Покажи мне меня

Это было самое странное прослушивание, на котором только Рёте доводилось бывать, а в последнее время где он только не пробовался, пытаясь заново пробиться наверх. От менеджера ему досталась бумажка с адресом в Акихабаре и пометкой «реалити-шоу». Рёта приехал за полчаса до назначенного времени, поднялся на слегка обшарпанном лифте на нужный этаж и уставился на пустой коридор с рядом стульев. Привычной толпы соискателей не было. То ли Рёта был единственным кандидатом, то ли наниматели не хотели, чтобы актеры общались между собой. В комнате для прослушивания — переделанном конференц-зале, судя по овальному столу, — все наводило на мысль о временности: составленные друг на друга стулья в углу, одинокий плакат с логотипом неизвестной фирмы. Оператора не было: провода от автоматически снимающей камеры шли к закрытому лэптопу. Сразу мелькнула мысль, что интервью передают куда-то по Интернету тому, кто действительно решает. Да и сидящие напротив него люди совершенно не походили на телевизионщиков: слишком неподвижные были у них лица. Одного — старика лет семидесяти — Рёта легко мог представить дворецким эпохи Мэйдзи. Другой же, Рёта готов был поспорить, довольно долго работал в службе безопасности: было что-то в том, как едва заметно отходило назад его левое плечо, будто под пиджаком у него кобура, из которой нужно мгновенно вытащить пистолет. Рёта попробовал скопировать его позу и буквально через несколько секунд заработал настороженный взгляд. — В вашем резюме вы пишете, что вы свободно владеете английским, корейским, китайским, а также немного французским. — Все так, — кивнул Рёта. Куда без английского в модельном бизнесе, корейский и китайский пришлось учить для съемок в драмах, а французский он подхватил у бывшего любовника. — Хотите послушать? — Пока не требуется, — старик снова уставился в резюме. — Но предположим, вам придется для роли выучить немецкий. Как быстро вы сможете это сделать? Интересное требование. Рёта задумался. Повседневные фразы он осваивал без труда, память у него была хорошая, произношение тоже никогда не было проблемой. Пара недель — и он сможет общаться на бытовые темы. — Зависит от глубины, — сказал он осторожно, хотя менеджер всегда советовала проявлять в таких случаях бурный энтузиазм. — Произношение я копирую легко, слова запоминаю быстро, но более или менее сложная грамматика потребует времени. Старик наклонил голову; кажется, ответ ему понравился. — Кстати о копировании, — кашлянул «охранник», — говорят, вы хороший пародист. Рёта закусил щеку, сдерживая грустную усмешку. — Очень хороший, — подтвердил он. Даже слишком; если бы еще он умел думать и не изображать людей без чувства юмора, с работой у него бы сейчас было получше. — Можете изобразить кого-нибудь? — Все равно кого? — Какого-нибудь известного нам человека, — сухо уточнил старик, сомневаясь то ли в своем знании современных идолов, то ли в способности Рёты соображать. — С кансайским выговором, — добавил «охранник». А черт его знает, кто для них «известные люди». Хотя… Зачем далеко ходить? Рёта выпрямил до предела спину и совсем чуть-чуть по-старчески ссутулил плечи. Сложил руки, как будто бы перед ним стоял стол. Сделал вид, что перелистывает страницы. — В вашем резюме вы пишете, что вы свободно владеете английским, корейским, китайским, а также немного французским, — сказал он, и «охранник» покосился на старика. Прозвучало действительно очень похоже — нехорошо хвалить самого себя, но этот легкий кансайский выговор Рёта научился изображать еще в школе. Старик выпрямился сильнее. Рёта повторил его движение и добавил, глядя прямо в камеру: — Мне кажется, этот молодой человек, — он сделал вид, что снова заглядывает в бумаги, — Кисе Рёта, вполне сможет справиться с возложенной на него задачей. — Я еще в своем уме и способен запомнить имя с первого раза, — холодно сказал старик; у «охранника» дернулся уголок рта. — И не торопите события, мы еще ничего не решили. Следующий вопрос… — его слова оборвал телефонный звонок. — Слушаю, — едва взглянув на номер, ответил «охранник». — Да. Да. Так точно. Он нажал на отбой и пристально посмотрел на Рёту. — Босс приглашает вас отобедать с ним. — Босс? — Депутат Акаши. Ну и зачем понадобилась эта игра в шпионов? Рёта был готов к странному повороту, но не к тому, что это окажется Акаши. Встреча бывших одноклассников никому бы не показалась подозрительной. Ведь не сказать, чтобы они совсем не общались… Хотя черт его знает, столько всего успело произойти. Последний раз они виделись два года назад на свадьбе Куроко. Мельком. Рёта тогда сильно рассорился с телекомпанией, отказавшись играть очередного «звездного мальчика», и с праздника постарался сбежать поскорее: иначе его наблюдательные друзья — а среди них были мастера едва ли не мысли прочитать по движениям тела — рассмотрели бы, что у него неприятности. И от Акаши он тогда держался подальше, и не только из-за умения видеть насквозь. Попавший в опалу актер и успешный политик — ну что тут могли папарацци решить. Потом Рёта очень удачно изобразил директора компании в очень неудачный момент, и все стало совсем плохо. У Акаши эти два года тоже выдались бурными. Очень скоро после той свадьбы его сбросила лошадь — говорили, покушение, — и он долго лежал в больнице с переломанным позвоночником. В газетах писали, что его парализовало, что на его несомненно блестящем будущем поставлен крест, что Япония и Либерально-демократическая партия потеряли сильного политика. Акаши действительно пришлось подать в отставку. Он пропал на год. А семь месяцев назад он появился снова: в инвалидном кресле, но еще более несгибаемый, чем был. Без поддержки со стороны победил как независимый кандидат в одномандатном округе и, кажется, начал снова играть заметную роль в парламенте. Всю дорогу Рёта ломал голову, но, ни рассматривая мокрые мартовские улицы за затемненным окном машины, ни в лифте, глядя, как меняются этажи с минус третьего до тридцать пятого, не смог сообразить, зачем он понадобился Акаши. Когда он в сопровождении старика и «охранника» вошел в просторный номер, стол уже был накрыт. Рёта еще усмехнулся про себя: надо же, «Шангри Ла», комната с видом на императорские сады — Акаши в своем репертуаре. Но стоило тому выехать из спальни в гостиную — устыдился: наверняка отель выбрали именно за размеры комнат, самостоятельно маневрировать тут на кресле было проще, а заказывать номер специально для инвалидов Акаши не стал бы ни за что. Перебирая руками, Акаши подкатил кресло к столу — старик, стоящий справа от Рёты, едва заметно подался вперед, будто хотел помочь, но не смел. — Присаживайся, Кисе, — Акаши показал на соседний стул. — Я немного проголодался и буду рад, если ты ко мне присоединишься. — С большим удовольствием, — согласился Рёта и добавил, чтобы разрядить обстановку: — Акашиччи. Он попытался узнать, к чему все эти странности, но Акаши предупреждающе поднял руку: потом и не здесь. Пришлось болтать о пустяках. Неприятных пустяках: Акаши так повел разговор, что Рёта выложил историю своих злоключений. — Ты же понимаешь, от тебя хотят извинений. Возможно, пару дней постоять на коленях под дверью, — усмехнулся Акаши за десертом. Рёта пожал плечами и усмехнулся тоже. Царапнул ногтем хрусткую льняную салфетку под блюдцем. Все ему советовали не упорствовать, пойти на поклон. Вот только когда-то, в самом начале, он уже сдался, пошел по пути наименьшего сопротивления. Второй раз он так ошибиться не хотел. — Да я бы постоял, Акашиччи. Но я же не просто работать хочу, я хочу играть в тех ролях, которые мне интересны. А мне опять будут давать плейбоев и романтику. — Это звучало очень по-детски, капризно и наивно, особенно с выбранным тоном, но для Рёты это было важно. — И какие же роли тебе интересны? — Ты не смотрел «Зиму в Нючжуане»? Акаши покачал головой. — Это китайская военная драма. Я там играл нашего офицера, который