Destiny.

Закатное солнце нещадно светило в глаза, пока я не торопясь шел с работы в сторону метро. Я не оглядывался, но был уверен в том, что кофейня, в подсобке которой я несколько минут назад поспешно сорвал с себя фартук официанта, приятно уплывала вдаль. Я ненавидел это место настолько, что в прямом смысле считал секунды до окончания рабочего дня, а потом, нагло пряча чаевые в задний карман джинс, уходил. Колокольчики над головой звенели приятной трелью, а загазованный воздух центра казался самым чистым и приятным, что мне приходилось вдыхать. Утром все было ровно наоборот: звук колокольчиков казался отвратительным, толпы людей, спешащих по своим делам, раздражали. Наверное, дело было в атмосфере, царившей на рабочем месте, где все, кому не лень, старались всячески довести меня до точки кипения. Все началось в тот день, когда я устроился в кофейню, хоть и намного позже. Я считаю, что именно мой визит в это место стал отправной точкой. Мне предложили неплохой гонорар и процент от чаевых, но будущие коллеги шепнули, что кое-что можно припрятать, если шеф не увидит. Работали в основном парни - такие же, как я, студенты старших курсов: бариста Шивон, официанты - Хичоль и Чонун и единственная девушка официантка - Суен. Она проработала у нас недолго, хоть и устроилась на пару дней раньше меня: парни не отлипали от девушки, нагло приставая и всячески пытаясь затащить ее в койку. Впрочем, меня это не касалось. Я тепло улыбался Суен и то и дело угрожал неудавшимся мачо (некоторым приходилось демонстрировать силу, чтобы заставить поверить в серьезность моих намерений). Я совершенно не интересовался ей, как девушкой. Для меня она была хорошим другом, которому не удавалось постоять за себя самостоятельно. А все потому, что меня никогда не привлекали девушки. Школьные годы для любого гея - самый настоящий ад, поверьте мне на слово. Вечные распросы от друзей, что, не переставая, говорят о порнушке и отпускают грязные шуточки, имеющие одну и ту же основу - секс... Их почему-то дико интересовало, почему у меня все никак не появлялось девушки, ведь "телочки частенько заглядываются на твое смазливое личико" и "тебе же хочется присунуть вон той цыпочке". На самом деле "присовывать" никому из школьных принцесс не хотелось, а вот отличник из параллельного класса был невероятно сексуален. Большая часть одноклассников, не считая "прыщавых неудачников", уже вовсю хвасталась своими похождениями (скорее выдуманными, нежели настоящими), а я неотрывно смотрел на красавчика, запавшего мне в сердце, сидящего за соседним столом в столовой, и пытался даже во время еды выглядеть привлекательно. А в то время, как возмужавшие парни, закончившие одиннадцать классов, как, собственно, и я, танцевали со своими девушками, показательно наглаживая им задницы при всех, я умирал от нежных касаний губ парня моей мечты на заднем дворе школы. К сожалению, наши дороги разошлись. Я переехал в Сеул, стараясь поскорее смыться из ничего не обещающего Аняна, а он... Я не смог узнать ничего о том, где он поступил в университет, где поселился и что думает о выпускном вечере и о наших трепетных поцелуях. Первое время было паршиво, грустно и хотелось обратно, но вскоре школьная любовь позабылась, оставаясь в сердце приятным воспоминанием. Я загрузил себя учебой и работой, чтобы не думать о том, что чувствую. Получалось неплохо, до тех пор, пока на новой работе не начались проблемы. Сближаясь с коллегами, я стал ходить в кофейню, как на праздник. В универе было тяжело найти общий язык с однокурсниками, а парни подбадривали меня в сложных ситуациях, радовались за меня, когда было за что порадоваться. С Хичолем мне было уютнее всего, поэтому почти все мои секреты и личные переживания, которые с трудом удавалось сдержать в себе, доставались ему. Поначалу я старательно прятался за маской натурала, но изображать из себя охотника за дамскими прелестями было действительно сложно. Хи замечал перемены на моем лице, когда разговор заходил о девушках, и мою слишком наигранную заинтересованность противоположным полом и однажды потребовал объяснений. Его слова о том, что он поймет меня в любом случае и поддержит, развязали мне язык. Слишком невыносимо было держать в себе абсолютно все и создавать иллюзию доверия между нами, лучшими друзьями, поэтому я рассказал ему о себе. О полной неопытности в русле традиционного секса, о своих предпочтениях, сформировавшихся еще за школьной партой, о теплых губах отличника из параллельного класса, которые я видел во сне до сих пор... Рассказал все, не утаивая ни слова. Рассказал и сжал кулаки до побеления костяшек. Я был уверен, что он не поймет, не примет, не поддержит. Не проникнется словами о том, что у каждого свой жизненный путь. Не подумает о том, как тяжело мне было все эти годы. Но он понял. Так я думал, когда он прижал меня к себе и погладил по спине, успокаивая мои нервы. А на следующий день душещипательную историю о моей ориентации знала вся кофейня. Колокольчики в тот день зазвенели, как обычно, но все было по-другому. Никто не сказал мне "привет". Никто не поздоровался за руку. Никто не улыбнулся, когда я зашел. Я увидел лишь презрительные выражения лиц и понял все почти сразу. Они не избили меня, и за это я, наверное, должен был поблагодарить Бога, но их тактика калечила меня сильнее. Несколько дней от меня шарахались, как от прокаженного, еще несколько - шушукались, словно девчонки-сплетницы, а потом перешли в наступление. Просто в один отвратительный день я стал для них кем-то вроде Суен. Меня шлепали по заднице, отпускали вслед пошлости и зажимали в подсобках. Я понятия не имел, что двигало этими ублюдками: желание надавить на больное или же действительно поэкспериментировать в постели. Я держался долгое время, а потом сорвался. Переносица Хичоля хрустнула достаточно громко для того, чтобы остальные поняли: подходить ко мне опасно. Я был ослеплен яростью и готов бить его еще и еще, но меня оттащили вовремя. Думаю, к счастью, потому что неизвестно, какова бы была расплата за серьезные побои. Я был окрылен тем, что больше не позволю им издеваться, я почувствовал, что могу побороться за уважение к себе, но на следующий же день меня схватили за крылья в темной тесной подсобке кофейни. Один держал мои руки, а другой прижимался сзади и шипел в ухо что-то о том, что я слишком прыткий и что меня надо бы присмирить. Понятнее стало лишь тогда, когда чьи-то грубые руки потянули за шлевки на джинсах. Я начал брыкаться, я пытался вырваться. Это было сложно, меня держали двое. Йесон стоял в дверях, сторожа и словно скучающе посматривая на разворачивающееся перед ним действо. В конце концов, я смог. Вырвался из цепких лап, испинав всего Шивона и заехав локтем Хичолю в нос нарочно, побежал к выходу. Чонуна обезвредить было несложно, так как он был хиловат для