Работа психолога заключается в анализе происходящего – раз, в подборе индивидуальных методик – два, и в запихивании личного мнения в..хм.. – три. Скабрезное чувство юмора – всего лишь побочный эффект третьего правила. Вам, наверное, интересно, где мы обитаем? Если неинтересно, я всё равно покажу, потому что края дивные, их итак незаслуженно забывают, считая уэльской глубинкой, а местная молодёжь, за редким исключением, предпочитает ехать на учёбу в Кардифф. Сейчас три пополудни, лекции в самом разгаре, так что мы выйдем через правое крыло (идёмте же!) и прогуляемся вдоль пруда (не делайте такое лицо, пруд вырыли общими усилиями почти 40 лет назад, поэтому он что-то вроде памятника, так что – тццц – уважайте чужой труд). Это место напоминает о старых английских легендах, в частности о тех, где по Бретани бегали двадцатифутовые громадины. Профессор Аткинс с кафедры археологии пытается вселить в нас теорию о том, что пруд образовался благодаря отпечатку ноги великана. Ну, его можно понять, он один из тех, кто участвовал в создании небезызвестного водоёма. Пока я не даю вам и слова вставить, можете оглянуться вокруг. Уэльские пейзажи одни из самых запоминающихся в мире. Сочетание зелёного и пурпурного, каменной кладки и чугунных решёток. Что? Вам нравится Прованс? Говорите тише, патриоты нас не поймут. Если откровенно, то это место напоминает мне деда. Он писал пейзажи пачками, и теперь у нас с Амандой полно его работ – зимний, осенний, летний Уэльс, Уэльс в печальной дымке и в предрассветной измороси. Мы договорились раз в полгода менять все картины в доме, чтобы не держать их понапрасну в пыли мастерской. Как вы уже догадались, мой дед посвятил свою жизнь написанию природы, хотя, с таким же энтузиазмом, простите за прямоту, Джон Фриман посвящал себя и служению крепким алкогольным напиткам. Может быть, именно это не позволило ему пойти дальше и открыть галерею. Кстати, кажется, навстречу нам идёт мисс Пинс. Да, точно она. Синяя шаль, волосы в дурацкой прическе. Ей двадцать восемь, но я никогда не видел на ней прозрачных колготок. На первый взгляд она странная, на второй – смотрите сами. - Здравствуй, Мегги. Мисс Пинс хочет выйти замуж. Но пока мечта неосуществима. Сейчас узнаете почему. - Мистер Фриман! Вышли подышать! Правильно, до большого перерыва ещё одиннадцать минут. Придёте сегодня на кофе? – Видите её улыбку? Мечта дантиста-смертника. И кофе здесь не самый сильный враг. Но Мегги её улыбка не мешает, друзей у неё хватает, и меня она, кажется, благодушно причислила в эту категорию. Настолько благодушно, что сегодня мы с Амандой и Сарой идём к Пинсам на кофе и бисквиты. - Вы шли со стороны пруда - Бен там? - Нет, у него лекции. - Действительно. - Она встряхивает руками свои нелепые волосы. – А знаете… мистер Портер поручил мне выставку. Сегодня утром, так и сказал. - Неужели? Поздравляю! - Можете не волноваться. Эту выставку все запомнят надолго! Чтоб мне провалиться, мистер Фриман! – Знаете, иногда теряюсь в догадках, чего в мисс Пинс больше – энтузиазма или кариеса? В этом она очень похожа на свою мать. - Возвращаетесь в кабинет? - Здесь только одна тропинка. – Улыбаюсь я. - Но по ней ходят и в рай и в ад. Вы сегодня куда? Этот университет кишит, как оказалось, преподавателями со странностями. Мегги Пинс и профессор Аткинс в их число не входят. Они не разговаривают со мной о своих жизненных неудачах и производят впечатление вечных оптимистов. Но мне ли не знать, что вечных двигателей не существует. Самые тревожные случаи я наблюдаю у себя в кабинете каждую среду. В среду приходит мисс Блумс – преподаватель ядерной физики. Когда за ней закрывается дверь, мне хочется совершить полураспад, подобно частице урана, про которую она ласково вещает минут пятнадцать. Как я понял, мисс Блумс была хорошей приятельницей прежнего психолога – Деборы Саунтон – и, видимо, все ещё считает, что дух её знакомой витает в этих стенах. Нет, не подумайте ничего ужасного, Дебора просто вышла замуж и отбыла в декретный отпуск. Что в воображении мисс Блумс приравнивалось к погребению. Скажу сразу – я не думал, что найду здесь друзей. Мне в этом году исполняется тридцать семь лет и десять из них отведено нескончаемому роману с Амандой. Она мой самый лучший друг, лучше просто не бывает и вряд ли когда-нибудь будет. До неё единственной близкой душой, понимавшей и любившей меня со всеми моими неправильными установками, был дед. А изо всех людей, которые близко знали моего деда, его мог вытерпеть только я. Семь лет назад родился ещё один человек, который озарил мой мир своей улыбкой – малышка Сара Фриман. Мы с Амандой официально не женаты, но Сара волшебным образом сделала из нас нерушимую крепость. Выходило, что три человека на земле делали меня счастливым. Вы удивитесь, узнав, что судьбе было угодно послать мне четвёртого... Я работаю всего две недели и до сих пор дела шли нудно и размеренно, то есть - терпимо. Но это утро не задалось сразу. Во-первых, у меня сломалась машина. Не то, чтобы это из рук вон плохо – прогулка пешком ещё никому не вредила, но я привык к тому, что если день поворачивается к тебе спиной уже в половине девятого, то в обед он может выкинуть трюк пострашнее, чем барахлящий карбюратор. Во-вторых, как по команде разболелась голова. Головные боли – это мой персональный барометр событий, шестое чувство и шар предсказаний в одном флаконе, и его прогнозы всегда были точными. И в-третьих. Никогда не думайте, что ваша жизнь скупа на сюрпризы. 