влюбился в местную девушку. Это была настоящая работа, понимаешь. Выучить язык, исторический материал, верховую езду, фехтование. Разложить по полочкам в голове политику того времени. — Мне казалось, ты не очень интересовался историей в школе? — Ну Акашиччи, это же другое! Это же не просто даты в учебнике выучить, это прожить другую жизнь! Акаши бросил на него внимательный взгляд поверх фарфоровой чашки. — А разве когда ты играешь, например, плейбоя, ты не проживаешь его жизнь? — слова прозвучали упреком, будто бы Рёта не к каждой роли подходил серьезно. — Проживаю. Но одно дело пустая жизнь, а другое — жизнь, которая имеет значение, которая оставляет след. — Вот как. — Акаши отставил опустевшую чашку. — Тогда, пожалуй, пора поговорить о деле. — Он кивнул старику, и тот, накинув Акаши пиджак на плечи, встал у него за спиной. — Пойдем. Вчетвером они поднялись на крышу. Сырой пронизывающий ветер тут же залез под куртку, но Рёта, слишком заинтригованный и взбудораженный предстоящим разговором, запахивать ее не стал, только сунул руки глубже в карманы и огляделся. Окрестные небоскребы кутались в серую дымку, а императорские сады далеко внизу виднелись смутным темным пятном сквозь туман. — Я хочу предложить тебе роль, Кисе, — начал Акаши. — Которая будет иметь значение. — Ты решил снимать кино? — Нет. Я решил изменить Японию. — И какую роль ты мне в этом отводишь? Зная Акаши, Рёта ожидал чего угодно, хоть публичного самосожжения или харакири, но не последовавшего предложения: — Я хочу, чтобы ты сыграл меня. Рёта недоверчиво рассмеялся. — Ты шутишь? — Нисколько. Акаши уперся в подлокотники и тяжело поднялся — зрачки его мгновенно расширились, затопляя радужки. Он сделал несколько шагов до Рёты. — Я всегда собирался изменить нашу страну, но падение помешало. Отец, — Акаши дернул уголком рта, — считает, что из инвалидного кресла руководить нельзя. Он лишил меня своей поддержки, но это лишь означает, что мне придется самому заработать политический вес и набрать сторонников. В наши дни это нельзя сделать без телевидения. Я хочу, чтобы ты играл меня во время публичных выступлений. На висках у Акаши выступила испарина — было видно, насколько больно ему стоять. Рёта едва удержался от того, чтобы помочь. — Но зачем? Ты отлично сам можешь… — Ты же помнишь, что меня двое? Рёта кивнул. Вторая личность так давно была просто еще одной чертой Акаши, что он никогда не вспоминал об этом как о чем-то выдающемся. — Он исчез вскоре после моего проигрыша, но после падения появился снова и вмешивается в мои дела. Мы сходимся в целях, но методы у нас разные. В личном разговоре наше различие можно списать на настроение или обстоятельства, но запись — это доказательство, материал для анализа. А мне совсем не хочется, чтобы, когда я стану премьер-министром, кто-то стал шантажировать меня диссоциативным расстройством. Акаши не знал слова «если», только «когда», и Рёта тоже в нем не сомневался. Другое дело, что они все-таки очень разные физически, несмотря на то, что Акаши со школы немного подрос и раздался в плечах. — Акаши, я могу скопировать тебя: речь, манеры — но не смогу стать полным двойником. Рост… — Кресло это скроет. Кресло, одежда и грим. Остальное сделает твой талант. Разница в росте с Ацуши у тебя еще больше, но если тебе удавалось копировать его на площадке, я думаю, ты и тут справишься. Кроме того, ты знаешь мой секрет уже шестнадцать лет и никогда не использовал свои знания против меня. Акаши стоял неподвижно, по виску ползла капля. Взрослый, но почти на полголовы ниже Рёты. Серый пиджак на плечах. Голубая рубашка — ворот расстегнут на две пуговицы и распадается буквой «V». И совсем не трудно вспомнить бело-голубую майку с четверкой, и в первый раз прозвучавшее: «Стартовый состав… Номер восемь, Кисе Рёта». Это была рискованная авантюра. Именно авантюра, по-другому не скажешь. Если Рёта провалится, крест на его карьере будет поставлен точно. Он согласился. * * * «Из-за многоуровневых кредитований экономика современной Японии более всего напоминает одноколесный велосипед, на котором громоздится черепаха, на которой стоят три слона и далее по тексту. Стоит хоть на мгновение остановиться — все рухнет», — мягко звучал голос Акаши в наушниках. По специально записанным для него лекциям Рёта изучал не только экономику, но и манеру выражаться, строить предложения, тембр голоса, расстановку пауз и логических ударений. Чтобы все сработало, копия должна быть идеальной. Не только говорить, но и думать, как Акаши, — вот что требовалось от Рёты. Прошло уже два месяца с тех пор, как они перебрались в это поместье в префектуре Киото. Старый дом в традиционном стиле все еще сохранял следы свежего ремонта: часть балок под крышей была светлее других, свежая темная черепица перемежалась с выгоревшей. Каменная кладка террас в огромном саду на склоне горы еще не успела покрыться мхом, а дорожки явно были проложены заново, чтобы легко проезжало кресло. Но единственным, кто ими пользовался, был Рёта: Акаши в саду не показывался никогда. В самом доме было странно: в подновленные традиционные комнаты с расписными ширмами и бумажными раздвижными стенами привезли европейскую мебель, хорошую, но будто купленную наугад, ванные переоборудовали, поставив душевые кабины — со стоком прямо в полу. Но примерно половины помещений ремонт не коснулся вообще, и с наступлением сумерек в коридорах витал пыльный запах старины и горелого дерева, нагоняя мысли о кровавых дворцовых переворотах былых времен. Поэтому вечерами Рёта занимался в саду, иногда отрываясь от книг, чтобы посмотреть, как солнце опускается в сиреневую дымку над морем. За время его обучения отцвели сливы и вишни, террасы рисовых полей заполнились водой, и теперь уходили вниз к заливу Майдзуру, словно зеркальные ступени. Еще месяц — и фермеры высадят рисовые ростки, вскоре после этого откроется новая парламентская сессия, а Рёта все еще не чувствовал себя готовым. Он смог бы убедительно сыграть Акаши в быту или прочитать речь, но без подсказок ответить на неожиданные вопросы во время интервью пока было выше его сил. Слишком широк был круг интересов Акаши. — Господин, прошу вас проследовать в дом. Прибыли материалы для грима. — Из-за наушников Рёта не услышал шагов Сасаки-сана. Сасаки-сан — «старик» с прослушивания — действительно оказался дворецким-секретарем и едва ли не гувернером Акаши. Рёту он, вроде бы, недолюбливал. Во всяком случае, в то, что у Рёты получится стать достойной копией, не верил. Тем не менее, помогал во всем и даже по приказу Акаши обращался к Рёте как к нему самому. Но реакции были не совсем те — и Рёта винил себя. Вот если Сасаки-сан поведет себя с ним в точности как с Акаши, это и будет означать, что в образ Рёта вошел идеально. Дождавшись, когда Рёта отметит поклон — на строго положенное количество градусов, — Сасаки-сан выпрямился и подтолкнул кресло к Рёте. Если бы на его месте был Акаши, у Сасаки-сана подрагивали бы кончики пальцев от желания помочь. Рёта тяжело поднялся и, делая вид, что превозмогает боль, опустился в кресло. Толкнул колеса. За прошедшие месяцы он похудел, но мышцы на руках стали намного сильнее. — Не спешите так, — поправил его Сасаки-сан. Точно. Рёта притормозил — это ему сейчас не терпелось увидеть себя в гриме, Акаши же не торопился никогда и никуда. На полное преображение ушло полтора часа: Сасаки-сан превосходно освоил это искусство, но еще не отточил навыки до полного автоматизма. Кимоно, чуть большего размера глубокое кресло, линзы, перекрашенные волосы, новая стрижка — Сасаки-сан поставил рядом на экране две фотографии. Офигеть. Рёта выровнял дыхание. Заставил губы чуть изогнуться вниз. — Мне надо побыть одному. — Как ска… — Сасаки-сан вздрогнул и поклонился ниже обычного. Без пререканий покинул комнату. Рёта торжествующе улыбнулся в зеркало. Торжествующе не как Кисе Рёта, а как Акаши Сейджуро: едва заметно, без особой