того, чтобы тягаться со мной. Я закрылся в туалете для персонала, до конца дня не выходя из него. Менеджер устало барабанил в дверь, но, когда я смог выдавить из себя, что оплачу ущерб за свое безделье, он успокоился. Это произошло три дня назад, и теперь я ходил на работу, как на казнь. Конечно, можно было сменить место работы, но для этого нужно было выйти из прострации и заняться глобальным поиском подходящего по гонорару места, а это было сложно для меня, перенесшего самый большой в жизни стресс. Было отвратительно неприятно вновь привыкать к тому, что нельзя никому доверять. К тому, что я был один, один в этом мире против всех. И сейчас я спускался в метро в толпе людей, внешне так похожих на меня. Я смотрел на спины стоящих впереди на эскалаторе и пытался представить внутри каждого отдельную вселенную, когда как во мне остались лишь ее обломки. Поток людей выглядел торопливо и тягуче медленно одновременно. Поездка на метро хоть и означала, что ненавистный рабочий день был закончен, но все еще оставалась частью рутины, поэтому я на полном автомате шагнул с эскалатора и свернул направо, делая несколько больших шагов вдоль путей. Вагоны стремительно пронеслись мимо и остановились. Я посмотрел внутрь одного через стекло в железных дверях и закатил глаза. Еще одна ненавистная для меня вещь - вечная толпа людей в вагонах метро в центре. Мужчины, женщины, дети стояли вплотную друг к другу, и мне пришлось шагнуть к ним. Кто-то зашел следом, впечатывая меня в немолодую женщину, стоящую боком. Я прикрыл глаза и попытался успокоиться: нервозность и страх были моими неизменными спутниками в подобных поездках. Вагон тронулся, и вся толпа стоящих людей качнулась в противоположную сторону, качнулся и я, и... Я понял, что это мужчина, по терпкому запаху одеколона и по... прижимающейся к моей пояснице (видимо, стоящий сзади был намного выше меня) небольшой округлости его паха. Щеки вмиг залились краской, и я попытался шагнуть вперед, приближаясь к женщине, но незнакомец незамедлительно шагнул следом, вновь вставая вплотную. Я чувствовал, что начинаю закипать. Происходящее бесило: какого черта кто-то так нагло вмешивается в мое личное пространство? Остановка на станции стала неожиданной из-за лавиной накрывших меня мыслей. Я удержался за поручень недостаточно крепко и неслабо навалился на проклятого незнакомого мужчину спиной, окончательно сгорая со стыда. Его руки придержали меня за предплечья, а бархатный голос, скорее принадлежавший не мужчине, а молодому парню, едва слышно шепнул мне на ухо: "Будь осторожнее". Губа вмиг оказалась закушена, а глаза зажмурены. Я мог бы повернуться и извиниться, но стеснение сковало меня, и я сделал вид, что не расслышал сказанного за монотонным голосом, объявляющим следующую станцию. Я смог расслабиться хоть немного лишь тогда, когда электропоезд отъехал достаточно далеко от центра, к спальным районам. Освободились сидячие места, и мы с этим начинавшим надоедать парнем уселись рядом. Я воткнул в уши наушники-капельки и включил первую попавшуюся в плейлисте песню. На сидящего рядом хотелось посмотреть ужасно, любопытство грызло изнутри, но, если бы я повернул голову к нему, незамедлительно был бы замечен, поэтому пришлось ограничиться тем, что я увидел боковым зрением: темно-каштановые вьющиеся волосы, впадины на щеках, появившиеся, видимо, от юношеских проблем с кожей, забавный крупный нос и пухлые губы. Я всячески старался занять себя чем-нибудь, поэтому полез в нагрудный карман моего поло, чувствуя, что в нем что-то лежит. Картонка оказалась визиткой нашей кофейни, поэтому я беспощадно смял ее и торопливо сунул в карман джинс, вставая: объявили мою станцию. Вагон вновь затормозил, скользя по рельсам, а я вышел на станции, быстро поднимаясь наверх и шагая к дому, словно боясь того, что за мной проследит тот самый парень, хоть он и остался в вагоне. Мысли не давали мне покоя еще долго, поэтому за вечер я истерзал свои губы до крови. А на следующий день к нам в кофейню заглянул он... Я не был уверен точно, но его кучерявые волосы были мне чертовски знакомы, как и нос, губы... Парень улыбнулся, стоило мне подойти к его столику, и сделал заказ, пристально смотря на меня. Я стушевался и поспешил уйти от столика в самом углу и преследующего меня брюнета, но буквально кожей чувствовал на себе пронзительный взгляд. Мой короткий рабочий день (в связи с гибким, подстроенным под учебу графиком) подходил к концу, а парень все не уходил, медленно потягивая кофе и изредка делая новые заказы. Мне было тяжело работать нормально под пристальным наблюдением темных глаз, поэтому, когда за несколько минут до закрытия он встал с места и полез за бумажником, я не смог сдержать вздоха облегчения. Брюнет подозвал меня и попросил счет, на что я торопливо подбежал к столику, на ходу заполняя счетный лист. Он отсчитал нужную сумму, и я уже было собирался уйти в подсобку для того, чтобы сдернуть надоедливый фартук и отправиться домой, но парень привстал, хватая меня за руку. Его голос был немного взволнованным: - Подождите... - короткий взгляд на мой бейджик и ухмылка, - Сонмин. - Он залез в карман, все еще держа меня, и достал оттуда какую-то смятую бумажку. - Не кладите ее впредь мимо кармана, - лукаво произнес он, отдавая мне в руку, как я уже понял, визитку нашего заведения. С названием, полным адресом и даже телефоном... Вот черт! - А еще, - продолжил брюнет, немного стушевавшись, - не могли бы вы прогуляться со мной? - Сердце забилось втрое быстрее, а мне захотелось скрыться с этого места прямо в эту секунду. Это уже было вовсе не смешно... - Я обещаю, что доставлю вас до дома в целости и сохранности и не посмею обидеть, Сонмин. Он дождался, пока я переоденусь и выйду, нервно одергивая футболку. Его явно смешила моя стеснительность, а мне было тревожно. Он тихо произнес: "Пойдем?" и потянул меня за локоть к оживленной улице, шутя о том, что при таком скоплении людей изнасиловать меня, убить и скинуть в реку Хан будет проблематично. Как ни странно, подобное меня успокоило, а через некоторое время я даже позволил ему завернуть в неприметный переулок, где прохожие были редкостью. Каким-то чудом ему удалось разговорить меня, хоть поначалу я только слушал его. Он говорил о чем-то отстраненном, хвалил наш кофе и шутил, что среди наших работников стопроцентная концентрация красавчиков. Признаюсь, когда он упоминал накаченные руки Шивона, колдовской взгляд Йесона и дико привлекательное лицо Хичоля, ни слова не говоря обо мне, внутри что-то противно сжималось. Он был довольно милым и обходительным, но я по-прежнему ужасно волновался: что-то в его манере разговора и внешности было мне отдаленно знакомым, а его поведение... Мои мысли прервала взявшаяся из ниоткуда тишина: парень прекратил говорить и слегка обогнал меня, пока мы шли по небольшому