Заживо казненный

— А теперь гляди внимательно, как тьма сожрет его, — самодовольно сказал аббат. Но из всего церемониального представления ей запомнились только глаза колдуна. И его дурацкий капюшон. Аджи виделось в полубезумных тех глазах, так зараз много-много всего. Она понимала, что хоть колдун и не оборачивается, а знает — что за спиною у него. И он был испуган, и он продолжал быть горд. «Сильный» — подумала маленькая Аджи. Аббат, ее опекун, решил что 14-летней воспитаннице пора воочию увидеть показательное изведение нечестивца. Хорошо это они придумали, церковники, скармливать колдунов их собственной тьме. Но Аджи смотрела, и ей, в отличие от собравшейся толпы, происходящее вовсе не казалось ни хорошим, ни смешным. Что-то вдруг сместилось в восприятии девочки, нечто в глазах этого колдуна, и его дурацком капюшоне… затронуло, так защемив где-то в подреберье у нее. И в этот момент Аджи приняла решение когда-нибудь непременно его найти. Найти в аду поглотившей тьмы. — Я буду хорошо учиться эзотерическим наукам, — очень серьезным голосом сказала девочка, когда колдун исчез в дышащей клубами раскаленных частиц металла звериной пасти мрака, растворившейся следом по принципу погасшего пламени костра: только не огонь, а тьма. Аббат довольно потер потные свои, все в перстнях руки об огромный живот, он был удовлетворен произведенным на воспитанницу эффектом. Не сейчас, ни когда-либо после так и не поняв, что эффект этот прямо противоположенный тому, на который он рассчитывал. Может когда-нибудь многими годами позже, до него дойдут ужасающие слухи. Если к тому времени он еще будет жив при своих гиподинамии с гипертензией. Но то уже совсем другая история, об Аджи и колдуне. ..... А он стал совсем седым. И безумным. Колдун, или то, что от него осталось в этом аду. Смотрел прямо на Аджилину, стоящую перед ним и будто не видел. Она попыталась вспомнить, какого цвета были его длинные волосы, и не смогла. — Меня зовут Аджи, — медленно, как можно более четко проговорила девушка. — Тебя не существует, — вдруг отозвался колдун, и горько усмехнулся. Голос его был совсем хриплый. — Скажи мне свое имя, и я выведу тебя отсюда, — радуясь, что он все еще способен говорить и вообще реагировать, произнесла Аджи, видя будто наяву, как он кричал, срывая голос, годами, в полном одиночестве, в этом измерении тьмы. Колдун поднял бровь. «А все-таки я верно запомнила, он красив. И даже глубокие морщины не портят его» — подумала она. — Я. Не буду. Разговаривать. С собственной. Галлюцинацией, — делая рваные паузы между словами, сказал он. И Аджи поняла, сколько раз он — разговаривал, сходя с ума. — Я — настоящая. — Ну да. Конечно, — иронично сощурился колдун и обрывисто выхрипнул в сторону, облизав сухие губы. «Это что, смех? — догадалась Аджи, — он что… он даже смеяться все еще пытается. Сильный, я верно тогда поняла». Не тратя более времени на очевидную бесполезность слов, Аджи шагнула к нему и, протянув руку, в качестве доказательства своей неиллюзорности прикоснулась. Подушечками пальцев легко проведя по иронично вздернутой брови, выгравированным страданиями морщинам, по острой скуле вниз, до уголка губ… Она ожидала какой угодно реакции, даже самой агрессивной — безумие невозможно предугадать, на легкое свое, может, чуть настырное прикосновение. Но времени на доказательные объяснения особо не было, да и словам он все равно не верил… Но, только не того, что вздрогнув от ее руки, колдун пошатнулся. Глаза его закатились, и он молча рухнул навзничь без чувств. — Э… эй… — растерялась Аджи. Тьма вокруг вдруг дрогнула и ожила. Тьма была свободна, когда колдун, отключившись, полностью потерял контроль. — Очнись, — справившись с некоторым замешательством, затрясла его за плечи Аджи, — если ты будешь валяться без чувств в собственной внутренней тьме, у нас будут проблемы! Ну же! Ты же сильный, я знаю, открывай глаза! Да чеееерт! Тьма становилась раскаленной, закипала, пенилась будто нефть. Наползая, образовывались одна поверх другой клыкастые пасти, медленно и неотвратимо, точно лава поднимались к ним, пуская с клыков нефтяные слюни. Аджи представила, сколько раз они жрали его здесь, заточенного один на один с тьмой во тьме. Она будто воочию увидела это, как тогда, когда-то в детстве, она видела одну из этих пастей, что заглотила его, вызванная специальным ритуалом, изнутри него же самого, экзорцистами аббатства. И Аджи заплакала. Она выпустила бесчувственное тело, шмякнувшееся о что-то неопределенно твердое под ногами, и закрыла лицо ладонями, разрыдавшись в голос. Размазывая рукою по лицу слезы, Аджи вдруг натолкнулась прямо на взгляд колдуна. Очнувшись, он смотрел на нее даже не пытаясь подняться, и глаза его были огромными и совершенно испуганными. Он боялся, что она окажется только лишь иллюзией, видением, очередной из верениц подобных с ним игр, его сошедшего с ума рассудка. — Ты… ты… ты… — шептали его белые губы, и он хотел прокричать «настоящая» и одновременно заключить «не настоящая», разрываясь между надеждой и отчаяньем. Страхом снова обмануться миражом, — ты… ты… ты… — твердил он как молитву, забывая все остальные в мире слова. Руки его царапали землю, не решаясь попытаться прикоснуться, потрогать, спугнуть — вдруг видение, вдруг растает. Рычащие пасти нависали над ними, смыкая кольцо точно собравшиеся обрушиться волны. Аджи плакала, колдун хрипел «ты… ты… ты…» и, кажется, сделался вконец безумным. И Аджи тогда наклонилась вплотную к его дрожащим губам и проговорила в них: — Имя, скажи мне свое имя. Глаза колдуна прямо перед ней, бесконечно больные и все еще — полные надеждой. Безумной, беспредельной, безнадежной… надеждой. — Я… я. Забыл его, — одним дыханием без голоса прошептал он, глядя в глаза «своему видению». Пасти мрака, истекая черной смолью, ринулись сразу со всех сторон на них. — Нас… нас сожрут, — простонал колдун и вдруг вцепился в Аджи мертвой хваткой, неосознанно причиняя боль, панически не желая каждой клеточкой вновь, в бессчетный раз, переживать это. И Аджи, не обращая никакого внимания на оставляемые отчаянно вцепившимся колдуном синяки, обняла его, прижав к себе. — Ничего, — выдохнула она в его седые волосы, даже они пахли болью, — ничего, — мягко сказала Аджи, — мы не утонем. Ты только не отпускай меня. Колдун всхлипнул ей в плечо, и захлебывающиеся нефтяными слюнями волны тьмы, обрушившись, накрыли их.