Дождь

Я ненавижу дождь. Ненавижу до зубного скрежета. И пусть говорят что хотят: что природа дышит, природа пьёт, природа отдыхает, а я не-на-ви-жу! Холодно, промозгло, сыро, и одежда непременно где-нибудь да промокнет, и стылый ветер, как нарочно, будет дуть именно с этого боку. Это как если поранишь, например, палец, то ежеминутно будешь обо что-нибудь задевать именно им. Бр-р-р! Вот и сейчас я иду под огромным зонтом, под которым смело могут поместиться человека четыре как минимум, шею обвивает тёплое кашемировое кашне, на мне длинное пальто, отличные шерстяные брюки и кожаные туфли, на которые наложено не менее пяти непромокаемых заклинаний. И всё равно такую погоду ненавижу. Знаю, что у этого слова очень сильная отрицательная энергетика, но по-другому описать то, что я чувствую, нельзя … Наверное, странно, что я, родившийся и живущий в Англии, так отношусь к дождю, а вот такой вот я ненормальный, точнее, особенный и неповторимый, как любит говорить maman. Сыро… И ведь идёт даже не дождь, а какая-то морось. Что-то такое мерзкое, холодное, мелкое сыплется с неба, раскрашивая город во все оттенки серого. Мир напоминает чёрно-белое фото. И я, представляя себя со стороны, отчетливо понимаю, что как никто другой гармонично вписываюсь в это фото – платиновые волосы, молочно-белая кожа, серые глаза. Перчатки, пальто, ботинки, зонт… Все чёрное, тёмно-серое, серое, белое. Я – часть этой бесцветной картинки под названием «жизнь». Ну почему идти в «Гринготтс» необходимо именно сегодня?! Эти гоблины точно издеваются! Одним словом – гоблины! Отчего такая срочность? И что мне нужно в «Гринготтсе», спросите вы? О-о-о… Это, скажу я вам, очень интересная история. Гарри Поттер убил Тёмного Лорда, мы отучились в Хогвартсе восьмой год, а потом… Потом начались судебные процессы. Громкие. Всех, кто носил метки, знали в лицо, ну а как иначе-то? Принял милое тату – будь добр отвечать за свой выбор. А ещё были родственники тех, кто принял метку. Вот их реально жаль. Ведь прихлебатели Лорда находились в тюрьме, где самым страшным было избиение охранниками. И эти прихлебатели мстили как могли, за своих, за тех, кто не вернулся с этой войны, но ведь есть закон, спасительные стены тюрьмы, хотя странно говорить так о том месте, где нас держали. А родственники и близкие – вот кому приходилось нелегко: их проклинали, травили, гнали… Отцу, когда его лишили практически всего, стало уже всё равно – Лорд прошёлся по его чести с лихвой, сломав палочку и сделав из сильнейшего чистокровного волшебника почти что сквиба. Но если тот не имеет надежды стать волшебником от рождения, то мой отец знал, что такое держать в руках волшебную палочку, которая выбрала тебя, которая была рядом с тобой всю твою сознательную жизнь. И глава рода Малфоев сидел на тюремных нарах напротив моей камеры с отрешённым взглядом серых, почти водянистых глаз. А мне было страшно – за себя, за отца, за маму. Хотя мама находилась на свободе. В общем-то, свободой это можно было назвать весьма условно. Каждый день Нарцисса Малфой проходила в тюрьму. И тогда я вдруг осознал: вот у кого стать, вот у кого кровь и внутренний стержень. Ни один охранник не смел даже посмотреть на неё презрительно. Она вплывала в помещение, сырой тюремный воздух пропитывался запахом её духов, и становилось как будто теплее. В такие моменты можно было закрыть глаза и представить, что ты находишься в родном в Малфой-мэноре, где всегда пахло именно так, можно было закрыть глаза и не видеть мамины руки, вцепившиеся в прутья решетки, можно было закрыть глаза и не видеть мамины глаза, которые рвали душу, хотя на её лице невозможно было прочитать ни одной эмоции. Вдруг вспомнилось, что в ту пору, когда я был ещё маленьким, отец однажды назвал мать ледяной статуей и бездушной куклой. Возможно, со стороны так и казалось, но её глаза