мосту. Было уже довольно темно, и его глаза притягательно блестели в свете огней ночных улиц. Брюнет приблизился ко мне и игриво улыбнулся: - Где ты витаешь весь вечер, Сонмин? Я очень хочу привлечь твое внимание, но ты меня совсем не замечаешь, - наигранно грустно произнес он и мягко взял меня за подбородок. Я видел, как посерьезнел его взгляд, упав на мои губы, поэтому был абсолютно уверен, что сейчас произойдет. Стало дико страшно, желудок противно заныл, а пульс участился. Я инстинктивно зажмурился, а его дыхание стало горячее и ближе. Положив вторую руку на мое плечо, парень приблизился настолько, что я мог беспрепятственно коснуться его носа своим, лишь приподняв голову еще немного, но в последний момент он тихо хохотнул и большим пальцем надавил на кончик моего носа, заставляя меня вмиг открыть удивленные глаза. Когда я понял, что к чему, брюнет уже развернулся и медленно зашагал вдоль моста. Всю оставшуюся дорогу мы шли молча, а когда устали, вызвали такси. Задремав в нем, я не сразу понял, как оказался почти около дома: пришлось назвать адрес по соседству из соображений безопасности, ведь я почти не знал парня. Брюнет вышел вместе со мной, прося водителя подождать. Я пошел к подъезду, а он нагнал меня, придерживая за предплечья, словно следя за тем, чтобы я, будучи сонным, не упал. В этом не было необходимости, поскольку прохладный ночной воздух сразу же стер остатки дремы, но я не стал говорить ему об этом. Слишком теплыми были длинные пальцы, сжимающие мои руки, слишком приятна была столь трепетная забота. Я притворно полез в карман за ключом, но меня бесцеремонно развернули лицом к себе. Красивые глаза с интересом смотрели в мои, и я уже почти перестал хотя бы внутренне отрицать то, что надоедливый незнакомец был мне симпатичен. Длинные пальцы скользнули по моей талии, притягивая к себе, а моя рука оказалась на чужой груди. Его сердце бешено билось, и это отрезвило меня еще быстрее, чем холод ото сна. - В вашей кофейне работают приятные молодые люди, - он склонил голову, изучая мое лицо, словно ища в нем что-то нужное ему. Я кивнул, потому что он уже упоминал об этом. - Но знаешь, был один юноша, отличающийся от них. - Я пойду, - зачем-то выдал я, краснея пуще прежнего. Пришлось опустить голову: стеснение сковало меня окончательно. Я убрал руку с его груди, собираясь отстраниться. - Извини, мне пора. - Куда же ты постоянно убегаешь от меня, Сонмин? - едва слышно произнес он, заставляя теряться в догадках. Постоянно?.. - Просто позволь мне поцеловать самого красивого официанта, - попросил он чуть громче, возвращая меня в прежнее положение. Его взгляд совмещал в себе несовместимое: плотоядность и безграничную доброту. Странные ассоциации полезли в голову, самостоятельно кривя мои губы: хищный взгляд напоминал тот, каким смотрят на своих любовников, на их голые тела - прекрасные, манящие; трепет в его глазах напоминал тот, что появляется, когда смотришь на своего ребенка - беззащитного и дико родного. Я поднял голову, а он, воспользовавшись этим, неторопливо приблизился и сделал то, чего я ожидал меньше всего: потерся кончиком носа о мой, прикрывая глаза. Медленно и крайне осторожно он касался моего лица столь необычной и приятной лаской, а я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. За всю мою жизнь так делал лишь один человек... Наконец, его сухие губы скользнули по моим. Совершенно ненавязчиво и невинно. Я ожил и положил вторую руку на его плечо, скользя ей дальше, притягивая брюнета за шею, но, прихватив мою нижнюю губу своей и тут же отпустив, от меня безжалостно отстранились. Хотелось еще. Хотелось плюнуть на все и потащить его в квартиру, чтобы завалить его на кровать, усесться на узкие бедра, склониться и не торопясь расцеловывать эти пухлые губы. Он касался моих так волшебно, что бабочки животе отчаянно бились крыльями о внутренности, скрученные узлом. К телу пробрался холод - парень убрал руки с талии и начал отдаляться. Я успел лишь взглянуть в его глаза и хрипло спросить: - Как тебя зовут? Брюнет ненадолго задумался, словно выдумывая собственное имя, печально улыбнулся и выдал: - Кюхен. Его большая ладонь показалась в воздухе: он легко коснулся длинными пальцами своих губ, подул на них, отправляя скромный воздушный поцелуй, и убежал к машине. А я не мог в это поверить. Кюхен?! ...Кюхен учился на отлично, и нам постоянно ставили в пример одаренного подростка. То и дело я слышал о том, как он здорово написал контрольную или провел урок в младших классах. О том, как он активно участвует в жизнедеятельности школы. Этот парень, что был в каждой бочке затычкой, бесил всех. Мы видели его лишь изредка: иногда он бежал куда-то в школьном коридоре, толкая всех плечами, иногда торопливо ел в столовой, так, словно на еду ему время было тратить очень и очень жаль. В любом случае я видел лишь его спину. До предпоследнего класса школы Чо Кюхен для меня оставался человеком, у которого была лишь крепкая спина, кучерявые каштановые волосы и море амбиций. Все изменилось, когда я перешел в десятый, а Кюхен в столовой почему-то пересел так, чтобы я смог увидеть его лицо. Тогда я пришел на линейку с кардинальными изменениями во внешности: проколол ухо и покрасил волосы в платиново-белый. Конечно, от смешков одноклассников избавиться не удалось, поэтому через какое-то время я даже пожалел о своем внезапном желании сменить имидж. Девушки отреагировали приятнее, хоть их внимание и было лишним для меня. Когда я увидел лицо гордости школы, я не уставился на него, как это обычно бывает, когда видишь кого-то, кто сразу же западает в душу. Я удивился тому, насколько он не был похож на того, каким я его себе представлял, и вновь уткнулся в тарелку, нанизывая на вилку мелкие горошинки. Он был симпатичным, но не красивым, умным, но не гениальным. И таким, черт возьми, обаятельным. Почти все время он был серьезен, хмур, иногда даже зол, но, как только его губы трогала улыбка, словно весь мир замирал на мгновение на пухлых растянутых в улыбке губах и ровном ряде зубов, открывающемся лишь изредка. Я смотрел на него, я готов был ловить каждое его движение, каждое слово вечность. Я готов был умереть от того, насколько сильно билось сердце рядом с ним. А появляться рядом он стал часто: то садился совсем близко в столовой, то оказывался рядом в раздевалке, то забегал к нам в класс, якобы путая, где у него проходит урок. Он искал встречи - если не со мной, то с кем-то, кто постоянно находился рядом, а я одинокими вечерами мечтал о том, как он вглядывается в мое расписание, собираясь "перепутать класс". О том, как он смотрит на меня, пока я не вижу. О том, как его сердце сбивается с ритма, так же, как и мое, при встрече. Так прошли два года. Ровно два года мы бегали друг за другом, в надежде на непонятно что. Я не знал, что нашло на Кюхена, но