радости, просто фиксируя очевидное. Грим — это всего лишь грим. Жизни в силиконе не больше, чем в маске театра Но: оживет он или нет, полностью зависит от актера. — Кресло, одежда и грим. Остальное сделает твой талант. Если тебе удавалось копировать Ацуши на площадке, я думаю, ты и тут справишься. Кроме того, ты знаешь мой секрет уже шестнадцать лет и никогда не использовал свои знания против меня, — сказал Рёта вслух, и левую ногу будто прострелило фантомной болью. Он включил камеру — надо было посмотреть на себя со стороны, а если хорошо получится, можно будет для проверки показать кому-то из приближенных, но непосвященных. Играть Акаши было довольно сложно: у него почти не было характерных жестов и, на публике, выраженной мимики — одни полутона. Легкий намек на понимающую улыбку, будто у статуи Будды. На секунду прикрытые глаза и тонкая складка между бровей, как тень от птичьего крыла. Привычка — кажется, со времен увлечения сёги — постукивать большим пальцем правой руки по подлокотнику. — Китай продолжает и продолжает набирать обороты, пройдет не так много времени, и Юго-Восток Азии станет играть роль более значительную, чем Европа и Соединенные Штаты. Политические споры неизбежны. А армия — это просто еще один инструмент дипломатии. В своих далеко идущих планах Акаши много говорил об армии и безопасности. У Рёты голова болела от стратегических выкладок, а о современной армии он знал только от корейских коллег и из кино, но чужие слова лились с губ как свои. Рёта гордо откинул голову и наткнулся взглядом на другой взгляд. В зеркале над плечом отражались открывшаяся дверь и бледный как полотно Акаши. Он несколько раз хлопнул ладонью по ладони, сильно припадая на левую ногу, прошел в комнату и сел на диван напротив Рёты. Акаши говорил, что его второе «я», кажется, легче переносит боль и терпеть не может инвалидное кресло. Спутать их было невозможно — ну, на взгляд Рёты. Он еще в школе удивлялся, как взрослые могли ничего не замечать. Акаши-«капитан» и Акаши-«император» по-разному говорили, по-разному двигались, по-разному думали. То, что один из них не мог в записи сойти за другого, само собой разумелось. — Продолжай, Рёта, будь любезен, продолжай, мне интересно послушать его точку зрения. — Ты ее и так знаешь. И ты с ней согласен, — холодно сказал Рёта, не выходя из образа. — Согласен, но не понимаю, к чему ты так растягиваешь. — Армия не создается одним приказом. И помимо технических задач, нам потребуется преодолеть сопротивление проамериканского лобби… — Половина которого перейдет на нашу сторону, как только поймет, что сможет заработать намного больше на оборонных заказах внутри страны. С оставшимися можно справиться несколькими коррупционными скандалами. Или ты боишься нажить врагов? — Ты же знаешь, что нет. Но скандалы вызовут раскол внутри партии, а когда я стану премьером, мне не хотелось бы иметь парламент, склонный голосовать назло друг другу и выдвигать взаимоисключающие поправки. — И как долго ты собираешься проводить свои постепенные изменения? Рёта открыл рот и… сценарий закончился. Акаши ни разу не называл конкретную цифру. Во сколько становятся премьер-министрами обычно? Ближе к шестидесяти? Но это же Акаши, значит, быстрее. В пятьдесят? Пульс стучал в висках громче барабанов-тайко — поддерживать роль Акаши оказалось физически тяжелее, чем играть против него в баскетбол, особенно в присутствии его более жестокого «я». Не уверенный в своей оценке, Рёта сказал: — Столько, сколько потребуется, — и тут же сообразил, что вышел из роли. Эта фраза сюда совершенно не подходила. Акаши кивнул, очевидно, поняв, что Рёта осознал свою ошибку. — Сорок пять, — сказал он. — Он считает, что лучше всего стать премьер-министром в сорок пять. Я считаю, что в сорок. Рёта просто запомнил числа — кажется, он разучился удивляться. — Когда вы планируете твой первый выход? — В конце июня, когда будет обсуждаться снижение налогов для крупных компаний. Акаши хочет поддержать либералов и «Котикай» против националистов. Второй Акаши одобрительно покачал головой. — Хороший ход, на несколько лет вперед. Да и рычаг в будущем… Рёта сдержал нервный смешок: все-таки никто не понимает тебя лучше, чем ты сам, даже если это другой ты. — Возможно, нам стоит переговорить с правоцентристами. С Исикавой и Аоки… На следующий день, когда Рёта отдал запись Акаши, тот просмотрел ее несколько раз, но ничего не посоветовал изменить. И Рёте показалось: никогда до этого Акаши не видел свое второе «я», и смотрел на записи он не на игру Рёты, а на другого себя. — Акашиччи, почему ты ему не доверяешь? — спросил Рёта после третьего просмотра. Акаши, кажется, с неохотой остановил запись. Потом пустил ее снова — без звука. — Он превосходный игрок, но хочет побеждать всегда. Ему хватает упорства полностью выложиться в бою, но не хватает упорства встать после падения. Или специально проиграть, чтобы выиграть войну. Ему нужно все, всегда и сразу. И он не верит в людей. Ни в кого, кроме себя, — глядя на экран, сказал Акаши с сожалением, — а в политике работает команда. * * * В конце июня они перебрались в Токио. Первую неделю Акаши почти не появлялся в доме: не пропускал ни одного заседания, а после них вел бесконечные переговоры. Ночевал в клинике, оставаясь после физиотерапии, — экономил время и силы. Рёта знакомился с игроками, партиями, фракциями, коалициями. Раньше политики делились просто: эти за бедных, а эти за богатых. Теперь же открылись миллионы разных оттенков. Коалиции распадались и собирались заново, с каждым поворотом создавали новый узор, будто стеклышки в калейдоскопе. С отстраненным удивлением Рёта отмечал, что понимает платформы и экономические программы, которые раньше казались ему просто набором слов. И уже даже первое обсуждение новой налоговой ставки Рёта смотрел по телевизору, словно напряженный матч. Он не вслушивался в слова — изучал мимику и жесты. Акаши старался не попадать в объектив камеры, но все же иногда Рёта замечал, как он что-то пишет на бумажках и передает через помощника, и почти всегда угадывал, кто по его указке выступает. Интервью было назначено через два дня. — А если раскроют? — от сценического мандража холодели руки, как в театре перед выходом, когда точно знаешь, что второго дубля не будет. В кино не так. — Скажем, что мы подозревали новое покушение и поэтому подставили двойника, — напомнил Сато, шофер-охранник Акаши. — Сасаки, хватит суетиться. Ты так это несчастное кимоно порвешь. Сасаки-сан застыл, выпустил рукав кимоно из пальцев, выпрямился — и тут же наклонился снова, поправить идеально лежащий грим. — Слушай, я босса с пяти лет знаю, и то для меня они просто одно лицо. — Кроме лица у него еще есть руки. — «Чертовы длинные руки!» — так и виделось в его сердитом взгляде. Рёта втянул ладони в рукава и бросил взгляд на Акаши — тот внимательно читал утреннюю газету. Рёта расслабился и чуть повел плечами. — Сасаки-сан, довольно. Все получится, — сказал он голосом и тоном Акаши. Сработало будто магия. — Думаю, нам пора. Сасаки-сан встал за спиной и подтолкнул кресло. Интервью решили проводить на веранде: здесь не требовалось дополнительного освещения, и в то же время тени от решетчатого экрана, падая на рукав, искажали пропорции. Журналисты из NHK низко поклонились при появлении Рёты. В глазах у ведущей мелькнула жалость. — Если вы устанете, мы всегда можем сделать перерыв, — предложила она после всех положенных приветствий. Рёта вдруг рассердился за Акаши. Мандраж пропал, как не было, звуки и краски обрели неожиданную четкость. Стали слышны и тихое стрекотание камеры, и шелест буковых веток за решеткой веранды. Взгляд зацепился за имя на журналистском бейджике. — У меня всего лишь сломан позвоночник, я всего лишь пока не могу ходить, Иноэ-сан, — Рёта даже не стал выделять слово «пока», настолько Акаши не сомневался, что сможет снова пойти. — В остальном я здоров и вполне могу