12 сентября 2008 …две недели назад Итак, мы производим впечатление на людей и люди производят впечатление на нас. Первый рабочий день – особенно плодотворная почва для подобных забав. Если захотите, вас не будут замечать или наоборот – не оставят без внимания ни один ваш шаг. Вся дальнейшая схема зависит только от того, как вы поведёте себя в первые 4-6 минут знакомства. Это как тренинг. Сядьте и спросите себя – нужно ли, чтобы кто-то постоянно вас донимал? И если окажется, что вам этого не хочется, не спешите причислять себя к чьему-то обществу, только затем, чтобы не показаться грубым. Вежливость и добрые намерения – это боевой запас соли и спичек, его всегда в обрез. И чем качественнее и лучше ваш запас, тем чаще придётся им делиться. Я стоял перед небольшой аудиторией в пятнадцать человек в главном холле на втором этаже института, и профессор Йен Портер (он же директор) негромким, приподнято-елейным голосом представлял меня деканату. Многие из них давно перешагнули семидесятилетний рубеж. Один старичок в клетчатых подтяжках дремал на своём стуле. Глядя на него, хотелось принести подушку и залечь где-нибудь под кафедрой. Вообще не припомню, чтобы кто-то спал так заразительно. - Мистер Фриман согласился не только заменять нашего прежнего педагога, но и взял дополнительные часы, в которые он будет проводить занятия по психологической культуре со всеми желающими. Чтобы вдохновить вас на подвиги, скажу, что мистер Фриман имеет успешный опыт по… Слушать профессора Портера можно бесконечно долго, но давайте лучше я сам в двух словах скажу вам, почему вообще устраиваюсь на работу. Всего два слова – меня уволили. Логично, не правда ли? Мы переехали в Уэльс не только из-за Джона. Похороны состоялись год назад, и я ещё долго уговаривал своих девочек перебраться сюда на постоянное жильё. Аманда не хотела оставлять родных, боялась, что Сара трудно воспримет переезд, да и наш прежний дом, не в пример этому, был устроенным и обжитым. Никто из нас не собирался отрываться от насиженных мест. Но случайное (хотя сейчас я понимаю, что случайностью это назвать сложно) происшествие, лишившее меня работы и оставившее за собой негативный след, но идеальные рекомендации, позволило нашей маленькой семье без зазрения совести уехать насовсем. На прежнем месте я проработал восемь лет, моя зарплата была феерически высока, а ответственность невероятно огромна. Приходилось держать язык за зубами, много лгать, но в тоже время, помогать привилегированным семьям с их катастрофами. Я называю это «катастрофами» только потому, что профессиональные термины теряют чувствительность при определении степени трагичности их жизни. Не передать, сколько грязи я раскапывал собственными руками, доходил до сути, исправлял (насколько это возможно) отношения, а потом всё снова ломалось, только потому, что люди не хотели добровольно поддерживать благоприятное взаимодействие друг с другом. Они желали видеть меня, чтобы посторонний мужчина наладил в их доме систему доверия, как налаживают радиоволну на сбившемся магнитофоне. В таком случаем, им нужно было сразу нанимать Бога. Мистер Портер закончил уже ставшую монотонно официальной речь и повернулся ко мне, подёргивая пуговицу на пиджаке. С виду он казался мужчиной старой закалки в аккуратном черном костюме и сливочной рубашке, посередине которой, как прожаренный бифштекс, покоился пурпурный галстук. - Мартин, на два слова в мой кабинет. – Он небрежно мотнул головой, призывая следовать за ним. Десять минут назад, представлял меня со всем официозом своим работникам и величал мистером Фриманом, но имя моё произнёс так, будто показал – здесь главный он и никакие дипломированные психологи ему не указ. Я бы поверил, но уж очень нервная была у него пуговица. Выходя из главного холла, я кинул быстрый взгляд на собравшихся. Старичок в клетчатых подтяжках проснулся и помахал мне рукой. Позже, когда я с ним познакомлюсь, он уже не будет для меня чудаковатым профессором. Но сейчас они все, если уж на то пошло, не представляли для меня никакой ценности. Как и все люди, увиденные впервые. Кабинет Йена располагался на третьем этаже, в самом конце длинного светлого и спокойного коридора. Из больших арочных окон пробивались яркие полоски утреннего солнца, подсвечивая пыль и создавая эффект уюта. Всё просторное помещение кабинета, казалось, насчитывало несколько владельцев, потому что вещи, расставленные в хаотичном беспорядке, могли принадлежать и садовнику и медработнику и директору. Это был склад на любой непредвиденный случай. В углу