был абсолютно уверен в том, что он нравится мне. Что мне нравится его настырность и упорство, его серьезность. Нравятся его странные улыбки без повода, появляющиеся непозволительно редко. Словом, все то, за что парня за глаза обзывали, предпочитая не сталкиваться с "чокнутым заучкой из параллельного". Близился выпускной, и наши классы все чаще сталкивались на совместных собраниях, где обсуждались детали праздника и еще много неинтересных тем. В такие моменты он терял весь свой образ амбициозного отличника и садился рядом за заднюю парту, шепча мне на ухо: "Вот же зануда, правда?", когда выступал кто-то из родителей, учителей, учеников. Я прыскал в кулак и исподтишка смотрел на его хитрые смеющиеся глаза. Выпускной вечер был неимоверно скучным, и я, услышав слово "последняя школьная дискотека", мгновенно нарисовал у себя в голове образ практически совокупляющихся в медленном танце парочек и, кое-как сдержав рвотный позыв, устремился к выходу. Я до сих пор не мог понять, как ему удалось нагнать меня так быстро, если он и в самом деле не следил за мной. А может, это я был настолько заметным... Кюхен материализовался передо мной в считанные секунды, смеясь и закрывая для меня все пути к отступлению. - Тоже не хочешь здесь находиться? - я неуверенно кивнул, а он заулыбался шире. - Сбежим вместе? Я не мог в это поверить и лишь глупо хлопал глазами. Чо Кюхен, парень-заучка, не видящий ничего, кроме учебы, сейчас стоял передо мной и предлагал мне довериться ему и просто убежать! Его каштановые волосы выбились из укладки, забавно топорщась, а глаза горели задорным огнем. Я полюбил серьезного Кюхена с его вечно хмурым выражением лица, но сейчас, когда он был так непохож на самого себя... Сейчас, в этот самый момент я любил его больше, чем когда-либо. Он бережно взял мою ладонь в свою и потянул меня к выходу. Я предпочел довериться. Я слепо шел за тем, кого все эти годы держал в сердце, не надеясь на взаимность. За тем, кого любил и благодаря кому становился лучше. Когда я сжал его руку, ускоряя шаг вслед за ним, он обернулся и улыбнулся вновь, и - я клянусь! - мир замер снова. Он завел меня за здание школы, где было несколько лавочек и мигали внешние светильники. Было темно и холодно: классический костюм совершенно не грел, а рубашка постоянно выбивалась из брюк, но все это совершенно перестало иметь значение, когда брюнет обошел меня и, прижавшись грудью к моей спине, осторожно скользнул руками по моей талии, обнимая. Я не знал, зачем и почему он это делает, но не смог не откинуться назад, прикрывая от удовольствия глаза. Близость с человеком, которого видишь во снах, не желая просыпаться. С человеком, о котором мечтаешь два года подряд, ловя себя на том, что ходишь по пятам и ищешь бесполезных встреч. Как это, черт возьми, было волшебно. Руки Кюхена сжались на животе, большим пальцем он поглаживал кожу через тонкую рубашку, слегка отодвинув пиджак в сторону. Я млел под его руками, но холодные потоки ветра немного отрезвили меня. - Кюхен... - тихо начал я, когда он зарылся носом в мои волосы на макушке, делая глубокий вдох. - Что ты... - Тшш... - тихо шепнул он мне и провел кончиком носа от шеи к уху. Сухие губы мягко поцеловали за ним, почти вознося меня на небеса. Так легко, так трепетно и так любовно, как этот парень, с которым я никогда не проводил рядом больше часа, которому я был никем, который был всем для меня, моего тела никто и никогда не касался, поэтому я мог лишь прикрывать глаза и жаться ближе к объекту моего обожания. Убрав одну руку с моей талии, Кюхен заправил мои волосы за ухо и принялся покрывать его поцелуями, поднимая толпы мурашек по телу. Я умирал и воскресал вновь, когда он в полубреду прихватывал тонкую кожу губами. Ни одного мокрого и несдержанного прикосновения - он делал это так, словно мы любили уже слишком давно, чтобы позволять страсти преобладать над нежностью. Я чувствовал, как внутренности скручиваются узлом, как сильно во мне желание развернуться и... Кюхен сделал это сам: отпустил мою талию и повернул к себе лицом. Теплый взгляд напротив вынудил меня улыбнуться, но приближаться к манящим губам было страшно до невозможности. Он смотрел мне в глаза, и его губы были едва различимо растянуты в улыбке. Он чувствовал, как я мелко дрожу в его объятиях, и я видел капельки смешинок в коричневой радужке, пока он не прикрыл глаза и не начал, приблизившись, потираться о мой нос своим. Я принял правила игры и, хихикнув, приподнял голову, касаясь холодного кончика носа Кюхена. Он горячо дышал в мои губы, которые были так близки к его, но даже не коснулся их, пока я не прошептал, не выдержав: - Прошу, поцелуй. Его широкая ладонь легла на мою щеку, он ласково поглаживал кожу пальцами, а губы приблизились к моим настолько, что я мог почувствовать их тепло. Было абсолютно наплевать, кто нас увидит и как мы будем оправдываться, если вдруг уже завтра видео с нашими поцелуями, снятое кем-то из кустов, станет общественным достоянием. Я любил и мне было бы не жаль поделиться этим чувством и с другими. Только сейчас и только сегодня Чо Кюхен, которого все знали лишь с одной стороны, открылся мне со всех остальных. Только сейчас и только сегодня он принадлежал мне и только мне. И это чувство окрыляло, отрывало от земли и уносило вдаль. Сердце почти выпрыгнуло из груди, когда его губы наконец коснулись моих. Он словно дразнил, почти невесомо касаясь меня и вынуждая жаться ближе и ближе в погоне за большим удовольствием. Мы стояли на заднем дворе школы. Уличный фонарь моргал, создавая странную атмосферу. Кюхен не прекращая целовал мои губы, лишь иногда отстраняясь, чтобы прошептать вгоняющие меня в краску комплименты. Широкая ладонь гладила мои выбеленные волосы и перебирала их, изредка отягивала прядки и тут же вплеталась в них, массируя кожу головы. Это безумие тогда затянулось на долгих несколько часов. Были слышны возгласы парней и девушек - выпускной закончился и большинство из них пошло праздновать дальше - а мы отрывались от поцелуев, смотрели в глаза напротив, поглаживали скулы друг друга и изредка посмеивались, чувствуя, как удовольствие от всего происходящего разливается по всему телу: от макушки до пят. До дома я шел в сопровождении любимого человека и не боялся совершенно ничего. Ночные улицы не казались чем-то пугающим, таящим в себе опасности. Ночь открылась мне с новой стороны в тот день. Как и Чо Кюхен. Он проводил меня и, остановившись перед моим домом, обнял за талию. Я приподнялся на цыпочки и обхватил его шею руками, прикрывая глаза. От него приятно пахло одеколоном, и я забылся, дыша его горячей кожей и думая о том, что она может заменить мне кислород. Расставаться не хотелось. Ни на ночь, ни на час, ни на секунду. Я практически готов был разрыдаться на его плече от того, что мы вынуждены были разойтись сейчас, после