выдержать получасовое интервью. — Простите, — вежливо смутилась Иноэ. Рёта равнодушно кивнул. Первые вопросы были как пробные шары — просто прощупать почву. Акаши даже их очередность предсказал. Про отца, про выборы, про политические идеалы. Чувствуете ли вы разницу: пройти в парламент по партийному списку или победить как независимый кандидат? Все шло как по сценарию, и Рёта успокоился. Вряд ли это отразилось на лице, скорее подготовивший вопросы человек хорошо разбирался в людях, но главный вопрос, ради которого, похоже, и затевалось все интервью, последовал тут же: — Акаши-сан, три года назад, когда обсуждалось понижение налогов, вы голосовали за. А сейчас вы выступаете против. Это связано с тем, что вы отошли от фракции своего отца? Рёта с трудом удержался, чтобы не улыбнуться. И этот ответ был готов. — Разумеется, нет. Я никогда не выступал за или против снижения налогов вообще. Я всегда полагал, что нужно рассматривать, кого оно затронет и как оно отразится на отчислениях в бюджет. И если мы посмотрим на список тех, кого предложение затронет сейчас, мы увидим компании, которые в результате кризиса только выиграли, поглотив несколько обанкротившихся предприятий. — Вы можете привести конкретные цифры? — Конечно, возьмем Ивакаи… Только на то, чтобы выучить это все, у Рёты ушло полдня. Сколько это все складывалось и анализировалось, он и представить себе не мог. На третьем банке Иноэ засмеялась: — Пожалуйста, остановитесь! Вы так все тайны расскажете. — Это не тайны. Вся информация есть в официальных документах. — То есть, те, кто предложил снижение, действовали заведомо в интересах конкретных банков? — Скрытые мотивы, в отличие от бухгалтерских балансов, на сайтах не публикуются. Иноэ внимательно посмотрела на него, оценивая, видимо, можно ли тут копнуть поглубже, вытащить пару неприглядных комментариев, но Рёта ответил ей понимающей полуулыбкой Акаши, и она перешла к следующему вопросу. — Значит ли это, что вы теперь печетесь о благе народа? — Разве не все политики это делают? — Прошу прощения. Простого народа. — Я забочусь о благе японского народа, — сказал Рёта, в очередной раз про себя восхищаясь Акаши. Даже формулировку предсказал! — В таком случае мне только остается пожелать вам удачи и поблагодарить за интервью. — Иноэ глубоко поклонилась и выключила микрофон. Рёта незаметно выдохнул, наблюдая, как съемочная группа начинает сворачивать оборудование. Иноэ, отдав микрофон звукооператору, тоже расслабилась. Пококетливее села на стуле, красиво сложив ноги. Наклонила голову к плечу. — Вы позволите один личный вопрос? Off the record, — очень трогательно выговорила она английскую фразу. Расслабившийся Рёта купился: весь его предыдущий опыт подсказывал, что сейчас спросят про девушку. Он кивнул. — Почему вы не пользуетесь креслом с электроприводом? В нем же легче. Черт. Вопрос был за гранью вежливости, особенно с учетом начала разговора. Впрочем, сейчас важно было другое: Рёта не знал ответа. Вопрос был естественным, но ни разу за все это время не пришел ему в голову. Рёта просто не привык сомневаться в выборе Акаши. Маску на лице удалось удержать с трудом. «Чтобы тренировать руки. Потому что оно маневреннее. Чтобы напоминать себе, что надо поскорее выбираться. Потому что не хочу привыкать», — роились варианты в голове. И надо было выбрать единственный — тот, который бы совпадал с мыслями Акаши. И произнести его так, как сказал бы Акаши. Уши будто ватой заложило, пульс взлетел, словно Рёте выпало бросать трехочковый на последней секунде. — Я не думаю, что это вложение успеет окупиться, — сказал Рёта очень ровно, без малейшего намека на эмоции. Иноэ поежилась. С уходом телевизионной группы Рёту отпустило. Если бы он не сидел в кресле — упал бы на пол, только сейчас с ним не было Касамацу, чтобы поднять на ноги и поддержать. Сасаки-сан осторожно взял Рёту двумя пальцами за запястье. — Двести, — обеспокоенно сказал он через минуту. — Вам принести чего-нибудь? Рёта покачал головой. — Я просто у себя побуду. Отдышусь. Он покатил кресло через гостиную — Акаши там уже не было — в свою комнату, совсем забыв, что может ходить. Прошло, наверное, минут пятнадцать, прежде чем сердцебиение замедлилось до нормального. Рёта устало пересел из кресла на кровать и уставился на себя в зеркало. Загримированное лицо выглядело деревянной раскрашенной маской. Рёта потрогал лоб кончиками пальцев. Подцепил край силиконовой накладки и содрал ее. Поморщился. Снял наклейку со скулы. Маска разделилась на две части: усталый Кисе Рёта и усталый Акаши Сейджуро. На живой коже остались красные пятна и клей. Скрипнула дверь. — Сасаки-сан, я потом сам выйду в гостиную, — сказал Рёта, полагая, что дворецкий пришел помочь с гримом. Вместо извинений раздались тихие неровные шаги. Рёта обернулся. Второй Акаши. Он подошел и навис над Рётой. Жестко взял за подбородок, повернул лицо к свету. Рёте стало не по себе. В таком положении невозможно было избежать тяжелого неподвижного взгляда. Пальцы на подбородке сжались сильнее. У Рёты даже мелькнула мысль, что Акаши хватит сил просто сломать челюсть. — Прекрати, — приказал Рёта, преодолевая усталость и вновь входя в роль. Акаши вздрогнул и разжал хватку. — У нас сейчас должна быть физиотерапия, — если Рёта правильно оценил прошедшее время. — Ты же не собираешься оставить нас хромыми? — Потрясающе, — прошептал Акаши. Он сел рядом с Рётой на кровать и провел кончиками пальцев по загримированной половине лица. По брови, по скуле. Поправил волосы на виске. Рёта продолжал смотреть настороженно и сердито — как будто по-настоящему беспокоился о собственном теле. — Потрясающе, Рёта, — еще раз сказал Акаши. — Покажи мне, как я хожу. Не как сейчас, как раньше, — понял Рёта. Встал. Дошел до окна и обратно. Он не тренировал этого, да и образца сейчас не было перед глазами, мог только вспоминать, как это было раньше. Получилось близко, насколько это возможно с разницей в росте. Но Акаши разочарованно покачал головой. Оправдываться Рёта не стал — сел в инвалидное кресло, напоминая о реальном положении вещей, и Акаши раздраженно закрыл глаза. К счастью, в этот момент в дверь постучали. — Господин Акаши, вы здесь? Видимо, Рёта не напутал со временем, и врач наконец приехал. — Глупый старик. — Акаши скомкал покрывало в кулаке. — Не говори так, Акашиччи, он о тебе заботится, — обидевшись за Сасаки-сана, Рёта окончательно вышел из роли. Акаши неохотно поднялся и, сильно хромая, пошел к двери. — Не обманывайся, Рёта. Его приставил отец после смерти матери. Следить за мной. Если он потеряет работу у меня, а он потеряет, если я проиграю, то идти ему будет некуда. В его-то возрасте, — сказал он, перед тем как открыть дверь. Какой же он, должно быть, потрясающе одинокий. Настолько не доверять даже ближайшему окружению. Рёта подался вперед, чтобы остановить его и попробовать переубедить — со стороны же виднее, — но Акаши уже не слушал. Когда он перешагнул порог, в дверной проем заглянул встревоженный Сасаки-сан. И Рёта только покачал головой: все в порядке. В следующие дни, стоило Акаши появиться в одной с ним комнате, Рёта внимательно всматривался в лицо: который? Он никак не мог понять, что же произошло и чего ждать дальше. К большому его облегчению, Акаши продолжал оставаться прежним Акаши. Тем временем большая игра в парламенте набирала обороты. Депутат Исикава, возглавлявший самую крупную центристскую фракцию — тот самый, переговорить с которым советовал Акаши-второй, — сам пришел с предложением сотрудничать. Все, что требовалось теперь, — найти финансовую поддержку. * * * — В парламенте продолжается заседание специальной комиссии, по результатам которого определится компания, которой отдадут разработку нового истребителя для сил самообороны. Напомним, что двумя неделями ранее выигравшая тендер «Мицубиси Эйркрафт» вынуждена была отказаться от заказа из-за лицензионного конфликта с компанией «Боинг». В токийском доме новостной канал не выключался. Временами, когда обсуждалось что-то, что касалось их напрямую, Рёта едва не сходил с ума: постоянные разговоры об одном и том же наводили на странные мысли. Вот этот случай с «Мицубиси». В отличие от многих, Рёта точно знал последовательность событий: Акаши поговорил на вечере с американским атташе, сразу по окончании разговора атташе сделал звонок, через два часа Сасаки-сан принес сообщение о конфликте, Акаши удивился и встревожился. Вот что это было? А если учесть, что интересы «Мицубиси» лоббировал в парламенте Акаши-отец, не своими руками, конечно, но тем не менее? Ответы на одни вопросы складывались с другими, и из этого в голове рождались новые вопросы. И это только у Рёты! А ведь еще была не в меру любопытная пресса. — Акашиччи? Можно спросить? Мне для роли. Акаши поднял взгляд от ноутбука. — Как ты относишься к своему отцу? — Не совсем понимаю… — «Мицубиси». Твой отец же с ними работает. Наверняка то, что тендер сначала им дали, — его работа. Акаши отодвинул ноутбук, на долю мгновения став похожим на второго себя. Рёта уже решил, что сейчас будет вспышка гнева. — Об этом же обязательно спросят. — Ты прав. Об этом спросят непременно. — Акаши нарочито плавно закрыл ноутбук. Он немного помолчал, будто родительская тема была ему неприятна. Рёте даже показалось, что где-то внутри он спорит сам с собой. — Я… Я люблю своего отца, — наконец сказал Акаши, делая ударение на «я». Твердый тон не вязался с выражением его лица — Рёта такого у него еще не видел. Немного растерянное, будто бы обезоруженное, немного усталое, словно Акаши долго что-то доказывал и исчерпал все аргументы, а это «я люблю своего отца» оказалось последним рубежом, за который он не мог отступить. Значило ли это, что отца не любил Акаши-второй? Интересно, рассердится ли он, если спросить его об этом при следующем столкновении? Рёта почувствовал себя одновременно самоубийцей и Зигмундом Фрейдом. Больше Акаши ничего к своим словам не прибавил. — Напоминаем, с вами наш корреспондент Миура Такеши, — продолжала ведущая за его спиной, — с последними новостями. — К сожалению, новостей нет. Заседание идет за закрытыми дверями. Среди претендентов на настоящий момент остались «Кавасаки» при поддержке «Син Мейва», «Сумитомо» и «Сёва». По оценкам независимых экспертов, наибольшие шансы имеет совместная заявка «Кавасаки» и «Син Мейва», но выигрыш «Сумитомо» тоже не стоит исключать. — Полагаю, совместные действия киотского и осакского лобби стали для Токио неожиданностью? — многозначительно намекнула ведущая. — Это действительно так. Хотя если вспомнить, что в прошлом году «Кавасаки» выкупили у «Мицубиси» закрытый завод в Киото… — И заводы «Кавасаки» в городе Акаши… — ведущая намекнула еще более многозначительно. Шутка про город, который читался так же, как и фамилия Акаши, хоть и писался другими иероглифами, ходила в кулуарах с самого начала заседания. На месте Акаши многие бы уже закатывали глаза или хотя бы морщились. Акаши же выслушивал ее совершенно безучастно и даже иногда улыбался, если того требовала вежливость. Рёта понимал его равнодушие: самому было привычно такое внимание. Хотя от звезды экрана требовалось отреагировать довольно бурно. — Результаты будут завтра, — сказал Акаши, дослушав обмен репликами в телевизоре, и снова открыл ноутбук. Он оказался прав. Вечером, после ужина, занятия Рёты прервал Сато и потащил его в кабинет Акаши. На овальном столе посреди комнаты были разложены бумаги — словно карты военных действий. Все та же ведущая безмолвно раскрывала рот на экране телевизора, над ее плечом висела картинка — кто-то потрясал кулаком с трибуны. — … Но как мы объясним кимоно в Парламенте? — Сасаки-сан, как всегда перед пресс-конференцией, не находил себе места. В моменты, когда он чувствовал, что не может полностью контролировать ситуацию, из-под чопорных манер прорывалась стариковская суетливость. — Если бы мы устроили все дома, это было бы обоснованно. «Nikkei 225 вырос на 4.3 пункта, NASDAQ-100 вырос на 7.6 пункта», — бежала строка на экране. Рёта сел верхом на стул — спиной к телевизору, чтобы не отвлекаться. Акаши кивнул ему и возразил Сасаки-сану: — Объяснить необходимость пресс-конференции в моем частном доме еще сложнее. — Можно сказать, что у вас боли… — Весь последний год я регулярно доказывал, что мое состояние не повлияет на мою работоспособность. Этот предлог несколько обесценит мои достижения. — Акаши редко опускался до сарказма с Сасаки-саном, но, похоже, внезапная смена декораций ему тоже не нравилась. — А отказывать Исикаве я бы не хотел. — А зачем нам объяснять кимоно? — сходу вмешался Рёта. Может он и не разбирался в политике, как эти двое, но опыт «паблик рилейшенз» у него был большой. — Акашиччи, тебя же и так все обвиняют, что ты на публику играешь. Кимоно просто впишется туда же. Как там пишут? «Образ железного самурая»? И объяснять ничего не надо, сами напишут. Можно даже еще и сильнее на этом сыграть. Сходить утром в какой-нибудь храм. Сама пресс-конференция в прямом эфире тревожила Рёту намного больше. Это не просто интервью, когда за несколько дней знаешь, кому отвечать: остается только гадать, кто заявится, да еще и журналисты друг с другом соревнуются, кто острее вопрос задаст. Он поежился и зажмурил на секунду глаза, заранее представляя слепящие вспышки камер. Стоило открыть глаза — он встретился взглядом с Акаши. — Храм — это хорошая идея, Кисе. Так и сделаем. — Акаши усмехался уголками губ, видимо, придумав какой-то сильный ход. — Сасаки-сан, нам нужно будет пригласить завтра представителей «Кавасаки». Записав задание в телефон, Сасаки-сан потеребил манжет. — И как я говорил, плохих новостей две. Вторая заключается в том, что полного списка журналистов я получить не смог. У меня только список аккредитованных изданий, а в «Никкей» на прошлой неделе сменили главного редактора, я не знаю, кого он пришлет. — Саймон Канэко, — кивнул Акаши. — Вполне может быть кто-то из его американской команды. — Мне хотя бы подсказку, — вздохнул Рёта. Словно опять в школе и ожидается контрольная, к которой он вроде как даже готовился, но никогда же не знаешь, а вдруг вылетит все из головы, и Мидорима-гад не поделится своим волшебным карандашом. — А если, — Сато дотронулся кончиком пальца до уха, — к нашей частоте подключить? А боссу радио дадим. — Ваши передатчики слишком велики, сомневаюсь, что смогу закрепить такой прибор незаметно, — Сасаки-сан как обычно сразу отмел предложение Сато. — Да кто тебя прятать просит? Скажу, для безопасности надо. Мне поверят. Сасаки-сан окинул взглядом его крупную фигуру. — Поверят. Разумеется. Пальцы едва не выбили торжественную дробь на спинке стула — Рёта вовремя сдержался. Азарт охватывал его в такие вот моменты. Азарт, волнение, предвкушение — и чувство сопричастности чему-то важному. Эти маленькие «военные» советы приносили удовольствия едва ли не больше, чем сама игра. На следующий день, однако, собственные чувства пришлось спрятать глубоко внутри. Визит Акаши в храм Ясукуни, хоть официально и не объявленный прессе, незамеченным пройти не мог. Было пасмурно и душно, накрапывал мелкий дождь, тяжелые от влаги белые полотнища с хризантемами едва покачивались от ленивого ветра, посетителей было мало — процессия Акаши выделялась. Следом за креслом Рёты шли трое из «Кавасаки Хэви Индастриз», Исикава не пришел — побоялся засветиться на фоне главного символа японского милитаризма — но прислал заместителя. Рёте и самому в Ясукуни не нравилось. Еще когда приезжали сюда со школьной экскурсией. Да, играть офицера в манчжурском конфликте было интересно, но именно человеческую сторону, которая побеждала вопреки всему. А здесь… Несмотря на два с половиной миллиона перечисленных имен, людей тут не было. Только солдаты. Солдаты, оружие и война. Промелькнула мысль, не это ли собирается Акаши вернуть, но Рёта отпихнул