стояла театральная ширма со звездой из позолоченной фольги. Мистер Портер отодвинул своё кресло, жестом пригласил меня сесть напротив и сложил руки на столешнице. Я подумал, что сообщи он мне сейчас о моём повешении, я и глазом не моргну – теплота обстановки расслабляла, а мне как раз не хватало покоя последние лет этак пятнадцать. - Беспорядок бросается в глаза. – Начал директор. – Не обращайте внимания. Пытаемся вывезти старый хлам. Я вежливо улыбнулся. Всегда вежливо улыбаюсь, когда не понимаю мотивов собеседника. Тому, кто хорошо меня знает, ничего не стоит прочитать мою растерянность по оттенкам улыбки. - Дело в том… – Он смерил меня почти умоляющим взглядом. – Дело в том, что у меня к вам дело личного характера. Можно сказать, просьба. Но просьба, не приемлющая отказа. (Позже, когда я расскажу вам конкретнее о специфике моего увольнения, вы поймёте, почему на слова Йена мне захотелось придумать какой-нибудь парадоксально категоричный ответ). - Я хотел бы… - Директор снова запнулся, казалось, ему и, правда, трудно говорить. - Мистер Портер, что бы это ни было, выслушать вашу просьбу я все-таки в силах, так что, пожалуйста, продолжайте. - Гм…сочтите это маленьким капризом - я хотел бы приобрести у вас картину покойного Джона Фримана. Одну конкретную картину. Предвещая ваш вопрос, отвечу, что в своё время пытался купить её у вашего деда, но, гм… вы же знаете, как он относился к подобным предложениям. Естественно, я был знаком с его реакцией. Он кидал в посетителей старым ботинком и очень радовался, если попадал. Единственными людьми, которые посещали этот дом без риска для жизни, были я и Тэд. - Мы ещё не разобрались в его мастерской как следует. А там гораздо больший беспорядок. – Я кивнул на кабинет. - Конечно, конечно, Мартин. Но я буду вам очень признателен, если вы продадите мне эту картину. - Он писал пейзажи. В основном. Где-то я видел несколько натюрмортов… - Это не совсем пейзаж. – Мистер Портер мучительно прикрыл глаза. – На этой картине небо. Рассвет, крыши домов. - Не припомню у него такой работы. Ей, должно быть, порядочно лет? - Совершенно верно. Понимаете, Мартин, он мог бы стать хорошим художником, если бы не упорное затворничество. - Он и был хорошим художником. Затворничество ему не мешало. - Я говорю об известности, Мартин, ни в коем случае не умаляя его таланта. Надеюсь, ваш переезд этому поспособствует. - Вы на что-то намекаете или это просто комплимент моей родословной? Мистер Портер поморгал. Я иногда перехожу на личности. Обычно в такие моменты рядом бывает Аманда, которая не даёт мне сорваться в чёрную дыру. Но сегодня Аманда выполняла роль прилежной домохозяйки, потому что её рабочая неделя начиналась со следующего понедельника. - Намёками в моей профессии можно только всё запутать. Я действительно хотел какое-то время назад устроить выставку работ вашего деда. Здесь, в помещении института. Если вы согласитесь помочь мне её организовать, буду так же признателен вам за это. - Думаю, это возможно. Но сначала я должен разобраться с картинами. - Конечно, конечно. – Мистер Портер снова затеребил пуговицу. – Мне приятна мысль, что они наконец-то принесут пользу. Надеюсь, мы с вами договорились. Я снова улыбнулся. Либо этот Йен что-то скрывал, либо я никудышный психолог. Даже не знаю, какой из этих вариантов был бы предпочтительней. - Теперь немного о рабочем месте и нашем распорядке. Когда миссис Саунтон уходила, то взяла только свои вещи. Все необходимые материалы она оставила своему продолжателю, то есть вам. Кабинет, в котором вы будете работать, лет тридцать назад был совмещён с кладовой комнатой, но теперь там лежат в основном бумаги – таблицы, карты, какие-то упражнения. Я туда, признаюсь, не заглядывал уже долгое время. Если изъявите желание что-то выкинуть оттуда, согласуйте со мной, а то, может, отыщутся какие-нибудь нужные вещи. Говорил же вам – мистера Портера можно слушать бесконечно долго. У него старая манера вести беседы и беседы эти длятся веками. Он дал мне ещё несколько указаний, на случай, если я сломаю ногу или замечу пожар. Затем позвонил своему секретарю и потребовал Мегги. Просто Мегги, безо всяких дополнительных приставок. Благодаря этому, я, наконец, перестал удивляться, почему меня тоже называют «просто Мартином». Через пять минут пришла мисс Пинс. Маленькая, неудачно постриженная, она куталась в большую синюю шаль и постоянно улыбалась. После двадцатой улыбки я начал привыкать к этому безобразию, хотя зубы у неё были ужасные. Она проводила меня в кабинет, по дороге ни на минуту не замолкая. - Вы переехали с семьёй? Боже, правду говорят, что вы родственник того самого…? Сколько у вас детей? Я так хочу детей! О, вот Дебора совсем не хотела рожать, у неё вечно были какие-то феминистские настрои, а теперь она замужем! Удивительно! А вам уже сказали о нашей традиции…кофе в парке… Мегги Пинс сдала мне почти всех своих коллег, непринуждённо выбалтывая подробности их жизни и поведения. Пройдясь тайфуном по всем кандидатурам мужского