всего, что произошло. После того, как Кюхен опьянил меня вкусом своих губ. После того, как его теплая рука сжимала мою всю дорогу до дома. После того, как я научился дышать его одеколоном, словно чистейшим горным воздухом. - Останься со мной, - тихо, на выдохе. Кюхен отстранился и погладил мою щеку, немного печально улыбаясь. Он тоже был встревожен чем-то, но я не знал, чем же именно. - Хочу целовать тебя всю ночь, позволишь? - шептал я, опуская веки и почти мурча от того, как ласково он поглаживал мои скулы. Чувства нахлынули мощным потоком, и я мог лишь шептать что-то едва различимое. - Не уходи, будь моим, - я приблизился к его уху, тихо выдыхая в него, одно за одним, все мои потаенные желания. - Я так долго ждал, Кюхен... Открыть глаза я так и не смог. Было стыдно за каждое сказанное слово, но как же сложно остановить поток воды, прорвав плотину лишь в одном месте! Подкашивались ноги, а в горле нещадно сохло. Мне был необходим поцелуй. Но не один из тех, что мы дарили друг другу возле школы. Я хотел чувствовать, как он подминает меня под себя и жадно шарит языком в моем рту. Я хотел ощущать, как его зубы смыкаются на моей шее, оставляя следы. Я хотел... Я хотел умереть от стыда за такие желания. Теплые губы, захватив в плен мочку моего уха, потерзали ее совсем немного, а после отпустили. Кюхен отстранился и с сожалением взглянул в глаза напротив, пугая меня. Он выглядел так, словно все произошедшее было ошибкой. Что все это было не со мной, не для меня, не из-за меня. - Пожалуйста, не переживай ни о чем, Сонмин. И... позволь мне пожелать тебе спокойной ночи, - застенчиво проговорил он и приник к моим губам, вновь целуя меня лишь поверхностно, не углубляясь, но так, черт возьми, крышесносно. Мои ладони, попав в его, тут же оказались расцелованы, отчего я смущенно засмеялся. Оторваться друг от друга было нереально, но он смог. Отпустил мои руки и послал воздушный поцелуй, удаляясь. Он то и дело оглядывался, счастливо улыбаясь. Такой красивый. Такой влюбленный. Такой мой. Я смог зайти в дом лишь тогда, когда он скрылся за поворотом. Вопреки его пожеланиям, в ту ночь я так и не смог уснуть... ...Возвращаясь из воспоминаний в реальность, я почувствовал, как сердце бьется где-то в пятках. Это, несомненно, был он. Кюхен. Мой Кюхен... Я позвал его, но он уже сел в машину, которая торопливо уехала прочь. Я не мог найти в себе силы не то что войти в подъезд, но и сделать хоть шаг. Больнее, чем воспоминание о том прекрасном дне, было лишь понимание того, что у меня нет ничего, что могло бы связать меня с Кюхеном, кроме сегодняшней прогулки по ночному Сеулу. Я не знал, куда писать письма и смс-сообщения, куда звонить, под какой дверью стоять, чтобы просто сказать ему, что ничего не изменилось. Что за все это время я не разлюбил, не забыл, не возненавидел. Что все эти годы я просто ждал его. Ждал, пока он неизменно потрется о мой нос своим, поцелует, легко скользя по моим губам, погладит по щеке и улыбнется. Кажется, в холодном и неприветливом Сеуле мне не хватало лишь этого. И стоило мне вновь поймать крылатую удачу за хвост, она вырвалась, оставляя в моем кулаке лишь перья воспоминаний. Я невесело усмехнулся и вошел в подъезд. Медленно и грузно опуская ноги на ступени, поднялся на свой этаж. Открыл дверь ключом. Снял обувь. Прошел вглубь своей немного потрепанной съемной квартиры. Темный коридор впереди мог бы испугать в обычный день. Но сегодня я смотрел прямо на него, потухшим взглядом пытаясь высмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Казалось, самое страшное уже произошло. Тогда я нарисовал в своих мыслях нечто неведомое и поместил его прямо перед собой. Картинки ожили и принялись пугать меня так явственно, что, будь это самый обычный день, я кинулся бы к выключателю, шумно дыша. Но кровь не ускорила свое движение по венам, пульс не участился. Больше не было ничего, что могло бы меня испугать. На следующий день я был на работе за час до открытия кофейни. И потом. И снова. И еще раз. Я протирал столы, постоянно посматривая на стеклянную дверь, в перерывах стоял возле нее, внимательно смотря на длинную улицу передо мной. Счета и заказы начали расплываться перед глазами, потому что я привык лишь вглядываться в самые дальние части длинного сквера перед входом. Появлялся кто угодно, но не он. Мимо проходило много людей, на парковке перед кофейней зачастую не было свободных мест... Я оставался и после закрытия, в тусклом освещении и с тихой фоновой музыкой. Из колонок едва слышно лился джазовый импровиз, а я медленно оседал на стул, понимая, что никто не придет. И он не придет. И я ничего не смогу с этим сделать. В голове прокручивались десятки вариантов развития событий, если бы я узнал его. Не составил бы полную картину из всех паззлов лишь тогда, когда услышал имя, а сразу признал бы густые кучерявые волосы, крупный нос и пухлые губы. Осознал бы, что он ни капли не изменился, только стал очень высоким. Понял бы, что он, так же, как и я, не забыл. Что он пришел ко мне. Что именно он целовал меня так по-особенному, чтобы я мог вспомнить. Что он весь вечер гулял со мной по городу и выносил мое стеснение, которое было явным настолько, словно не этого человека я любил все это время. Что он смотрел на меня и искал во мне именно надежду. Надежду на то, что я притяну его к себе и скажу, что помню все. А я промолчал. Не стал обдумывать свои догадки, не прижал его к себе, не пропустил через пальцы мягкие волосы и не расцеловал его впадинки на щеках. Я разрушил все, спросив, как его зовут. Разрушил последнюю надежду. Теперь он не придет. Каждый вечер, каждое утро, каждый день, вопреки своему последнему умозаключению, я ждал. Не прекращал верить ни на секунду. Представлял себе, как я протираю крайний стол в кофейне, звякают колокольчики над дверью, а широкие теплые ладони закрывают мои глаза. Я включал джаз чуть громче после закрытия, чтобы поцеловать его под чарующие звуки саксофона. Но он по-прежнему не приходил. Хичоль, Шивон и Йесон продолжали приставать, теперь уже более безобидно, но я рассчитывал на то, что на них подействует методика, применимая к животным: не показывать свой страх, и они отстанут. И правда, животные скалились, но отступали. Но даже это не могло меня порадовать. Я не мог даже назвать это своей маленькой победой. Я вообще забыл, что существует такое слово. День за днем проходил незаметно. Я практически отчаялся. Я практически смирился с тем, что этому человеку нет места в моей жизни. Я практически привык к тому, что он, словно рыба, едва оказываясь в моих руках, выскальзывал и уплывал. А столкнуться с ним можно было, прыгнув следом и дожидаясь, пока течение приведет меня к нему. Терпение и нервы были на исходе: я был измотан отсутствием Кюхена (человека, которого я отпустил дважды с перерывом в несколько лет, сейчас