не могли скрыть ничего. Наверное, отец просто никогда не любил её. Потому что если не любишь, то тебе всё равно, сколько любви или боли в глазах у того, кто рядом с тобой. В один из визитов мама погладила меня по щеке и прошептала: – Вы скоро будете дома! – Но… это невозможно! Метка и… – Мистер Поттер сказал, что сделает всё, что в его силах. Неважно выглядишь, Драко. Ты хорошо себя чувствуешь? – Да, всё нормально, – я едва заметно кивнул и криво улыбнулся. Не говорить же ей, что на тот момент во мне костеросту было ого-го сколько! Ну не любят Пожирателей нынче. Кхм… Что-то я забрался в дебри воспоминаний… О чём я говорил? Ах да! О том, зачем иду в «Гринготтс». Потом был суд. Поттер. Судья. Свидетели. Гриффиндорцы. Слизеринцы. Хаффлпаффцы. Рэйвенкловцы. Пожиратели. И снова Поттер. Все действо походило на калейдоскоп. Знаете, есть такая игрушка маггловская: крутишь её, а внутри насыпанные стекляшки отражаются от зеркал и показывают разные фигуры. Вот на это и было всё похоже. Многих посадили, другие вышли, некоторые скончались во время суда. Шёл последний день, на повестке дня был я. С одной стороны – сын Пожирателя Смерти, носящий метку, а с другой – спаситель Героя магического мира, почётного гражданина магической Британии, и, судя по всему, второе явно перевешивало, несмотря на недовольную рожу Уизела. И такой у меня в тот день азарт был, хотелось этому рыжему идиоту язык показать. А Поттер всё говорил и говорил, говорил и говорил, а потом поднял глаза… И вот в тот момент стало совсем не весело. Стало страшно и жалко. Герою было плохо! Нет, не так – герою было паскудно! Он скользил невидящим взглядом по всем присутствующим и как будто никого не видел. В голове промелькнул образ Поттера из магазина мадам Малкин – маленький мальчишка с огромными зеленющими, как яблочные леденцы, глазами, в которых жизнь била ключом. В которых было столько восхищения, любопытства, самой жизни! И мне так хотелось дружить с этим мальчиком, а вышло… Вышло как вышло. Я тряхнул головой. Меня оправдали. Будете смеяться, но отца тоже, правда, у него всё хуже – учебная волшебная палочка и запрет на кучу заклятий, а у меня – новая палочка и куча следящих чар на ней. Зато мы свободны! Мы вышли из зала суда втроём: мама, отец и я. Люди отворачивались, шипели в спину: «Опять эти змеи выкрутились!». И так хотелось ответить им всем: «Да, змеи! Да, выкрутились! Потому что мы – Малфои!» А потом вышел он. Моргана-заступница, что тут началось! Журналисты орали, наперебой сверкали колдокамерами, совали в лицо микрофоны с таким усердием, что один таки ткнулся со всего маху Золотому мальчику в губы, от чего голова его дёрнулась, а по подбородку скатилась капелька крови. Грейнджер с усердием заправского телохранителя распихивала всех, кто попадался ей на пути, и тянула Поттера за собой. А я поймал себя на мысли, что очень хотел бы ещё раз заглянуть в зелёные глаза и просто сказать спасибо. Да что ж за напасть такая?! В общем, иду я в «Гринготтс», чтобы подписать бумаги, ведь нам же герой даже почти всё состояние вернул, ну и Малфой-мэнор остался за нами. Только счета отца перекрыли, но разве это важно? – Мистер Малфой, подпишите здесь… Так… Теперь здесь и здесь. Старательно вывожу вензеля… – В конверте находятся номер ячейки и ключ. Пароль придумаете сами, его всего лишь нужно написать на конверте. Стою, занеся перо над бумагой, а потом рука сама собой выводит: «Поттер». Не успеваю подумать, как чернила въедаются в конверт, и он остается девственно чистым, будто я ничего не писал. Хм-м-м… Странный пароль, да? Ну и ладно! Только сейчас ещё больше хочется заглянуть в его глаза и сказать спасибо, но не за имущество, нет. За жизнь, за свободу, за веру в сказку. Отгоняю от себя эти мысли и выхожу из банка. Ну когда же эта дождливая погода-то закончится?! Открываю зонт. Аппарировать, что