пола, она запнулась только на имени Бен. - Нет, Бен уже был женат. Второй раз он на это не пойдёт. К тому же, он мне не очень нравится. - Скажите, мисс… - Мегги! - Мегги. Почему вы ходите пить кофе именно в парк? Вы сказали, это традиция. Мы шли по коридору, и я пытался угадать, за какой дверью меня ожидает спасение. - Вам нужно поговорить с профессором Хьюго Аткинсом. Это его право – рассказывать новичкам о наших традициях. Он превосходный рассказчик. Превосходный человек. - Почему же вы не упомянули его, когда перечисляли кандидатуры на роль мужа? Аманда всегда повторяет, что любопытством Сара пошла в меня. - Вы шутите? Я бы с удовольствием рассмотрела его кандидатуру, мистер Фриман! Это единственный человек, чтоб вы знали, достойный звания мужа, джентльмена и учёного! Вот так Мегги Пинс, только что без зазрения совести наговорившая целое досье на остальных мужчин, защитила своего друга. В том, что он друг, я не сомневался. Кроме профессора чести быть названным по имени удостоился только некий Бен, но и он, как видно, не сдал тест на профпригодность. - А вот и ваш кабинет. – Убийственная улыбка повторилась дважды. Моя Сара не верит в существование Санта Клауса. Мегги Пинс, похоже, не верила в существование зубных врачей. Зелёная, слегка запылившаяся дверь, тусклая бронзовая ручка с непонятным изображением. - Ключ. Два оборота, иногда заедает. – Мегги протянула мне тяжёлый брелок. – Если всё-таки захотите – в 15:15 большой перерыв, и мы собираемся в парке. Все страшно хотят поглазеть на вас, но вида не подают! Если меня будут пытать, я могу наговорить глупостей! Так что лучше приходите и сами раскидайте любопытных. - Спасибо за предложение. – Я взял ключи, кивнул и пообещал придти. Она быстро удалялась по коридору. Вы это слышали? Я только что стал жертвой маленькой кариозной шантажистки! Глупостей она наговорит, как же. С мыслями о местном обществе, я поковырял замочную скважину (та действительно плохо поддавалась). Наконец дверь издала сухой и глухой звук, напружинилась и открылась. Меня встретил поток сжатого тёплого воздуха, без запаха затхлости или запаха прелой масляной краски. Прямо напротив двери сияло окно. Джон Фриман удавил бы местного сторожа, если бы знал, как чудесен вид из этого окна. Поблёскивающая гладь пруда поразила меня не хуже зубов Мегги Пинс и заиканий директора Портера. Я раздвинул створки и выглянул в небольшой палисадник, чтобы удостовериться, что пруд мне все-таки не померещился. Это место было совершенно обычным, но в первый раз за всю свою жизнь я пожалел, что не умею рисовать, и решил, что картины моего деда не будут «умирать» в доме, а обязательно отправятся на выставку. Я уже говорил вам, что мы производим впечатление на людей и люди производят впечатление на нас. Но Джон Фриман любил повторять, что сила нашего воображения - тот дождь, который способен вырастить из этих семян впечатлений как вкусные, так и порченые плоды. И, будьте уверены, в меня полетел бы ботинок, не согласись я с ним хотя бы однажды. Итак, мой кабинет. Что бы там не говорили о семье, но само место, где вы проводите по 8-9 часов в день, подсознательно влияет на вас, создаёт или отбирает настроение, успокаивает или вызывает раздражение, придаёт сил или лишает их. Ничто в этом просторном помещении не желало мне зла. Это точно. Справа за занавеской обнаружилась ещё одна дверь. Как и предупредил меня Йен – бывшая кладовая. Она вся от пола до потолка была уставлена стопками бумаги, книг, тетрадей, карт, картонными коробками с неизвестной макулатурой (мне сразу вспомнилась другая разруха, которая тоже требовала уборки). Выбиваясь из общей картины, особняком стоял раскладной стульчик с матерчатым, видимо, сделанным заново сиденьем. Здесь я уже чихнул раза два и пообещал себе, что неделю-другую поживу так, а потом возьмусь и разгребу к чертям весь этот хлам. И здесь и дома. На столе, кем-то заботливо убранном в честь моего прихода (и вряд ли Йеном), лежал ежедневник, чистые листы, карандаш, ластик и две авторучки. Довершал натюрморт компьютер, довольно-таки новый для того, чтобы на него можно было установить какую-нибудь игрушку. Нет, что вы, я не собирался развлекаться, просто приятно порадовало осознание того, что здесь все-таки не стойло бронтозавра, а люди не шарахаются от техники. Мой ноутбук остался в машине, с собой я взял только портфель с самым необходимым. Позади стола, на полках разного калибра стояли папки. Большие пластиковые, маленькие картонные и много-много тетрадей. Любимая часть моей работы – личные дела. Читаются как детские сказочки – легко и с усмешкой, но в реальности оборачиваются кошмарами. Что ж, пожалуй, в ближайшее время я ознакомлюсь и с ними. А пока… Мягкое коричневое кресло удобно прогнулось под моим весом. Мистер Мартин Фриман занял свой пост. Вот у нас и выдалась минутка, чтобы расставить точки на «i». Год назад, когда умер Джон, я приехал проводить тело в могилу. Все 15 лет, что я прожил в Англии, не было лета, чтобы я его не навестил. Он прекрасно