я не хотел отпускать ни на секунду) и продолжением того самого кошмара в кофейне. Возобновившиеся издевки стали последней каплей, я чувствовал себя самым настоящим сумасшедшим, запираясь в туалете в перерывах и устраивая едва ли не истерику для одного зрителя. Если раньше я продолжал работать там из-за шока после попытки изнасилования, то теперь - только ради того, чтобы дождаться Кюхена. Кофейня теперь была единственным связующим звеном между нами, единственной ниточкой, по которой я мог ориентироваться в этом мире без него. Я искал его образ в переполненных вагонах метро, на кишащих спешащими людьми улицах, за переполненными в выходные дни столиками кофейни. Я вздрагивал, слыша похожий голос, видя похожую внешность или походку, чувствуя похожий запах. И это держало меня на плаву, пока коллеги то и дело продолжали отпускать грязные шуточки и лапать меня при самых удобных и неудобных случаях. Переживая каждый сумасшедший день, выжимающий из меня все силы, и не видя его, я впадал в отчаяние. Я гулял по пустым улицам рядом с кофейней и моим домом, пытаясь встретиться с ним хоть случайно, но все мои попытки терпели фиаско. И лишь в один немного дождливый день, мой последний день в кофейне, я увидел его снова... Небо тогда рыдало с передышками, и по лужам и холодному асфальту гулял ветер. Посетителей было больше обычного: все хотели погреться, выпив чашку горячего шоколада или ароматного кофе. Работы было невпроворот, поэтому в какие-то моменты я даже радовался, что вскоре покину это место. Других поводов для радости не было. Две недели назад, когда Йесон, теперь уже в качестве нападающего, встретился со мной в подсобке, я написал заявление об уходе. Он кусал мою шею и лез своими крошечными противными пальцами под ткань моего поло. Мне было все равно. Не было противно, не было приятно. Я просто позволил ему поиграться, а затем лягнул коленом между ног, закрыв дверь подсобки снаружи, чтобы дать парню время на обдумывание собственного поведения. Менеджер, увидев заявление, нахмурился и уточнил, уверен ли я в том, что хочу уйти. Я кивнул. Не было ничего, что могло удержать меня здесь теперь. Кюхен не пришел бы, вопреки моим ожиданиям, эти звери не прекратили бы нападки. Ничего бы уже не пришло в норму. Я понимал, что все, что произошло за последнее время, вело именно к такому его решению. А еще понимал, что нужно было снова как-то учиться жить без Кюхена. Отвыкать любить, плавиться в чужих руках, чувствовать. Отвыкать от жизни понемногу, точными ударами в сердце. Однажды мне это удалось, поэтому вероятность второго такого опыта была воспринята мной нормально, если то состояние, в котором я пребывал с последней моей с Кюхеном встречи, можно было назвать нормальным. В последний рабочий день я почти не делал перерывов: усердно разносил подносы к столикам, выписывал счета и, как самый настоящий официант, улыбался. Вечером кофейня почти опустела, как и улицы, до этого сплошь, несмотря на плохую погоду, забитые людьми. Если днем дождь лил мелко и с перерывами, то под вечер зарядил мощной стеной. Последние клиенты собирались с духом, чтобы выйти из теплого и уютного помещения, а я позволял меланхолии медленно пробираться в сердце. Когда в кофейне не осталось персонала и посетителей, медленно попивающих свой кофе, я подошел к стеклянной витрине. Прямо за ней шел сильнейший дождь, а здесь, вокруг меня, ютились тепло и сухость. Ладонь мягко легла на стекло. Стена дождя отгораживала от внешнего мира, не было видно ни длинной улицы, на которой я высматривал Кюхена, ни соседних магазинчиков и кафе. Видно было лишь, как кто-то упрямо приближался к кофейне. Размывчатый силуэт приобрел знакомые очертания, а я отчаянно вжался в стекло, чтобы не пропустить ни мгновения, когда наконец смогу убедиться в том, что... Это не мог быть Кюхен. Не мог он узнать о моем последнем рабочем дне в кафе, это было бы чудом. Самым настоящим чудом... ...Самое настоящее чудо сейчас медленно шагало к стеклянной витрине. Его волосы, одежда насквозь были мокрыми, но я не мог сообразить, что делать, и впустить его внутрь. Согреть, обнять, поцеловать. Я мог лишь смотреть, как он испуганно смотрит на меня, а потом, не сумев сдержаться, улыбается. Мягко, искренне, любяще. Так, как умеет улыбаться только он. С его пальцев стекали капли воды, он, словно действуя в замедленном темпе, поднял ладонь и приложил ее к моей. Усталый взгляд будил во мне все больше нежности, взрывая ее внутри частыми залпами. Скучал... Как же я скучал... Его лоб опустился на стекло, и это привело меня в чувство. Не накидывая ничего на себя, оставаясь в рабочем фартуке, я выбежал на улицу и потянул его, практически отрывая от стекла. Колокольчики резко звякнули, и я, заводя Кю внутрь, закрыл дверь на замок и задвинул небольшую ширму перед стеклом, чтобы отгородить нас от случайных прохожих, которые обязательно появятся на одной из самых оживленных улиц города, как только дождь прекратится. Пришлось усадить парня на стул практически силой, его ноги и руки не слушались хозяина то ли от волнения, то ли от холода. Я положил руки на его щеки, присаживаясь на корточки, кожа была ледяной и мокрой, его зубы мелко стучали, а губы - дрожали. Я осторожно стянул с него ботинки, промокшие носки, приподнялся, быстро снимая куртку, и потянул футболку вверх. Кюхен послушно поднял руки, когда я снимал ее, и приподнялся, чтобы я мог снять джинсы. Ткань не хотела отлипать от тела, словно он вовсе не минуту простоял под этим проливным дождем. Я быстро скрылся за небольшой дверью рядом с подсобкой, ведущей на склад, и принес парню один из тех пледов, какие мы даем посетителям в холодные дни, чтобы они могли чувствовать себя уютно и греться. Теплая ткань быстро согрела Кюхена, но я терпеливо ждал, усевшись у его ног и положив голову на них. Когда он перестал мелко дрожать, я осторожно выудил его большую ладонь из-под импровизированного кокона и поцеловал в самую середину. - Ты любишь горячий шоколад? Он торопливо покачал головой. - Кофе? Тот же безмолвный ответ. - Чай? Кюхен будто бы издевался, решительно отказываясь от всего, что могло бы его согреть. Я, начиная злиться, поднялся с пола и собирался уйти и приготовить ему хотя бы горячее пирожное, но меня остановил слабый захват руки. - Что ты вообще любишь? - не выдержал я, возмущенно поднимая брови. Кюхен мог заболеть, и это пугало, заставляя воспринимать все чуть серьезнее, но вдруг до меня донеслось хриплое: - Тебя, - и это сломало во мне всю мимолетную и несерьезную злость (в первую очередь, все же на самого себя), убивая ее в зародыше. Я вновь опустился на корточки, совершенно теряя крупицы здравого смысла. Больше всего на свете я боялся проснуться. Понять, что это не мой Кюхен сейчас греется в моей кофейне, укутавшись в плед. Не мой Кюхен пришел в последний рабочий день