ли? Так и сделаю, вот только выйду из Диагон-аллеи и сразу аппарирую. Пусто. Практически ни души. Даже как-то странно. Хотя, с другой стороны, почему бы в такую сырость не сидеть дома и не пить тёплый глинтвейн, к примеру… Ну вот, ещё чуть-чуть и... Ой! Спотыкаюсь о ноги сидящего на лавочке человека, на автомате извиняюсь и поднимаю глаза... Серая улица, серый человек под чёрным зонтом, чёрно-белая фотография, на которой у другого человека глаза ярко-зелёного цвета. Поттер… Видимо, я произношу это вслух, потому что он слегка вздрагивает. Как говорится, бойтесь своих желаний. Хотел? Смотри! Говори! А я молчу и пытаюсь заглянуть в глаза, он отворачивается и плотнее запахивается в нечто, похожее на куртку, зябко ёжась, потом подвигается, освобождая место рядом с собой. Я машинально достаю платок и стелю на лавку, он хмыкает и прячет лицо в воротник. Я исподтишка смотрю на его профиль, вижу, как у него с волос капает вода, стёкла очков в потёках, пальцы сцеплены в замок до белых костяшек. Замёрз, наверное, думаю про себя. – Сегодня не стало … – он называет человека, которого я не знаю. – Понимаешь, война всё никак не заканчивается. Они умирают! И не только от ранений, полученных там, в битве. Уже тут – от болезней, побоев… Я не могу так больше. Они умирают, понимаешь, Драко… По-моему, он простыл. А ещё – сошёл с ума. Мерлин, страшно-то как!.. – А ещё… Представляешь, Джинни выходит замуж. – Уизлетта? – решаю уточнить я. Она же вроде его невеста. Он кивает, опять хмыкнув. – За тебя? – уточняю я, и хорошо, потому что он отрицательно мотает головой. – Э-э-э… А ты? – Это у меня вырвалось непроизвольно. Честно! – Я?!. У Поттера столько удивления в глазах, будто она – не его невеста, а моя. Ой, Мерлин упаси и помилуй, конечно! – Ну… То есть… как бы… – Да не знаю я, что сказать! – Холодно, да? – Он закусывает посиневшую губу и смотрит в небо, собирая на очки ещё больше воды. Ну не идиот ли?! Я киваю, соглашаясь, что холодно – с ним, а с собой – что идиот. Он идиот, разумеется! – Иди домой. Простынешь. И это он мне говорит! Мне!!! Который не знаю каким чудом, но всё ещё сухой! – А ты? – Нет, ну тролль меня задери, чего я привязался? Какое мне дело? – Не хочу домой. Там Герми и Рон. Знаешь, они, наверное, тоже скоро поженятся, – грустно улыбается Поттер. – Может, выпьем? Тут кафе хорошее недалеко… – Это что, я, что ли, предложил?! – Нет, – качает он головой. – Только мы сядем, как через десять минут там соберутся все журналисты Лондона… Резонно, конечно. Не хватало, чтобы моего дражайшего papa инфаркт хватил от таких новостей. То, что он сейчас в Париже здоровьице поправляет вместе с мамой, не помеха. Не успею я глазом моргнуть, как… Лучше не думать об этом! – Может… А как насчёт Малфой-мэнора? – Та-а-ак, туда, а потом в Мунго – головушку мою светлую во всех смыслах проверить… – Неудобно… – тихо выдаёт он и… краснеет. О, как ми-и-ило. Поттер краснеет! – Второй раз предлагать не буду… Надо же, как мы резвенько встали… Дрожит весь! Я подхожу и, сняв перчатку, беру его за руку. Она ледяная. Мы аппарируем ко мне. Комната у меня – что надо! Красивая, обставлена со вкусом. Поттер нерешительно переминается с ноги на ногу у пылающего камина – Что? – недовольно спрашиваю я. – Непривычно в тылу врага? Он как-то странно дёргается. – Ты не враг… – тихо выдаёт трясущимися губами. Так! Он реветь, что ли, собрался? Подхожу ближе… Нет, замёрз просто. – Ну проходи. Что встал? Он снимает обувь и в носках нерешительно подходит к софе, снимая куртку – Куда положить? Я указываю на кресло, но он всё равно стоит. – Она мокрая. Вдруг обивка испортится. – Он опять краснеет. – Да положи ты её уже куда-нибудь! – Сам снимаю пальто и бросаю на кресло. Появляется домовой эльф, я отдаю ему распоряжение о глинтвейне, потом смотрю на Поттера, которого бьёт дрожь, и добавляю в «меню» огневиски и антипростудное зелье. И поесть чего-нибудь. Сажусь на софу – на противоположный конец, естественно. Поттер сидит как первокурсник, положив руки на колени и опустив глаза в пол. Молчим. И зачем я его позвал? Хотя вот сейчас умру от отвращения к самому себе, но… Мне хорошо! Просто хо-ро-шо. Он сидит рядом, оттаивает в прямом смысле слова, заливает мою дорогущую софу дождевой водой, капающей с его волос. Он рядом, и мне хорошо! Комфортно, спокойно, и я могу сказать спасибо, могу заглянуть ему в глаза и… Да много чего могу! Я сейчас король мира! Смешно, да? А мне нет, потому что мы напьёмся, а потом он уйдёт, дизаппарирует из моей жизни, герой, чтоб его Нагайна на том свете в задницу укусила! Появляется домовик с полным подносом, отвлекая меня от моих членовредительских мыслей. Я наливаю огневиски и всовываю Поттеру стакан в руки. Они всё еще ледяные. – Пей уже! – бурчу я. – А ты? Ну надо же! Мой вопрос дня сегодня перешёл к нему. – И я буду. Я же не хочу болеть. – Демонстративно кашляю. – Я и так чуть не сдох в этой вонючей сырой камере! Он резко поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Я позорно подпрыгиваю от неожиданности, но взгляд отвести не могу. А он всё смотрит, смотрит… – Ты… чуть не умер? – хрипло выдыхает он. – Ну-у-у… Не то чтобы уж совсем. Просто… Ну не курорт там, Поттер, понимаешь? – Голос меня предаёт, и я опять кашляю. – Не могу больше! – Отшвырнув бокал на поднос и расплескав почти всё огневиски (лучшее, между прочим, какое только можно купить за деньги), он обнимает меня, а точнее, повисает на мне, крепко обхватив шею руками. Что он там шепчет? – Не могу больше, Драко! Не могу! Мне больно, понимаешь?! Они умирают и умирают… А я не могу… Я не знаю, как мне дальше жить! Их нет, а я есть, и всё из-за меня… – И снова по кругу… А я… я не думал, что герой может быть таким. Не слабым, нет! Он – человек. Обычный девятнадцатилетний мальчишка. И я осторожно отцепляю от себя его руки, беру в ладони его лицо и делаю то, чего хотел так долго: смотрю ему в глаза. А в них… В них дождь! Серый, холодный дождь, нескончаемый, который проливается на тёплые щеки и исчезает под моими пальцами. Это не слёзы. Это боль, отчаяние и одиночество, страх и невозможность жить с грузом вины. А я понимаю, что ещё больше ненавижу дождь. За то, что он окрасил серым эти глаза… Я не знаю, что говорят в таких случаях, потому что я эгоист. Я говорю то, что давно хотел сказать: – Спасибо… И он срывается. Сгребает меня в охапку. – Я прошу тебя, Драко, очень тебя прошу: живи! Только живи, слышишь меня, Малфой?!? А я слышу, слышу и живу. Я не знаю, сколько мы так сидим, но спина затекла, и я осторожно опираюсь на подлокотник. Поттер отпускает меня и садится рядом, смешно вытирая нос рукавом. – Пей, – киваю ему на стакан с антипростудным зельем. – А виски после него можно? – интересуется красноносый герой. – Нужно! Но желательно не виски, а глинтвейн, он тёплый. – Угу, – кивает он и залпом выпивает содержимое стакана. Нет, ну вот скажите, он нормальный? Хоть бы поинтересовался, что за зелье! А если бы я его отравил? М-да, Гриффиндор – это, несомненно, диагноз. – Жарко у тебя, – смущённо улыбается Поттер и снимает свитер через голову, от чего хоть немного приглаженные дождем волосы задорно растопыриваются в разные стороны. Я выпил, и мне смешно! Нет, правда! Вот представьте: перед вами сидит человек-клумба! Смешно. – Ну и чего ты смеёшься? – застенчиво улыбается он, отчаянно и совершенно безуспешно пытаясь пригладить безобразие на своей голове, гордо именуемое волосами, а я уже хохочу! В голос. Да я так ни разу в жизни, наверное, не смеялся! Тыкаю пальцем, указывая на причину смеха, и не могу остановиться. И он тоже смеётся. Так мы и сидим рядом, соприкасаясь бёдрами, и хохочем до слёз. Когда нас отпустило, мы выпили ещё. Часы пробили