справлялся сам: готовил, убирался в доме, не бросал живопись, даже пил, я думаю, по расписанию. Но так вышло, что на смертном одре он был один, а на кладбище его провожали только Тэд и Кэти - наши соседи. За неделю до этого у меня начались неприятности на работе. Я кое-что нашёл. Дед говорил, что у меня «нюх на грязное бельишко». Он не считал нужным смягчать свои шутки, поэтому люди разбегались от него в страхе. Но даже он удивился бы, узнав, что меня хотели арестовать по обвинению в непреднамеренном убийстве пациента. Нет, никаких арестов не последовало, только увольнение и чистые, безликие рекомендательные письма. Обвинения были сняты, истинных виновников нашли, но в тюрьму никто из них не отправился, по той простой причине, что все они были из семьи убитого. А это была очень влиятельная семья. С тех пор я немного недолюбливаю, когда человек, выше меня по статусу, замалчивает детали или выражается туманно. Не хотел брать эти воспоминания с собой в Уэльс. Если вам 20 – вы переживаете то, что с вами случается на данный момент, затем говорите: «Всё, больше никаких катастроф из ерунды». И ерунда перестаёт происходить, как по волшебству. Появляются проблемы, требующие вашего участия, споры, обиды и ситуации, которые по масштабу приближаются к большим серьёзным неприятностям. В 30 вы говорите себе: «Неприятности – это мелочи. Они проходят. Главное – избежать серьёзных потерь». В 30 я сказал себе именно это, и в 37 потери сами нашли меня. Нет, ничто не заставит меня опустить руки. По мнению Аманды я слишком амбициозен, любопытен и жизнерадостен. Когда мы уезжали, она обняла меня и сказала: «Пожалуйста, Мартин, не копайся в них слишком глубоко». Что было ответить ей на это? Как врач может проводить операцию, не трогая пациента скальпелем? Как успокоить чьё-то душевное метание без слов и действий, если его требуют излечить? Поэтому, поблагодарив Мегги Пинс за предложение, я не лукавил – в парк пойти придётся хотя бы потому, что моя работа включает в себя отслеживание психологической стабильности коллектива. А этот коллектив был не маленьким и, к тому же, разновозрастным. То, что они придерживались особого ритуала, проводили вместе определённое количество времени каждый день, могло говорить как о сплочённости, так и о разрозненности, когда группа людей собирается вместе, но каждый занимается своим делом и не реагирует на остальных. В начале третьего я встал из-за стола, чтобы закрыть окно и понял, что не знаю, где находится парк. Когда подъезжал, не обратил внимания, а Мегги, тараторка Мегги, не сказала главное. По дорожке к пруду шел какой-то высокий мужчина, скрестив руки за спиной. Иногда он, не останавливаясь, пинал ногой камешки. У этого местного чудика можно было спросить, благо, первый этаж позволял мне не кричать вызывающе громко. - Простите! – Я опёрся о подоконник. – Вы не подскажете, где тут собираются на кофе? Он остановился и обернулся, сильно сощурившись от солнца. Вытянутое лицо, коричневый костюм, смешная стрижка. С парикмахером у них тут, что ли, беда? - Выходите через левое крыло и идите до куста жимолости. Они громко шумят, вы услышите сразу. – Объяснил он приятным голосом, и я в обмен простил ему стрижку. Мегги я стрижку тоже простил, на очереди были зубы. - Наверное, нужно представиться. – Крикнул я. – Мартин Фриман, ваш новый психолог. - Бен. – Ответил он мне и неловко поднял руку в знак приветствия. - Рад знакомству, Бен. А вы разве не идёте в парк? – Спросил я, гадая, на каком пути к моим ушам затерялась его фамилия. - Присоединюсь позже, извините. Приятного…гм…кофе. И… захватите стул. – Произнёс он, слегка улыбнувшись и уже поворачиваясь, чтобы уйти. Я не стал его останавливать и спрашивать насчёт того, почему он так странно выделил слово «кофе». Мои мысли занимал стул в кладовке и недавнее откровение мисс Пинс: «Нет, Бен уже был женат. Второй раз он на это не пойдёт. К тому же, он мне не очень нравится». Интересно, чем он ей не нравился? Они бы идеально друг другу подошли – оба непримечательные и впечатлительные люди. Их волнение находило отражение в речи – Мегги от неловкости начинала болтать, Бен казался холодным, но зажатые движения его выдавали. И он предупредил меня взять стул, хотя мог бы этого не делать. К тому времени, как я дошёл до куста жимолости, держа под мышкой пресловутый стульчик, мне уже действительно захотелось не только кофе, но и любезно приготовленных кем-нибудь бутербродов. За поворотом слышались голоса, шумные взрывы хохота, разговоры. Да у них тут просто пряничное королевство, куда ни кинь. Только что-то не все в него стремятся. Я свернул налево и остановился. Во-первых, это был не парк. Может, когда-то давно кто-то и хотел посадить здесь деревья, только руки у него до этого не дошли. На огромной поляне, окружённой кое-как подрезанными кустами акаций и бузины, стояла мебель всех мастей – табуретки, стулья, даже пуфики и лежаки. Между ними курсировали преподаватели с чашками, бокалами, стаканчиками. Из земли пикой возвышался указатель с