здесь, доказывая, что чудеса случаются. Не мой Кюхен спустя столько лет признавался мне в любви, слабо - видимо, от не самого лучшего самочувствия - держа меня за запястье. - Я принесу тебе чего-нибудь горячего, хорошо? - я уткнулся в его колени, на самом деле с трудом понимая, как я найду силы сейчас на то, чтобы уйти от него даже на секунду. Его руки вмиг оказались перехвачены моими. Я смог приподнять голову и притянуть их к себе, крупица за крупицей теряя самообладание. Я безумно хотел поцеловать уже сухую кожу, но в сомнениях мог лишь тереться о крупную ладонь кончиком своего носа, как делал он уже не раз. Кюхен насквозь пропах дождем, поэтому я сильнее сжал пальцы на запястьях, боясь, что он ускользнет вновь, как ускользают сквозь кожу ледяные капли. - Самое горячее сейчас рядом со мной, - ухмыльнулся он, осторожно выуживая свои руки из моего захвата. Я приподнялся и навис над ним, глупо улыбаясь. Только Чо Кюхен, пожалуй, мог говорить такое и нагло портить романтичный момент. Его ладонь осторожно огладила мое предплечье, прошлась по ключицам, шее и остановилась на щеке. - Твоя футболка мокрая, ты можешь заболеть, - немного хрипло прошептал Кю, вновь становясь серьезным. Я хмыкнул, молча развязал свой фартук и поднял руки, позволяя ему стянуть с себя влажную ткань. Голый торс покрылся мурашками, но вовсе не от холода - от предвкушения чего-то прекрасного, долгожданного, волшебного. Кюхен медленно спустил ноги со стула, морщась - видимо, они затекли - и поднялся, давая мне возможность разогнуться и тут же пожалеть об этом: глаза парня смотрели на меня свысока, стало неловко, и я приподнялся на цыпочках, чтобы не выглядеть глупо. Плед соскользнул с его тела на пол. Его длинные пальцы коснулись шеи и продвинулись выше, вплетаясь в пряди моих влажных волос. Я готов был вмиг превратиться в кошку и замурлыкать, подставляясь под ласковые прикосновения, но сегодня был вовсе не тот день. Не обычные бесконечные ласки были тем, чего сейчас хотелось нам обоим - полуобнаженные тела требовали близости, сами жались ближе, подталкивая нас на абсолютнейшее безумие. Я боялся, чертовски боялся, когда он начал наступать на меня, заставляя непроизвольно отходить назад. За спиной оказалась стена, пути к отступлению были отрезаны, поэтому я лишь горячо выдохнул на его шею и позволил ему завладеть ситуацией. Если для того, чтобы быть уверенным в том, что он больше не уйдет, нужно было переспать с ним, я согласился бы, не раздумывая, что я и давал ему понять своим тяжелым влажным дыханием куда-то в крепкую шею. Я провел языком по теплой коже и обхватил ее зубами, засасывая. Его руки гладили мою поясницу и, наконец, остановились на талии, впиваясь в нее пальцами. Фиолетовый синяк, оставшийся на шее парня, словно открыл мне глаза. "Мы больше не дети. Прошло несколько лет, а мы все еще любим, все еще хотим, все еще горим". И эта мысль молнией прострелила все тело, задевая каждое нервное окончание. Я сжал пряди его волос в кулаке и припал к коже, оставляя второй засос совсем рядом, пока Кюхен легко скользил пальцами по моей коже, изредка забираясь под джинсы. Я отстранился от его шеи и испуганно уткнулся носом в то самое место, где теперь красовались две яркие метки. Все еще было нестерпимо страшно, и с этим необходимо было бороться немедленно. Кю замер, видимо, чувствуя мою дрожь, и осторожно обхватил меня руками, обнимая. Я хотел бесконечно ласкать его и чувствовать взаимные прикосновения рук, губ, языка, но мысль о болезненной, какой я ее себе представлял, близости вышибала из меня весь настрой вместе с холодным потом. Кюхен огладил мои плечи и поцеловал в макушку, восстанавливая дыхание. Я смог выдохнуть. Он понял и готов терпеть. Он рядом и никуда не уходит. Он любит и.… И я люблю. Все еще люблю его. Кю было тяжело, а мне – дико совестно. Он пытался успокоить взбудораженные нервы, но периодически срывался и, сжав мои волосы в кулаке, оттягивал голову назад, покрывая скулы поцелуями и укусами. Таким я его не знал. Таким я его себе не мог даже представить, и, как только я начинал думать об этом, он, словно по мановению волшебной палочки, разжимал пальцы и принимался едва ощутимо водить чуть влажными губами по моей щеке. Я безумно хотел поднять голову и притянуть его для томного поцелуя, хотел бесконечно предаваться нежным ласкам и дразнить влажными прикосновениями, но оставалось только терпеть то, как его худая грудь и чуть выпирающий и совсем не накаченный живот прижимается к моему телу. На мне были джинсы, а вот Кюхен оставался в одном лишь нижнем белье. Это и дало повод для прекращения этого безумия. - Ты замерзнешь, Кю-а. Парень тяжело вздохнул и отстранился лишь на немного, так, чтобы наша кожа не соприкасалась слишком тесно. - А когда это делали они, ты не возражал. И не сопротивлялся, - тихо но твердо произнес парень, смотря куда-то мимо меня и сжимая губы в тонкую полоску. - Откуда ты?.. - Сначала один, потом другой, они все тебя трогали, они все к тебе прикасались, чувствовали тебя своим. А ты и слова против не сказал. Из меня словно вышибли дух – слова Кюхена были ясны, как день, и непонятны в то же время. Как? Когда? Почему? Я ведь смотрел. Протирал витрины и всматривался в людей, бродящих по парковке и длинной улице, вглядывался в лицо каждого посетителя. Как он мог видеть? Как он мог быть там, где я искал его так тщательно? Кюхен, видимо, понял причину моего удивления, более того, он на нее, вероятно, рассчитывал, поэтому, немного болезненно сжав мое плечо, рассказал о том, как сидел в машине, одолженной у друга, на парковке и наблюдал за тем, как проходили мои будни в кофейне. Он дежурил около нее с утра до вечера. Забывал об учебе и друзьях. Забывал обо всем и просто приезжал, чтобы посмотреть, как мои дела. Вглядывался в мое потерянное лицо прямо перед витринами и руку, застывшую у стекла с тряпкой – видимо, когда я видел кого-то похожего на него, – и всем телом подавался вперед, словно пытаясь дотянуться, минуя стекло витрины, расстояние между кофейней и парковкой и лобовое стекло автомобиля. Ему было страшно. Страшно после того вечера, потому что он не сдержался и повел себя слишком опрометчиво. Он был удивлен, что я не ударил его, а я все еще молчал, что понял все, стоило мне услышать его имя. Он говорил отрывисто и взволнованно, рассказывал мне о том, как заметил меня на той школьной линейке, когда мои белые волосы сверкали на солнце. О том, как неосознанно начал ходить за мной и искать встреч. О том, как это он – именно он! – целовал меня на заднем дворе школы, не сумев сдержаться. О том, что он натурально рыдал, когда родители радостно сообщили о его скором отъезде в столицу и о уже поданном заявлении в престижный институт, принялись собирать его вещи, а потом посадили на самолет и помахали рукой. Он не знал, что следовало бы мне сказать. «Я