Слишком мало времени

- Ведь ты... Мой любимый маленький брат... - признаваясь, сдаваясь, умоляя, успокаивая, тихо шепчет Итачи. Саске потрясенно замирает, его брови против воли изумленно вскидываются, губы вздрагивают. Боль мгновенно отходит куда-то в черные углы пещеры, перестает терзать измученное недугом тело. - С каких это пор... Я стал твоим... ЛЮБИМЫМ маленьким братом? - на этом проклятом, словно запрещенном, слове голос Саске предательски дрогнул, он осекся, замолчал, впервые за много лет чувствуя себя до дрожи глупым и беззащитным. "Зачем вырвался этот вопрос, его не должно было быть..." Сейчас он вновь услышит в ответ холодную, сухую фразу, или, быть может, брат ударит его в спину, всадив нож лицемерного очередного предательства - пусть! Неблагодарный отото заслужил его безразличие, теперь, когда они наконец встретились и, казалось, между ними начал таять лед мертвой ненависти и недоверия... Но что это? Почему Итачи молчит? "Почему..." Тонкие прохладные пальцы продолжают осторожно убирать влажные, спутавшиеся смоляные прядки с горячего от жара лба его, раненого и беспомощного теперь Саске? Но вот старший начинает говорить. Саске чувствует, что он что-то скажет сейчас даже с закрытыми глазами, словно шестым чувством поймав неуловимые колебания воздуха из его разомкнувшихся губ еще до того, как с них слетит первый звук. - С самого начала, Саске, с самого первого дня... "Боже, что со мной творится, когда я слышу его голос? Почему так больно щемит в груди?" - ...Я всегда любил тебя, - тихо продолжает Итачи, и, медленно наклонившись, приближается к его лицу, с грустной нежностью изучая знакомые и в то же время новые, изменившиеся черты своего ненаглядного младшего брата. Саске чувствует, как он близко, и почти перестает дышать. Нет, он не должен выдать свое волнение, взявшееся словно из ниоткуда и накрывшее волной, он не может верить словам предателя! - Ты был самым лучшим, надеждой клана... Нет, почему... Почему он так верит, бесконечно верит каждому этому слову, почему с такой силой проснулся в сердце этот непонятный инстинкт довериться родной крови, родному существу?! - В ту страшную ночь... Я не смог убить тебя, я не мог убить тебя, мой Саске... Маленький брат, кто угодно, но не твоя смерть. "Черт, что за детские глупости?! Жжет... В груди..." Стиснуть зубы до оглушительного скрипа в голове, сжать кулаки до крови под ногтями. Итачи все понимает и замолкает. Почему к горлу удушающими оковами подступили судороги, а в глазах горячо и слишком много влаги?.. Саске знает. С ним уже было такое - в тот самый день десять лет назад. - Скажи мне все. Всю правду, - младший Учиха сам пугается своего гулкого, хриплого утробного голоса: в нем слишком явно сквозят подступающие рыдания. - Теперь ты можешь сказать мне, Итачи?! Я умираю, видишь?! Скажи, почему ты убил их всех, зачем?! Мать, и отца, и... - Это слишком долго. Я не успею рассказать и четверти всего, - в ответе Итачи сквозит плохо скрытая тревога и бесконечная тоска. Он осторожно шевелит рукой, задевая мокрые от густой крови ткань на спине и шее младшего. Под ними на каменном полу со страшным безразличием растет лужа багровой жидкости, змейками струится в разные стороны, капает - мерзко и гулко. Уже нет смысла пытаться что-то изменить. Главное, он все-таки успел, успел встретиться с ним, поведать о истинных своих чувствах. Итачи устало опускает мокрые от слез длинные ресницы. Крепче обнимает Саске, и внутри что-то обрывается, когда парень мучительно хрипит, захлебываясь своей черной кровью. Это больнее, чем пронзать катаной живот матери, родившей тебя. Больнее, чем ослепший Шисуи, падающий в бездонное ущелье. Старший Учиха не выдерживает: слишком опостылели надоевшие и не уместные сейчас официальности, стерлись вместе с красными подтеками на израненном теле брата. К черту предрассудки... Купол ненависти, сковывающий небеса над их головами, с треском раскалывается, осыпаясь на голову Итачи раскаленными жалами. Стена ненависти, воздвигнутая им, рушится на мелкие части. Итачи подается вперед, обнимая сильными заботливыми объятиями того, кто так долго в них нуждался, сажает парня, почти догнавшего его в росте и все, себе на колени, укладывая взлохмаченную и задетую в нескольких местах голову к себе на грудь. Юноша не сопротивляется, только сдавленно коротко стонет, злясь на свою слабость и ненавидя такое унизительное состояние, в котором оказался. Итачи рад, что не снял плащ: на черной ткани ужасные, пугающие своей неизбежностью пятна крови не так заметны - только все насквозь быстро становится теплым и мокрым, кажется, что до самого сердца. На мгновение ему кажется, что это опять тот самый маленький милый Саске, послушный ребенок, доверчиво прильнувший к родному существу... Но юношеский, срывающийся и резкий от боли голос возвращает его в суровую реальность. - Тогда скажи мне... Самое главное. Перед тем, как умереть, я хочу понять тебя, Итачи. Я ведь так и не узнал, что за человек...Кха... Ты был, - из последних сил оканчивает слишком длинную фразу для поврежденных легких брюнет, и, сделав еще одно нечеловеческое усилие только за счет оставшейся чакры широко распахивает мутные черные глаза, тускло блестящие во тьме пещеры. Они серьезны, как никогда. Они смотрят прямо в душу Итачи, спокойно и неумолимо требуют ответа. - Скажи, Итачи... Итачи решился. - Я могу только показать тебе, Саске, - иступленно прошептал старший Учиха, дрогнувшей рукой взяв брата за острый подбородок и порывисто накрывая его губы своими в их первом и последнем поцелуе. Мягкое, осторожное, не передаваемое словами касание родных губ. Волна смешанных чувств и ощущений. Током. Огнем. Теплом. Пеплом. Запах и вкус запекшейся крови. Все это настолько прекрасно, что кажется сном. На щеку Саске падает горячая слеза. Слишком мало, чтобы считать это настоящим поцелуем. Слишком много, чтобы сказать, что этого не было. Достаточно, чтобы его любимый маленький брат все понял. У Итачи всегда не хватало времени на Саске. А теперь, по злой иронии судьбы, у Саске не хватит времени на него...