Кошмары

В его шкафу нет скелетов и не прячутся тени прошлого. И под светло-желтым линолеумом не скрыта мертвая шлюха. На спинке его стула всегда висит мокрое полотенце — просто так, для того, чтоб отогнать призраков сладких мечт. Да и то чаще всего оно просто собирает противную серую пыль. Смех редко звучит в этом маленьком замке — его чертовой крепости, покрывающей темным пологом всё, что напоминает о прошлом, об одном бесшабашно изумительном лете. Ему двадцать четыре, и он по-прежнему верит в единорогов. Как в детстве разговаривает вечерами с чахлой фиалкой на подоконнике. Цветок он зовет Беатрис, и иногда поливает ее из детской лейки с ромашкой на ярко-розовом боку. Фиалка лишь молчаливо наблюдает «глазами»-листьями. На полке — куча фотоальбомов, где меж пересыпанных пылью страниц прячется алое нечто, родное воспоминаниям, теплое, скользящее шелком волос сквозь пальцы и лунным флером по коже. И на уровне подсознания чуется застарелый запах лаватеры. Нежный, почти невинный, с какой-то потайной струной, к которой и прикасаться страшно, ибо затопит чернильно густым отчаянием, удушит рвущей болью, захлестнет в сумбурный вихрь смятых мечт. И схлынет, оставив стеклянно ясную пустоту. Он ненавидит себя за это. За непозволительную острую слабость, горчащую на корне языка, за уродливо толстые шрамы на запястьях — символ своей бесхребетной амебной безвольности. Ему хочется впасть в анабиоз, забывшись, хочется подчинить сердце разуму и остановить его, жадно бьющееся, расплескивающее густую и будто вязкую боль, разгоняющее сладкий ядовитый тлен по венам. А когда Беатрис высыхает окончательно, скукожившись коричневыми жгутами, когда полотенце падает и забивается под кровать, приходят они. Кошмары. На холодном пустынном пляже, роясь в стылом песке, он что-то ищет, тревожно оглядываясь. В лабиринте он стремится найти центр. И что он ищет — знает лишь лукаво улыбающееся с мятой фотографии лицо. Его икона, его идол, воплощение его молитвы. Когда неожиданно исчезает и лейка с ромашкой, и стул уползает в другую комнату, и фотография теперь лежит в шкафу под рубашками, он понимает, что искал, понимает, что кошмары не были и вполовину такими жуткими. На пляже он находит свой полусгнивший труп, а в лабиринте нужно искать не центр, а выход, ибо Минотавр рвет его ментальную плоть и топчет нематериальные кости. Мечты не сбываются, мысли не материальны. А он просто не проснулся однажды.