ее — не сейчас. Люди из «Кавасаки» торжественно вышагивали за ним, в темных очках охраны отражалось свинцовое небо и плиты двора. Надо было правильно поклониться, правильно возложить дар, сделать положенное лицо и ни в коем случае не повернуться к не слишком скрывающимся камерам невыгодным ракурсом. А после церемонии все так завертелось, что думать о военных планах и вовсе стало некогда. У заместителя Исикавы и троих из «Кавасаки» телефоны зазвонили одновременно, и буквально через несколько секунд четыре пары глаз недоуменно уставились на Рёту. — Позвольте, — Рёта протянул руку заместителю Исикавы. — Слушаю, — сказал в трубку. — Что это значит? — Что «это»? — Заявление «Сумитомо», черт побери! — Когда оно было сделано? — Пять минут назад! Сразу после выхода со слушаний! Сначала по пятому каналу, а теперь везде его показывают. Рёта поправил волосы, проверяя, на месте ли передатчик. На месте. Может, отключился? Он скосил глаза на Сато. Тот стоял, невозмутимо сложив руки за спиной. Если бы что-то сломалось, он бы уже что-то сделал? Или нет? А если не сломалось, то где Акаши? Что, черт побери, отвечать, если он даже не знает, в чем вопрос? — В Ясукуни нет телевизоров, — сказал Рёта сухо. В конце концов, Акаши тоже позволял себе язвить, когда собеседник откровенно тупил. — Акаши, если вы собираетесь играть меня втемную, мы с вами не сработаемся. — Заявление «Сумитомо» — это игра «Сумитомо», вам так не кажется? Исикава помолчал, видимо, беря себя в руки. — Разбирайтесь с этим сами. Без меня. В трубке послышались короткие гудки. Рёта отдал телефон заместителю и бросил взгляд на Сасаки-сана. Тот незаметно покачал головой: Акаши не звонил. — Поздравляю, — на плечо опустилась тяжелая рука. Харада, директор «Кавасаки Хэви Индастриз» по связям с общественностью. — Не знаю, как вы это сделали, но впечатляет. Господин Кондо рекомендовал вас как исключительно способного молодого политика, и мы рады, что поставили на вас. Да что происходит? Вскочить бы с кресла и вытрясти ответ! И ведь нельзя признаться, что он понятия не имеет, что случилось. За что его одновременно и хвалят, и ругают. Это точно собьёт Акаши игру. Ну ладно… Если хвалят, то можно попробовать так. — Я рад, что наше сотрудничество вышло плодотворным. И если мои скромные способности смогут пригодиться вам еще раз, то, надеюсь, что не последним, — скромностью Акаши не страдал, но вежливый ответ есть вежливый ответ. Рёта благосклонно кивнул и тут же обернулся к Сасаки-сану. — Думаю, нам уже пора на пресс-конференцию. Однако до назначенного места — конференц-зала в «Шангри Ла» — они не доехали: за боковыми воротами Ясукуни их уже ждали репортеры. Выстроились цепью, будто заградительная рота. — Выясните, что, черт побери, происходит, — прошептал Рёта так, чтобы услышал только Сасаки-сан. — И где Акаши. — Он сбросил мой звонок, — Сасаки-сан наклонился, делая вид, что поправляет хаори. — В заголовках новостей только «Сумитомо» заявляет, что в их проигрыше виноват Акаши». Подробностей я не нашел. Черт побери. Черт побери. Черт побери. Акаши! Передатчик в ухе щелкнул и ожил. — Пресс-секретарь «Сумитомо» только что сделал заявление. Всего три предложения. «Наша компания вынуждена снять свою кандидатуру. На наше решение повлияло вмешательство депутата Акаши. Предлагаем вам задать все вопросы ему». Понятнее не стало. — Все будет хорошо. Я скажу, что говорить. Слова почему-то совсем не успокоили, но отступать было некуда. Рёта хорошо понимал сейчас злость Исикавы — неприятно чувствовать себя пешкой, которую не ставят в известность о планах игрока. «Акаши, — одними губами выговорил Рёта для Сасаки-сана и кивнул на линию журналистов. — Везите». — «Сумитомо» заявили, что вы вынудили их снять кандидатуру! — «Сумитомо» обвиняет вас в проигрыше! — Как вы прокомментируете заявление «Сумитомо»?! Вопросы посыпались за несколько метров. Рёта терпеливо ждал. «Здесь», — указал он место, где остановиться. — Готов? Повторяй за мной. Нам стало известно, что часть производственных активов, указанных в заявке «Сумитомо», на самом деле принадлежат компании «Мицубиси»… — Нам стало известно… — начал Рёта и застыл. Не тот Акаши. Вот эти слова в наушнике — это не тот Акаши. В последнее время «его» Акаши не диктовал слова прямо, он говорил, что именно сказать, с какой интонацией и с каким подтекстом. Он учил Рёту формулировать предложения в нужной стилистике самостоятельно. Но если в наушнике сейчас второй Акаши, то и происходящее спланировано им. Что, черт побери, он задумал? Рёта попытался взглянуть со стороны. Если он сейчас скажет, что «Сумитомо» тайно сговорились с «Мицубиси»… А если это прошло, то кто-то из экспертов… Это же коррупционный скандал! А еще заявление на фоне Ясукуни… Черт, второй Акаши, что, решил объявить войну отцу? Рёта не смог не восхититься. Но… Он понял вдруг, что слишком долго молчит. Надо было уже продолжить как-то начатую фразу, но продолжать ее словами второго Акаши нельзя. Рёта сейчас играл за другую команду. Акаши в наушнике был врагом. Изнутри поднялась холодная азартная ярость. В конце концов, Акаши тут не единственный, кто не любит проигрывать. Потерпеть поражение на глазах у всей страны? Ну нет. Рёте показалось, что внутри вдруг поселился кто-то другой. Холодный, расчетливый. Знающий. — … я всего лишь задал уточняющий вопрос… — прозвучало в наушнике. — Нам стало известно о заявлении «Сумитомо» только сейчас, — сказал чужак, перекрывая голос в голове. — Но мне кажется, моя роль в победе совместной заявки «Син Мейва» и «Кавасаки» несколько преувеличена. Я лишь высказал предположение, что экономике всего Кансайского региона пойдет на пользу их участие в этом проекте. К подготовке нашего предложения приложило руку немало замечательных и талантливых, трудолюбивых людей. Я не могу не отметить и мэров городов Киото, Осаки и Акаши. И разумеется, инженеров-конструкторов наших ведущих компаний, — он продолжал и продолжал перечислять, не скупясь на похвалы. Даже Исикаву отметил, кивнув на заместителя. И завершил: — Благодаря этому проекту в регионе откроется несколько тысяч рабочих мест. Если это преступление, то я и мои сообщники с гордостью признаем свою вину. За спиной раздались аплодисменты. Смолкли. Заговорил Харада из «Кавасаки». После него — заместитель Исикавы. Рёта не их слушал — неровное дыхание в наушнике было важнее. Ну же. Скажи что-нибудь, сволочь! Послышался смешок. Статический шум. Щелчок. Тишина. Журналисты снова спросили что-то у Рёты, он ответил, не особо вдумываясь — вопрос был из предсказанных. — Домой, — велел Рёта Сасаки-сану, едва поток вопросов иссяк. — Как можно быстрее. Мне надо поговорить с… Акаши. Холодная ярость кипела внутри, как жидкий азот. — Где он?! — Он вскочил с кресла, едва двери дома закрылись за спиной у Сасаки-сана. И зашагал по коридору к кабинету Акаши, не дожидаясь ответа. — Босс… — растерянно окликнул его Сато. — Погодите! Господин Акаши! Он на мгновение обернулся. — Кресло же… — Сасаки-сан смотрел на него так, будто он и впрямь был инвалидом. — Потом, — отмахнулся он. В кабинете Акаши не оказалось. Он толкнул следующую дверь. Бильярдная — пусто. Следующую. Следующую… Акаши обнаружился в своей спальне. Сидел на кровати, расставив ноги совершенно как какой-нибудь якудза, лицом к двери — явно ждал его. Он захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь и заставил себя дойти до кровати очень медленно. Разговаривать стоя с сидящим — дешевый трюк. Он сел на край рядом с Акаши. — Это был не очень хороший ход с твоей стороны, — сказал он. — Отчего же. Прекрасный ход, по-моему. Просто демонстрация возможностей. «Кавасаки» — всего лишь начало. Кто-то может остаться недоволен, но победителей не судят. Он вздохнул. — Я нисколько не сомневаюсь в твоих возможностях. Никогда не сомневался. Но ты слишком торопишься. Победить на выборах — всего лишь малая часть того, что я считаю победой. Я хочу войти в