полночь. Ого! Вот это мы засиделись. – Мне, наверное, пора. Я, честно говоря, уже засыпаю… Он явно нехотя поднимается, натягивает свитер, берёт куртку, подходит к камину, а я как привязанный иду за ним. И я не могу его отпустить сейчас. Не могу – и всё тут! Потому что я – Малфой, потому что эгоист, потому что сейчас Поттер у меня на груди пла… Потому что не хочу! – Не уходи… – прошу я почти жалобно, а его лицо становится серьёзным. – Просто… ну… – Да как же сформулировать-то? Так! Это что получается: гриффиндорское «красноречие» передаётся воздушно-капельным путём, что ли? – Драко, ты выпил, а завтра… Это он мне сказал?! Это я выпил?!? Да я трезв! Хоть сейчас выговорю «Хаффлпафф любит флафф!» – Не уходи! – упрямо выпятив губу, выдаю я. А что? На maman действует безотказно. На всех слизеринцев тоже, а этот, зараза очкастая, башкой вихрастой мотает. – Почему? – спрашивает он тихо, но голос – как сталь. Потом подходит близко-близко… И я замечаю, что в глазах дождя нет. Они чистые и ясные, и в них столько цвета, столько жизни, столько меня… Да, я вижу в его глазах своё отражение: маленькая фигурка с бледным лицом и белоснежными волосами. – Потому что я тебе нужен? – с надеждой спрашивает он. Я киваю, закрывая глаза. Мерлин, Поттер, как же ты прав сейчас! – Я спать хочу. И мне сова нужна, – говорит он, и я поднимаю голову. – Гермиона будет волноваться, понимаешь? *** Мы лежим на моей кровати. Поверх одеяла, одетые. На нём джинсы, очень даже видавшие виды, и свитер с драконом. Сама идея хороша, но исполнение – просто тихий ужас. А я в белоснежном свитере под горло, который стоит как чугунный мост через Темзу, и брюках со стрелками от какого-го офигительно дорогого маггловского дизайнера. Версаче, по-моему. Мы держимся за руки и смотрим в потолок. Я не знаю, о чём он думает, но то и дело чувствую, как он смотрит на меня и сильнее сжимает мою кисть. У него на ладони мозоль, а ещё мягкие губы и колючая щетина… Он то и дело подносит мою кисть к губам и снова смотрит в потолок. Так я и засыпаю, держа его за руку под тихий стук нелюбимого мною дождя… *** Мы вместе больше двух лет. И в этом году Драко всё же настоял на том, чтобы мы праздновали Новый год не дома. А точнее – как можно дальше от Уизли. Решили, что поедем туда, куда укажет волшебная палочка. Раскрутили глобус – и нам выпала Чехия. Драко не любит дождь, и вытащить его в такую погоду гулять практически невозможно. А я люблю! Теперь люблю. Потому что именно дождь подарил мне его. Самое смешное, что через пару минут куранты будут бить полночь, мы стоим на Карловом мосту, закутавшись водоотталкивающие заклинания от макушки и до пят, а вокруг нас – стена дождя. Тут безумно красиво: зеркальный асфальт, отражающий рождественские огоньки, украсившие улочки, запах свежести и речной воды. И Драко, совсем родной, совсем мой... А ещё он подарил мне метлу и общается с Гермионой. Он особенный! И как я раньше этого не видел? Я прижимаю его к себе, проводя носом по идеально выбритой щеке и целую в уголок поджатых губ. – Поттер, ну чего ты? Тут народу полно, а ты… – ворчит он, но не отодвигается. Он никогда не отодвигается и не отворачивается от меня, даже когда мы ругаемся. Орём друг на друга до хрипоты, а сами за руки держимся. – Ну и пусть видят! Я очень люблю тебя, Драко! И это правда, люблю. Так сильно, что иногда кажется, что до него я и не жил вовсе. А он – теперь уже мой Драко – всегда кивает, когда я спрашиваю, нужен ли я ему, и мне этого хватает. Главное, что нужен. А иногда он сам мне об этом говорит, и я это вижу в его глазах цвета так любимого мной дождя… – И я… Люблю… С Новым годом, Гарри… Мой Гарри! – выдыхает он, накрывая мои губы своими и прижимая к себе сильно-сильно… А я не верю, что это правда. Не могу поверить, что он это сказал. Впервые! Сегодня явно мой день. Я так люблю дождь!