надписью «Парк». Странность заключалась лишь в одном – почему директор Портер ни звуком не выдал мне это эйфорическое место? Представьте, что вы стоите на вышке для прыжков в воду без плавок. Представили? А теперь представьте, что плавки одеты на вашу голову вместо купальной шапочки. Ага, похожее состояние. Можно было бы ждать до второго пришествия, когда они обернутся и заметят меня, а можно… - Мистер Фриман! – Мегги протиснулась между двумя грузными мужчинами и подошла ко мне с чашкой чая. Чая? Тут же некоторые собравшиеся, оторвались от своих занятий (в основном от жевания еды) и повернулись к нам. - Добрый день! - Я помахал стулом. В ответ мне кивнули и продолжили есть. - Вы новый психолог? - Спросил полный мужчина, сидевший в самой гуще. У него были спутанные волосы, очки и серый жилет с эмблемой футбольной команды Уэльса. Мегги молча ткнула чашку в мои руки, улыбнулась и убежала. - Он самый. Мартин Фриман. Прямиком из Лондона. А вы, вижу, болеете за Ньюпорт Каунти? - Гуто Граффард. Кафедра археологии. – Он встал и пошёл мне навстречу. – Любите футбол? Мне пришлось взять кружку в левую руку и подтянуть сползавшую табуретку. - Не прочь сыграть, в остальном полный профан. – Рукопожатие у Гуто оказалось первоклассное. Исконно уэльское имя и фамилия будто подтверждали его патриотическое чувство болельщика. - Никогда не думал, что Дебора уйдёт от нас воспитывать детишек. – Сказал мужчина, сидевший рядом с Гуто и похожий на щепку. Хотя, рядом с Гуто Граффардом щепкой казался даже я. – Забыл представиться, меня зовут Надд Хойл, мистер Фриман. - Рад знакомству. – Я улыбнулся. Из чашки Надда доносился явственный аромат «Принца Уэльского»*. Наверное, кофе тут пользовали как метафору. - Надд, у неё слова расходятся с делом, я всегда это говорила. – Вмешалась пожилая женщина, которая присутствовала при моём представлении в холле. – Здравствуйте, мистер Фриман! Гвен Коул. Рада с вами познакомиться! Вижу, вы привнесёте порядок в это буйное гнездо. - Свою работу я люблю, миссис Коул. Взаимно рад. Здесь как на парковке, совершенно некуда сесть. - Мистер Фриман! Идите сюда! – позвала Мегги с другого конца поляны. - Идите. – Посоветовал Гуто. – Там всегда местечко есть. - Да. Этот Бенедикт теперь постоянно опаздывает. – Кивнула мисс Коул, усаживаясь на свой золотистый пуфик. Покинув вежливую троицу, я стал пробираться через остальных. С некоторыми мы даже успели познакомиться за те полсекунды, что я лавировал мимо их ног. Никто не наградил меня презрительным взглядом, ведь его, как нож в спине, я бы почувствовал. Мегги сидела на низком стульчике, держа на коленях плетёную корзиночку с крекерами и рогаликами. - Хьюго, съешьте ещё! Мама положила мне целую груду! Человек, которого так упорно пыталась накормить мисс Пинс, был не кем иным, как заспанным старичком в клетчатых подтяжках. Он пил чай с молоком, жмурился и отказывался от десятого крекера. - Мегги, сердечко моё, они засыпаются мне за дёсна. Ты же не хочешь, чтобы я прилюдно чистил свою вставную челюсть? Остановившись рядом с ними, я понял две вещи. Первая: Хьюго в подтяжках – это профессор Аткинс, а значит, я советовал Мегги рассмотреть на роль мужа кандидатуру того, кто годился ей в дедушки. Вторая: Бенедикт, которого упомянула мисс Коул – это, кажется, тот самый Бен, который помог мне найти дорогу. - Совсем на него не похож. – Сказал профессор, улыбаясь и тряся кружкой чая. – День добрый, мальчик мой. Он назвал меня «мальчиком». Сгодится как альтернатива для «просто Мартина», хотя, мне бы подошёл какой-нибудь третий вариант. Аткинс был сказочно чудаковат: на седых коротких волосах красовалась панамка, прикрывая блестящие лукавые глаза, опутанные множеством улыбающихся морщинок. Такие морщинки обычно возникают от частого прищура. Никакого налёта одиночества и нервозности, как у профессора Портера. Мне почему-то захотелось подарить ему плед, беруши и бутылочку «Эстли»*. - Не совсем понимаю вас, но рад познакомиться. Интересный здесь парк. - О, мальчик мой, интересного хватает, да только парк тут ни при чём. Зови меня Хьюго. Я сказал, что ты не похож на него. На своего деда. Ни капли. Мы пожали руки, и для складного стульчика наконец-то настал звёздный час. Мегги протянула мне корзинку с угощением. К вечеру Аманда получит либо мужчину с диатезом, либо голодного зверя, потому что день на одной выпечке подобен пытке. Девять лет я ходил в любимый паб, в меню которого числилась овсянка с мясом и прочие домашние радости. - Спасибо. – Я взял печенье наугад. - Вы были знакомы с моим дедом? - Знаком – это ты, мальчик мой, попал в яблочко. Я его как-то встретил за работой, его многие так встречали, и мы разговорились. Он любил истории, наш Джон. Любил. А эту, про Великана, особенно. - Никогда её не слышал. – И это было правдой. Мой дед всегда держался народных мудростей, а не законов и правил, но этой историей он со мной почему-то не поделился. - Наверное, мальчик мой, твой дед считал, что она для тебя бесполезна. – Словно угадав мои мысли, сказал