уезжаю»? «Все было здорово»? Самое главное было в том, что тот вечер для него, как и для меня, был едва ли не самым лучшим за всю жизнь. И это он произнес, пристально смотря в мои глаза и поглаживая кончиками пальцев мою щеку. - Я увидел тебя в метро и узнал сразу. Ты почти не изменился, все еще выглядишь и ведешь себя как школьник. Та визитка, которую ты сунул мимо кармана, стала моим шансом. Я решил, что, раз уж судьба так благосклонна ко мне, я не мог просто взять и упустить этот шанс. Я разглядел тебя здесь, в кофейне и понял, что ничего из того, что разрывало мое сердце все те два года в школе, не прошло, не ослабилось, а лишь загорелось ярче. Я просто не мог уйти тогда, оставив тебя в покое. Даже если бы захотел, не смог. Но ты не мог меня узнать: я видел недоверие в твоих глазах, видел стеснение, сомнения и едва ли зарождавшуюся симпатию, когда ты разрешил мне поступить так, как никто другой не позволил бы ни за что в жизни. Но тот страх в твоих глазах…. Я был уверен в том, что слишком поторопился, и, не напомнив о том, кто я, совершил огромную ошибку. Но как же я хотел, чтобы ты обнял меня за шею, как тогда и прошептал на ухо, что помнишь. Помнишь все. И сдержаться было невозможно: твоя мимика, жесты, походка – все это было так знакомо, что будило во мне прежние чувства все с большей силой. И сколько бы я не сопротивлялся, желание вновь коснуться твоих губ оказалось сильнее всего остального. А потом я ушел. Ты не вспомнил меня, так что все остальное не имело смысла, да и обидно было слишком… Только отпустить тебя не получилось. Чувствовал себя последним идиотом и каждый раз обещал себе, что это последний день, когда я наблюдаю за тобой. Я все равно возвращался. Ненавидел себя за то, что не мог выйти из машины, а когда они начали приставать к тебе… Я блокировал двери, чтобы не выбежать и не устроить драку. Я сжимал пальцами руль со всей силы. Но однажды, когда один из них, тот придурок с красными патлами прижал тебя к стене, стоило только менеджеру выйти, я не смог. Вылетел из машины, но остановился у самой двери в кофейню, услышав разговор того самого менеджера по телефону. «У Сонмина завтра последний рабочий день, а замены все еще нет». И вот я здесь. В проливной дождь. Ты ценишь такие жертвы, Ли Сонмин? – Кюхен усмехнулся и уткнулся носом в мой висок. Я пребывал в прострации, пытаясь ухватиться хоть за одну из тех мыслей, что потоком проносились в голове. Получилось сцепиться лишь за самую часто мелькающую: «Как я могу отпустить его после того, как судьба сама в очередной раз сталкивает нас лбами и крепко прижимает друг к другу, принуждая смотреть в глаза напротив и видеть там нескончаемое «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя»?». Я издал нервный смешок и провел ладонью по голове Кю, вплетая пальцы в его волнистые волосы. Я не знал, что в таких ситуациях стоит делать, что говорить, а о чем промолчать. Мы стояли в почти темной кофейне, он прижимал меня к стене, стоя в одном нижнем белье босиком на кафельном полу. Его грудь вздымалась чуть чаще, чем следовало бы, а сердце волнительно колотилось о мое, словно между ними не было кожи и ребер – моих и его. «Пообещай, что возьмешь меня за руку прямо сейчас и не отпустишь никогда» - хотел сказать я, но лишь нервно закусил губу. Воспоминания о выпускном вечере, о нашей встрече в метро, ночной прогулке, поцелуе, его имени захлестнули меня, затянули в свой водоворот так сильно, что я и не понял, как оказался еще сильнее вжатым в стену. Губы Кюхена касались моих едва ощутимо, но даже от этих невинных прикосновений пульс значительно участился. Я прикрыл глаза и отдался незабываемому чувству, что теплой волной накрыло меня. Это был третий такой поцелуй – он не касался моего рта языком, не пытался разомкнуть губ – но ноги у меня подкашивались, как в первый раз. - Я все помню, - пробормотал я в перерыве между поцелуями, вновь прихватывая его нижнюю губу своими. Но провести его не удалось. - Что? - Помню тебя, - прошептал я, выцеловывая его щеку. – То, как ты целовал меня, твоя внешность, походка, манера говорить… Прости, что смог осознать лишь тогда, когда задал тот глупый вопрос. Прости, что заставил волноваться. Прости за то, что ты стоял под проливным дождем. Прости, - шептал я, покрывая кожу лица поцелуями. Я не выдержал и крепко сжал парня в объятиях, потому что всем, о чем я мог думать, было: «Какие же мы все-таки идиоты. Счастливые любящие идиоты». А вскоре и думать стало невозможно, ведь его пальцы так идеально водили по моему телу, заставляя его плавиться, словно восковую свечу в жару. Да, я был всего лишь студентом с большим грузом проблем. Да, я терпел издевательства и ненависть к себе, я с самого выпуска из школы носил в сердце огромную и неправильную любовь, неосознанно не подпуская к себе никого. Да, все это было, но сейчас я чувствовал счастье: ловил его в ладони, пытаясь удержать, и не боялся, когда оно выскальзывало, потому что его было навалом. Все счастье мира было собрано в маленькой кофейне в центре столицы, в углу здания, где меня целовали так нежно и так трепетно, что я чувствовал, как в глубине моего сердца распускаются прекраснейшие цветы. Рассвет перед днем моего увольнения мы встретили вместе, сидя у витрины на полу, прикрывшись ширмой. Смотреть на то, как вместе с восходом солнца твоя жизнь становится ярче и безоблачнее, было так невероятно, что я готов был петь. Я уходил с работы на следующее утро, снимая фартук официанта уже насовсем. Менеджер пожал мне руку и умчался по неотложным делам, а парни, столпившись, словно стадо баранов, опустили головы и начали что-то бормотать. Я уже хотел было соврать им, что вовсе не злюсь, но Кюхен накрыл мою руку, поднявшуюся в мирном жесте, и произнес немного пугающее: - Благодарите небеса за то, что я все еще не начистил вам морды. - А куда мы идем? - весело спросил я, крепко сжимая руку своего уже парня на улице, когда мы покинули кофейню, к которой у каждого из нас сложилось особое отношение. Она свела нас, но заставила меня мучиться, поэтому Кюхен официально назвал ее злосчастной. - Туда, где сможем вспомнить, с чего все начиналось… - загадочно произнес он и свернул в переулок. Я долго оглядывался и не мог понять, куда мы идем, пока не почувствовал теплую ладонь на своей пояснице и губы на моих губах. Оторвавшись, я огляделся и распознал в здании, за которым мы прятались, школу, чертовски похожую на нашу. Улыбка сама расползлась по лицу, когда кончики наших носов уже привычно соприкоснулись, а глаза прикрылись. Я держал его за руку и нежно терся носом о его нос, словно нам вновь было по семнадцать, и понимал, насколько же благосклонна ко мне оказалась судьба, однажды поселив в моем сердце именно его. Кюхен осторожно выпутал пальцы из моей хватки и провел ими по моей щеке, и я понял: он думает точно так же.