историю… Акаши перебил его: — Ты считаешь, я не смогу войти? — Сможешь. Вопрос как. Как Гитлер или, — он погладил Акаши по бедру, — как Рузвельт. Исикава был крайне разозлен. Люди не любят, когда из них делают инструменты. Особенно такие люди. Если бы я не исправил ситуацию… И отец. Даже Кисе спросил, не ненавижу ли я его. Где-то в самой глубине сознания мелькнуло: «Отец? При чем тут мой отец?» Акаши поднялся. Тяжело хромая, дошел до окна, вернулся обратно. — Отец?! Кстати о людях, делающих инструменты из других людей. Как ты можешь его защищать? Ты для него не сын, ты банковский вклад. Инвестиции. Как только твои котировки упали, он переместил капитал. — Акаши едко рассмеялся. — Ватанабе Арета, заметь, шел в списке выпускников Тодай сразу после тебя. — Это не имеет значения. Имеет значение то, что до твоей выходки отец мог оставаться просто наблюдателем. А теперь он, возможно, начнет мешать моим планам. — Твоим планам? Если бы не я, ты бы до сих пор лежал прикованный к кровати! — Я никогда не отрицал твоей силы воли. И твоей силы. Как ты не можешь отрицать, что я лучше тебя разбираюсь в людях. Давай назовем это командной работой. Если ты будешь делать пешек из возможных союзников и врагов из нейтральных наблюдателей… Ты помнишь, чем это закончилось в школе. Ты останешься один. Акаши вздрогнул. — Я хочу сказать, совсем один. Покачнувшись, Акаши неловко шагнул назад, и он нанес последний удар: — Оставшись один, ты проиграешь. Проиграв — исчезнешь. И тогда останусь один я. Слова ранили — это было заметно по тому, как кровь отливала от лица, как расширялись зрачки, сжимались, бледнея, губы. — Нет! — Акаши сделал шаг вперед, становясь вплотную, наклонился и положил руки ему на плечи. — Нет. Акаши поцеловал его в губы. Так целуют тех, кем восхищаются. Тех, кого поклялись оберегать. Того, кто единственный во всем мире имеет значение. Так целуют… не его. Рёта очнулся. Губы дрогнули — и Акаши разочарованно отстранился. Несколько секунд пристально рассматривал Рёту. Выпрямился. Отвернулся. И снова отошел к окну — медленно, приволакивая ногу. Рёта глядел в его напряженную спину и не знал, что и думать. Что это было? И он не поцелуй имел в виду. Кем он только что был? Черт, как-то сложно получается. Молчание выходило очень некомфортным. Даже заныла спина, и боль прострелила от поясницы до левого колена. Ладно, пусть в сценарии тут будет немая сцена. Пожав плечами, Рёта поднялся и вышел из комнаты. В коридоре ждали Сато и Сасаки-сан, им явно требовались объяснения. Рёта прижался к закрытой двери спиной. Ну нет. Эти люди работают на Акаши, вот он пусть и объясняет им богатство своего внутреннего мира. Двух даже. А Рёте со своим бы разобраться. С Акаши слово «самовлюбленность» приобретает новые оттенки смысла, — мелькнула мысль. Внутри забулькал нервный смех. — Завтра. Все завтра, — выдавил Рёта. — Акаши надо отдохнуть. Он едва не бегом бросился к своей комнате. А в ней — к зеркалу, снимать грим. Боги, он, бывало, погружался в роль, но не так, чтобы забывать, кто он сам такой. Он сдернул силиконовые накладки несколькими рывками. Вынул линзы. Стерев остатки клея, повалился на кровать — и тут же подскочил снова, чтобы еще раз посмотреть в зеркало и убедиться, что он — это он, Кисе Рёта. Левый глаз был светлее. Желтым, по-змеиному янтарным. Сердце пропустило удар. Рёта метнулся ближе к зеркалу. Боги… всего лишь показалось. Видимо, так свет упал из окна. Рёта взъерошил волосы, окончательно разрушая образ. А ведь завтра надо будет рассказать все другому Акаши. Интересно, насколько он в курсе того, что творит его второе я? Ну хотя бы поцелуй можно не упоминать? Утром уже посмотревший запись Акаши выслушал его рассказ довольно спокойно, а сцену в комнате Рёта опустил. — Ты отлично справился, Кисе, — сказал Акаши в конце и устало вздохнул: — Но как он выбрал место и время, я почти восхищен. — Он придвинул к себе ежедневник и перелистнул несколько страниц. — У нас осталось только одно выступление на телевидении, потом парламент распустят до следующей сессии, и у тебя будет возможность отдохнуть. А пока придется отменить сеансы реабилитации. Если я правильно понимаю, он выходит в моменты, когда мне становится очень больно. — Он трижды стукнул большим пальцем по столешнице. — Возможно, придется принимать обезболивающие, как врачи прописали. На мгновение Акаши показался Рёте очень хрупким. По-человечески хрупким. Рёте стало немного стыдно: он так сосредоточился на том, как тяжело ему, что совершенно не подумал, каково же приходится Акаши, с его почти круглосуточной работой, физиотерапией, болями, чертовым креслом, да еще и вторым «я», которое вставляет палки в колеса. Пальцы свело от жалости, которую нельзя было проявлять. Положение Рёты у самого было незавидное, но семья его не предавала. Рёта, конечно, запретил им помогать, но даже просто поддержки и понимания ему хватало, чтобы не сломаться. — Уже выяснили, кто будет со мной на передаче? — спросил Рёта, чтобы сменить тему. — Вести будет Иноэ-сан. Либерал-демократы заявили старика Накамото, думаю, это для отвода глаз. Наверняка в последний момент сменят на кого-нибудь более зубастого. Но после вчерашнего я уверен, что мы справимся. * * * «У него какой-то неприятный разговор», — набрал Рёта незаметно под столом. — Скорее всего, верхушка давит, хотят, чтобы он повел беседу более агрессивно, — через секунду отозвался в наушнике Акаши. — Ватанабе не будет этого делать. Он слишком умен для этого и достаточно независим. Да. Ватанабе был хорош. Предыдущие полчаса эфира, Рёта все пытался разглядеть в нем хоть какой-то недостаток. Ну не мог он быть лучше Акаши. Рёта понимал, что совсем по-детски обижается: Акаши был свой, Ватанабе — чужой, да еще и занявший место Акаши. И в конце концов, Акаши же набрал на экзаменах на одну четвертую балла больше. Но все, что Рёта видел, — это блестящего молодого политика. Он был вежлив, безукоризненно вежлив. Разговор с ним больше напоминал разговор с союзником, единомышленником, чем полемику политических оппонентов. Ведущая пыталась несколько раз заставить их поспорить, но ни Ватанабе, ни Акаши не дали себя сбить. — Скорее всего, от него хотят, чтобы он переключился на какое-то мое слабое место. Здоровье или отношения с отцом. Ватанабе на это не пойдет, он знает, что таким образом подставится. «Какой у тебя план? Как мы его победим?» — Не уверен, что хочу его побеждать. Если он не сделает какой-нибудь очевидной глупости, я бы предпочел видеть его в своей команде. Рёта снова посмотрел на Ватанабе — тот как раз убирал телефон во внутренний карман. Действительно. Это было бы очень смешно — перетащить нового ставленника Акаши-отца в их лагерь. Должно быть, эта мысль как-то отразилась в выражении лица — Ватанабе скосил на него взгляд. Рёта вежливо наклонил голову, и Ватанабе поклонился в ответ, его взгляд скользнул ниже, и тут же правый уголок губ изогнулся вниз — с жалостью и удовлетворением. Движение было едва заметным, быстрым, но Рёта, привыкший читать полутона Акаши, его не упустил. Он бы попробовал развести Ватанабе еще на что-то, но тут вернулась Иноэ, к ней подлетел гример, и Ватанабе стало не видно за их фигурами. — Тридцать секунд до включения, — раздалось в студии. — Секунду, еще вот здесь, на виске немного, — гример еще пару раз мазнул кисточкой с пудрой и отскочил, убираясь из кадра. Рёта уставился на Ватанабе, но тот уже смотрел в мониторы. — Десять секунд до включения. Пять. Три. Две. Одна. А ведь он Акаши ненавидит, — Рёта словно прочувствовал персонажа Ватанабе до конца. В досье на него сведений о характере было мало, так, роль второго плана, намеченная пунктиром: честолюбив, выдержан, скрытен, но в университете демонстрировал независимость суждений. Что еще? Сын врачей, которому еще в школе предсказывали медицинскую карьеру. Против воли родителей пошел в политику. Четверть балла и мимолетная гримаса как ключ: он