профессор. - А сейчас для неё самое время. Ты любишь сказки? - Не меньше, чем реальность. – Кивнул я, вспомнив наши последние выходные, когда Сара наотрез отказалась читать «Три пряхи», заявив, что её раздражает принцесса. Мы сошлись на том, что в двадцатый раз почтили вниманием «Сон коробейника». - Тогда тебе должно понравиться то, что я расскажу. Я поделюсь с тобой историей, а сказка это или быль, мальчик мой, ты решишь сам. - Морщинки около глаз профессора улыбнулись, он опустил кружку на колени и посмотрел сквозь меня и Мегги, сквозь здание университета, сквозь кусты акаций и бузины прямиком туда, где, как я знал, находился пруд и начал говорить о том, о чем, я думаю, любил говорить всю жизнь. - Однажды, мальчик мой, жил на свете человек. Всё волновало его своей тайной: каждый лист, каждая птичка и каждое человеческое сердце. Конечно, в то время на земле жило великое множество разных людей, и вы можете спросить, с чего это я говорю именно о нём. Но именно с ним впервые случилась эта удивительная история. Жил он в родительском доме до определённого возраста, но вот настал час и человек собрался в путешествие - покинул дом, чтобы узнать много важных и интересных вещей, его душа звала его в путь. Странствуя долгие годы, дошёл он до большой горы и, поднявшись на неё, увидел высокий каменный выступ. «Никого нет поблизости, и ничего не станется со мной, если я немного здесь отдохну». – Подумал путник. Он забрался на камень, завернулся в плащ и уснул. Разбудил его страшный грохот - это Великан вернулся к своему трону, который человек принял за место для ночлега. Великан был так огромен, что макушка его исчезала в облаках, а голос заставлял колыхаться окрестные озёра. Человек испугался, увидев Великана, и хотел было подняться с трона, но Великан сказал ему: «Каждый, кто сядет на трон из камня, должен будет провести на нём ночь. Если ты просидишь до полуночи и сойдёшь с трона – ты умрёшь, если просидишь немногим дольше и сойдёшь с трона – станешь сумасшедшим, а если сможешь остаться на троне до рассвета – получишь от меня в награду дар сказителя или поэта, художника или музыканта, астронома или философа». Так сказал Великан человеку, и человек согласился на испытание. В полночь он, было, задремал, но понял, что никак не может уснуть, потому что разные мысли тревожат его. Не те мысли, которые селились в его голове ранее, когда он смотрел на горы, леса и города, восхищаясь их величием. То были исконные мысли, гораздо бОльшие, опасные, злые и добрые. Мысли, которые наполняли его голову светом и тьмой одновременно. Казалось ему, что знания всех живущих ныне и ранее вливаются в него нескончаемым потоком. Он чувствовал себя воином с волшебным мечом, но не знал, что с этим мечом делать: рубить оковы или головы? И тогда человек захотел усмирить и понять все мысли в своей голове, потому что хотел использовать их для добрых дел. Он раскидывал мысли беспощадно, строил, как войско, запоминал и постигал. И постепенно они обрели очертания и утратили тёмный смысл. Так прошёл час, другой, третий. Человеку нравилось быть обладателем истины, он возвёл в своей душе замки и прекрасные сады, понимая, что любую свою мечту в силах сделать реальностью. Но постепенно, ближе к рассвету, его начал одолевать страх. Не тот страх, который настигал его, когда он, будучи путником, опасался диких волков в лесах. Безликий и холодный вился он вокруг, и человек плакал от ужаса, его пальцы цепенели и сам он был похож на остывший кусок воска. То был исконный страх осознания перемен, прародитель всех земных кошмаров. Он понял, что, если вернётся в родные края, будет одинок, ведь никто не поймёт тех знаний, которые он постиг. Не с кем будет их обсудить и не с кем будет ими поделиться. Люди не примут его свет с охотой, потому что будут думать, что он ослепит их, а не осветит им путь. И тогда человек понял, что должен пройти испытание до конца. Ведь если он сможет встретить рассвет, то Великан сделает его сказителем или поэтом, художником или музыкантом, астрономом или философом. Через этот дар сможет человек передать другим свои великие знания и вечную природу самых важных вещей. К утру он не помнил себя от усталости, хотя всю ночь сидел на камне, закутанный в плащ. Его не слушались руки и ноги. Все расстояния, пройденные им ранее, все годы изнурительных странствий не оставили в нём такого глубокого отклика, как одна ночь, проведённая на каменном троне. И на рассвете Великан, верный своей клятве, наделил человека даром, который тот пожелал выбрать. Хьюго замолк. Не знаю, в который раз они все слушали эту историю, но разговоры вокруг стали заметно тише. Он посмотрел на меня, затем на Мегги. – Дай мне вон тот рогалик, думаю, его я осилю. Мегги протянула профессору Аткинсу самый пухлый рогалик с кремом. - Мне каждый раз хочется заплакать, Хьюго. Вам нужно чаще выступать на кафедре, вы вдохновляете студентов. - Мне офень тяфело гофовить. – Прошепелявил Хьюго, кусая рогалик. Он снова стал смешным старичком, который