Зачем мне свет?

«Нам надо прекратить видеться, Алекс, это неправильно. Ты ненормальная!» Эти слова врезаются в сердце, словно кинжалы, они жалят подобно стае разъяренных пчел. Она вспоминает их, и слезы вновь и вновь катятся из глаз, превращаясь в мутную пелену на глазах. Она не может даже нахмуриться, потому что смазанная тушь неприятно засохла на щеках. Алекс, тупо уставившись в пустоту, включает и выключает свет, автоматически нажимая кнопку торшерного провода. Ей все равно, горит ли лампа или нет, сейчас ей наплевать на то, насколько высока будет плата за электричество и что она не может себе позволить слишком много. Сейчас она может позволить себе все, сейчас она могла бы убить кого-нибудь. Но она не станет. Ей плохо. Ей тяжело. Ее сердце болит. Она слегка покачивает головой в такт нажатия кнопки – своеобразный монотонный танец боли. Ноги затекли от долгого согнутого положения, колени ломит, но Алекс не обращает на это внимание. Она ни на что не обращает внимание. За окном сумерки. Небо одевается в фиолетовые и бардовые тона, как сидящая за трюмо дама надевает халат цвета индиго, готовясь принять в будуаре нетерпеливого любовника. Солнце уже почти село, но слабые неуверенные лучи не оставляют попыток осветить серые многоэтажки; они отражаются от оконных стекол, переливаясь огненными вспышками и перелетая с одного здания на другое. Сумерки – самое романтичное время суток. В это время просыпается желание куда-то бежать, совершать подвиги, дарить цветы девушкам, прихорашиваться, танцуя перед зеркалом. Это время безумств. Алекс слышит краем уха, как под ее окном собралась компания и заставляет девушку станцевать. Та отпирается, смущается, но чуть позже включается сумасбродная молодежная музыка, если это вообще можно назвать музыкой. Алекс вспоминает тихое мурлыканье блюза в том кафе, где они ужинали с Дэном. Где она почувствовала силу его желания, его влечение к ней. Она вспоминает, как легко скользила ее шпилька по его ноге и как он весь напрягся. Она вновь ощущает, как расковываются ее движения, как они становятся все соблазнительней. Ей становится все труднее дышать, возбуждение накрывает ее, но она вдруг осознает, что Дэна нет рядом, он где-то далеко, наверное, со своей молодой женой и дочкой. Чувство оскорбленности, одиночество вызывает новые слезы, и обида сменяется яростью. Алекс вскакивает со стула и скидывает торшер с тумбочки, визжа и топая ногами. Она задевает кусочек разбитой лампочки, вскрикивает и сама падает на пол от беспомощности. Белая ночнушка задирается, обнажая разбитые колени. Алекс медленно переводит на них взгляд и тихонько касается царапин. В ее памяти возникает образ властных рук Дэна, до боли сжимающих эти самые колени, она почти чувствует их прикосновение вместо своих. Он должен быть с ней. Она физически нуждается в его присутствии, в его неразборчивом шепоте на ухо, в его страстных стонах, в его хозяйских манерах. Он нужен ей, без него она не может дышать, видеть, ей больно существовать. Она сейчас одна, в тот момент, когда она так нуждается в нем, а он наверняка сейчас трахает женушку и кричит те же чертовы слова, что кричал, когда кончал в нее. Алекс ведет ладонями по внутренней стороне бедер. Кончал в нее. Вот же, решение. Если она скажет ему, что беременна, он точно уйдет к ней. Ведь не может же он, в самом деле, оставить ее просто так, без достаточных средств, ребенком! Он придет к ней, останется с ней навсегда, и тогда, может быть, они заведут ребенка и никогда, никогда не расстанутся. Она сможет снова дотронуться до его столь желанных губ, сможет целовать их самозабвенно и жадно, словно глотая божественную амброзию. Она обнимет его крепко и никуда не отпустит. Они лягут в кровать и пролежат в ней целый день, а может и дольше. Дребезжащая и трепетная надежда заполняет Алекс, как драгоценную амфору. Она дрожит, и робкая улыбка трогает ее искусанные губы. За окном стемнело, и в комнате теперь совсем ничего не видно. Алекс осторожно поднимается с пола и на ощупь, держась за стену, идет в кухню, где у нее хранятся свечи. Она достает несколько и расставляет их по дому. Алекс встает у зеркала и рассматривает себя. Ночнушка ее раздражает: бесформенная, запачканная кровью. Она снимает ее и соблазнительно улыбается себе. Кудряшки ниспадают на роскошные плечи и декольте, по которым хаотично рассыпаны веснушки. - Он станет твоим, Алекс. Ты не позволишь сбежать от тебя.