Сашенька, Жоржик, ванна и ковшик

Заседание окончилось как водится заполночь, адъютанты зевая расползаются спать, няня в соседней комнате уснула за вязанием, слушатели расходятся, в кабинете кроме Керенского остается только Савинков, увлечённо читающий одну из книг, взятую с полки. На самом деле он, конечно, не читает, а наблюдает за действиями Керенского. Тот же, заглянув в собственную спальню, обнаруживает там приготовленную ванну с горячей водой: постаралась Маня, горничная. Которая тоже, вот незадача, уже спит. Будить пролетариат нехорошо, а мытьё в ванне при помощи ковшика и двух собственных рук – дело нерациональное. Сашенька сконфуженно возвращается в кабинет. Не то что бы он так уж смущён – но это же Савинков, Железный Жорж подполья, а не какой-нибудь адъютант с пушистыми ресницами. Сашенька ловит себя на том, что пялится на опущенные ресницы Савинкова – тот всё еще делает вид, что читает, - и в пушистости они не уступают иным адъютантским. Надо больше спать, отгоняет наваждение Керенский. И твердо и решительно, как ему кажется, обращается к комиссару: «Борис Викторович. Мне нужна Ваша помощь». Жорж бы уронил книгу, не сдержав торжествующего жеста, но ему удается даже сохранить невозмутимую мину, степенно подняв глаза на Сашеньку. Который совершенно очаровательно пристально вглядывается в его лицо в ожидании положительного ответа. Загляденье. «Всё, что угодно, Александр Фёдорович», - кивает Жорж, и пряча довольную улыбку в щёгольские усики отправляется за Керенским в его спальню. Пока Сашенька разоблачается, Жорж увлеченно рассматривает рисунок на розовых обоях. Стилизованные античные орнаменты придают сцене еще больше сходства с театральным действом – как всегда у Керенского. Краем уха Жорж ловит шорох сползающей тужурки, щелчки пальцев по пуговицам гимнастёрки, чуть слышный шелест белья – хочется тотчас же обернуться, но выдержка и тут не изменяет Савинкову. «Борис Викторович?» - мягкое «хлюп», отблески воды, металла и свечных огоньков на светлой коже (не смотреть, рано), Жорж размеренно подходит к ванне, и закатав рукава берется за ковшик. Еще большее испытание для выдержки – намыленная мочалка. Снова повисает сосредоточенное молчание, придающее тривиальной, в общем-то, бытовой сцене дополнительный оттенок – не то ритуала, не то торжественной церемонии. И эти легкомысленно-розовые обои с античным орнаментом. «Вы ведь читали Гомера, верно? Кто знает, какую песнь сложил бы он, живя в наше судьбоносное время», - задумчиво произносит Жорж. «Тогда Вы были бы коварным Одиссеем. А я в юности воображал себя Ахиллесом», - улыбается Сашенька, мочалка на секунду замирает в его руке. - «И будьте любезны, ковшик…». «Позволю себе не согласиться, меня всегда больше привлекала личность Гектора», - в тон возражает Савинков, аккуратно выливая воду из ковшика на удивительно покатые плечи Сашеньки. «Вам так хочется пасть от моей руки?» - Керенский тихо смеётся. Вода смывает пену, мягко обнажая кожу. Керенский кажется таким невинным и юным – глаза блестят, мокрые пряди волос завились и липнут ко лбу и вискам. «Борис Викторович?» - пальцы Сашеньки касаются ковшика – не руки, но Савинков едва не вздрагивает. «Задумался, воображая Вас в обличье Ахиллеса», - он степенно зачерпывает новую порцию остывающей воды из ведра. «И как я Вам?». «Весьма двусмысленно», хочется ответить Савинкову. Керенский смотрит всё так же невинно. «Сияющий доспех был бы вам к лицу», - серьезно ответствует Жорж. «Но вот обежать стены Трои три раза... Посмотрел бы я на нас тогда», - и смеются уже оба. Ковшик в руке вздрагивает, и вода едва не обливает Савинкову колени. «Осторожнее, Борис Викторович», - взгляд у Сашеньки неожиданно внимательный. Это совершенно не входит в расчёты Жоржа. Но в кои-то веки опытный интриган не собирается сетовать на неучтённое обстоятельство. «Благодарю вас, Борис Викторович», - пока Сашенька медленно и обстоятельно вытирается полотенцем и облачается в халат, Жорж в третий раз изучает обои – и осознает, что уже видимо окончательно возненавидел неоклассицизм. Занятый этими мыслями, он совершенно не замечает, каким заинтересованным взглядом смотрит на него Керенский. «Обращайтесь в любое время» - но этого Савинков не произносит, говоря: «Доброй ночи, Александр Фёдорович», - и сдержанно кивает, закрывая за собой дверь. И в очередной раз удовлетворенно убеждается, что под дверью таки нет коврика для адъютантов. Придя домой, Жорж еще какое-то время лежит без сна, анализируя произошедшее и откровенно наслаждаясь воспоминаниями. Определенно, продуманная кампания способна вместить любые возникающие обстоятельства. Тем более, положительные.