закладывал большие пальцы за подтяжки и разваливался в кресле. - Нет, вы в прекрасной форме. Не обижайте себя. - Что случилось с этим человеком? - Я поставил кружку с остывшим чаем на землю и сцепил руки под подбородком. - Какой дар он выбрал? Хьюго с сожалением вынул рогалик изо рта. – Человек? Человек выбрал дар сказителя. И он стал великим рассказчиком, обрёл славу и почести. Множество историй, даже самых простых, умел он передать так, что они находили отклик в любом, даже самом темном разуме. – Профессор постучал себя рогаликом по голове. - Он многих спас своими прекрасными историями. - Прямо как вы, Хьюго. Я всегда вспоминаю ваши рассказы, когда не могу уснуть. С ними как-то легче. - Мегги, сердечко моё, но сегодня обязательно нужно спать, у вас завтра лекции в первую смену. – Профессор отпил чай. – Видел наш пруд? Обращался он ко мне, хотя смотрел прямо перед собой. - На него выходят окна моего кабинета. - Когда Великан возвращался на гору, он проходил эти места, и оставил здесь свой след. Шли дожди и заливали выемку водой. - Ваш пруд – это след ноги великана? Чу’дная штука. – Я опять ограбил Мегги, на этот раз покусившись на рогалик с кремом. Кстати сказать, выпечка была что надо, и я быстро взял назад свои мысли относительно того, что не протяну на ней и дня. Мисс Пинс от радости улыбнулась мне целых три раза. - Конечно. Так и было, мальчик мой. Великаны с той поры всё ещё наделяют даром людей. И твой дед был одним из тех, кто принадлежал к этим счастливцам. Истинным талантом. Бывает, правда, что люди, получив дар, превращаются в гордецов. Мне приходилось видеть и такое. - Наверное, великанам стоит расходовать свою доброту аккуратнее. - Нет, мальчик мой, это людям нужно не забывать, что доброта всё ещё существует, независимо от того верят они в Великанов или нет. – Улыбнулся Хьюго. - О, а вот и наш Бен! Подвинься немного, мы пристроим его рядышком. – Он приветственно махнул рукой. Бен пробирался к нам тем же маршрутом, что и я несколько минут назад. С одной его руки свисал пиджак, другая была занята стулом. Он улыбнулся и пожелал всем приятного аппетита, располагаясь рядом. Кажется, голос – единственное, что добавляло его образу красок. Обычный преподаватель, каких здесь уйма. Наверняка, с любовью относится к предмету и даже больше. Глядя, как Мегги протянула ему корзиночку, я подумал, что она здесь главный кулинар, но оказался неправ. - Спасибо, Мег. Завтра будут сандвичи с индейкой. – Он улыбнулся мне идеальной улыбкой пятилетнего ребёнка и пояснил. – Мы по очереди приносим еду, но не бойтесь, я сносно готовлю. И, ради Бога, извините за парк - когда я много думаю, забываю нормально представиться. Бенедикт Камбербетч. – Я пожал протянутую руку, удивляясь, как под воздействием настроения оживает его совершенно неясное лицо. Кариозная Мегги, Хьюго со вставной челюстью и Бенедикт с фамилией, которой можно было подавиться стали сегодня моими партнёрами по обеду. Как вы понимаете, отвертеться у меня не получалось, и они автоматически переходили в разряд партнёров постоянных. Я люблю постоянство, важно только, чтобы оно не превращалось в навязчивость. - Пожалуй, займу очередь на послезавтра, если никто не против домашнего рулета с ветчиной. – (Интересно, где они все собираются, когда, например, идёт дождь? А?) - Мальчик мой, здесь никто не будет против. – Хьюго с энтузиазмом дожевывал рогалик. – Я ничего не готовлю, и поэтому Мегги приносит за двоих сладкое. Она его очень любит. А Бена ты просто спасёшь. - Да? Я как раз у него в долгу. - Бросьте, указать дорогу, разве это помощь? – Бен шутливо поморщился. Интересно, сколько ему лет? На вид – ровесник Мегги. - Знаете, мы все пьём чай. – Я потянулся вниз за своей кружкой. – Но звали меня на кофе. Мисс Пинс покраснела. - Всё потому, что вас приглашала Мег. - Моя мама обожает фразу «приходите на кофе». Она её всем говорит. Всем мужчинам от 25 и старше. - Они даже не представляют, какую возможность упускают, отказываясь от приглашения. - Ох, Бен, и ты единственный не упускаешь эту возможность! Ни для кого не новость, что она пытается таким способом найти мне мужа. Над ней уже многие смеются. А нас с Беном почти заочно поженили. - Ваша мама упорная женщина. - Валери Пинс не просто упорна, мальчик мой, она идеально настойчива. – Кивнул Хьюго. - Всегда такой была. - Видимо, незаменимое качество для этих мест? Профессор Аткинс взглянул на меня с одобрением и произнёс фразу, смысл которой тогда остался полнейшей загадкой. - Ты совершенно не похож на него. Кто знает, может, это и к лучшему. ------------------------------------------------------------------- Ньюпорт-Каунти* - уэльский футбольный клуб из города Ньюпорт, Уэльс. "Принц Уэльский"* - Уэльский виски. Интересен тем, что его дополнительно фильтруют через определенные травы, для придания специфического аромата. "Эстли"* - вино сорта мадлен анжевен. Ему присущ легкий, но стойкий цветочный аромат, может обладать абрикосовым вкусом, но к нему зачастую примешивается бузинная терпкость.