Акаши ненавидит. — И мы снова с вами, дорогие телезрители. Для тех, кто только что присоединился, напоминаю, это передача «Пульс недели», и со мной в студии два самых молодых и самых многообещающих политика в Парламенте: независимый депутат Акаши Сейджуро и представитель Либерально-демократической партии Ватанабе Арета. Ватанабе приветливо улыбнулся в камеру вслед за Рётой. — Мы только что закончили обсуждать особенности внешнеэкономической политики. Признаться, я несколько разочарована, господа, — Иноэ наигранно покачала головой. — Думаю, и телезрители ожидали более острого спора. — Не вижу смысла спорить, если мой собеседник говорит здравые вещи, — развел руками Ватанабе. — Взаимно, — наклонил голову Рёта, следуя подсказке Акаши. — Тогда, может быть, поговорим о социальной политике? Ватанабе-сан, будете первым? Последовала секундная задержка. Ватанабе едва заметно скосил глаза на Рёту. — Да, конечно, если вы настаиваете. Позвольте мне начать с того, что кажется главной проблемой социальной политики, — сверхстарения нации, — в его речи появились обороты настолько вежливые, что Рёта сразу вспомнил замашки Акаши-второго в школьные годы. — У него разногласия по этому пункту с остальной фракцией, — снова ожил наушник. — Будь готов говорить про образование. Если я правильно помню, он когда-то был сторонником реформы обучения, а моего отца эта тема совсем не интересует. Надо показать ему, что наши взгляды совпадают. Рёта один раз стукнул большим пальцем по столешнице — условный сигнал, что он понял, — и снова переключился на Ватанабе. Теперь Рёта явно чувствовал опасность, исходящую от него. И снова кто-то холодный и злой в его голове начал анализ. Итак. Ватанабе ненавидит Акаши за свое второе место. И отца Акаши, скорее всего тоже ненавидит за то, что вынужден пока играть по его сценарию, за то, что стал заменой, — не мог такой честолюбивый человек смириться с очередной ролью дублера. Акаши ошибся. Ватанабе никогда не станет частью его команды. И союзником никогда не станет. Этот человек ведет свою игру. — … таким образом, повысив к две тысяче тридцатому году возраст выхода на пенсию до шестидесяти пяти лет, а к две тысяче тридцать пятому до шестидесяти семи, мы снизим государственное финансирование пенсий на двадцать пять сотых процента ВВП. — Что вы скажете на это, Акаши-сан? — Соглашайся. Разумно. Непопулярно. Постепенность. Безработица, — дал указания Акаши. — И опять я не могу не согласиться, — начал Рёта. — Это не самая популярная мера, но единственно разумная. Хочу отметить также, что очень правильно было со стороны ЛДП настаивать на постепенном повышении возраста. Иначе нам бы грозил резкий скачок предложения на рынке труда, что вызвало бы рост безработицы до шести-восьми процентов. — То есть, вы снова со всем согласны? — Нет, не совсем, — повторил Рёта за Акаши в наушнике. — Ну наконец-то, — Иноэ заинтересованно подалась к нему. — Расскажите, что бы вы сделали не так. — Пенсии — пройденный этап. Новая задача. Образование. Независимость мышления, — дал наметки Акаши. Рёте большего и не требовалось. — Я бы перестал уделять пенсионной реформе так много внимания. Она готовится и обсуждается последние пять лет. Все понимают ее необходимость, и основной пакет законов будет принят на следующей парламентской сессии. Мне кажется, пора подумать о следующей большой проблеме. — Рёта намеренно перевел дыхание в этом месте, давая Иноэ вставить свою реплику. — И о какой же? — О школьном образовании. Ватанабе сузил глаза, будто предложение задело больное место, будто Рёта покусился на его территорию. Кажется, Акаши был прав. — Ватанабе-сан? — Иноэ, видимо, тоже не упустила его реакцию. Камеры мгновенно переключились на него. Лицо Ватанабе на секунду закаменело, не знать — и не скажешь, но Рёта практически видел, как в эту секунду Ватанабе боролся с собой. И если Рёта правильно просчитал его характер, еще немного надавить — и честолюбие прорвется наружу. — Странно слышать, что образование — это проблема. В международном школьном тестировании Япония всегда входит в десятку лучших. Если я не ошибаюсь, то в прошлом году в PISA у нас было седьмое место за математику и четвертое за естественные науки. По TIMSS точные цифры сейчас я не могу назвать, но и там были четвертые-пятые места, — Ватанабе развел руками. — То есть, нам есть куда расти, но мне кажется, никакие серьезные изменения на государственном уровне не требуются. Возможно, — уголок губ снова дернулся, выдавая насмешку, — нам лучше заняться здравоохранением. Сволочь. Рёта принялся постукивать по столешнице пальцем, привлекая внимание Акаши. Нет, все-таки какая сволочь, так низко ударить. — Раздави его, Рёта, все то же самое, только жестче, — раздался в наушнике голос Акаши. — Можно начать с того, что он путает здравоохранение и медицину. Второй, — равнодушно отметил Рёта сквозь холодную расчетливую злость. — Рёта? Он держал паузу, уставившись на Ватанабе взглядом второго Акаши, и не торопился. Пусть все прочувствуют, что сейчас было сказано. Он дождался — Ватанабе отвел глаза. — Мне кажется, вы путаете здравоохранение и медицину, — сказал Рёта. — Напомню, что здравоохранение — это организация и обеспечение медицинского обслуживания, а медицина — это система научных знаний и практик. И как вы изволили заметить, лично я заинтересован в развитии второго, а без образования это невозможно. Иноэ довольно перевела взгляд с одного на другого, очевидно, радуясь оживлению разговора и переходу на личности. — И что бы вы изменили? — спросила она. — Кажется, вы единственный видите проблему в образовании. Я, как и Ватанабе-сан, в некотором недоумении от вашего предложения. И мой редактор, — она помахала рукой в сторону редакторской будки, — не может найти никаких упоминаний в парламентских обсуждениях. — Я вовсе не единственный, — покачал головой Рёта. — Вместе со мной «Нинтендо» и «Тошиба», «Хитачи» и «Кавасаки», то есть, в первую очередь научно-технические корпорации. Все они ощущают, что им не хватает людей, которые могут посмотреть на задачу нестандартно. По моим данным, в прошлом году корпорации потратили на программы по развитию креативного мышления порядка миллиона долларов, но по результатам этих программ все говорят о том, что изменить мышление взрослого человека очень сложно, начинать надо в школе. Проблема образования, о которой я говорю, не в системе: не в учителях и не в школах. Проблема в методах. Простейший пример. Те, кто обучался в школе в Европе или Северной Америке, отмечают, что если ученик в классе находит способ решения задачи, отличный от показанного в учебнике, то он получает поощрение. В то время как от японских школьников требуют точного воспроизведения метода. — Интересное наблюдение. Действительно, — Иноэ развернулась к Рёте на крутящемся стуле. — Никогда не думала, что креативному мышлению можно научить. Можете рассказать подробнее? Разумеется, Рёта мог. Немного актерского мастерства, продуманная Акаши речь — и он безраздельно завладел вниманием Иноэ. Ватанабе время от времени пытался что-то вставить — Рёта намеренно делал долгие логические паузы, провоцируя, — но ровно в тот момент, когда Иноэ готова была переключиться, Рёта снова брал нити разговора в свои руки. До самого конца передачи Ватанабе мелькнул на экране всего раза два или три, Рёта только ловил на себе его теперь уже откровенно враждебные взгляды. Не такая уж большая победа — заставить противника молчать, но было что-то почти сексуально возбуждающее в его унижении и беспомощных попытках включиться в разговор. — Возвращайся быстрее, — удовлетворенно сказал Акаши, когда все закончилось. В его слегка хриплом голосе слышалось нетерпение. Акаши снова ждал его, но сегодня — в его комнате. Даже с порога было видно блестящие глаза, проступивший на скулах румянец и красные припухшие губы. Рёта на секунду замер, рассматривая его и давая рассмотреть себя. За короткий путь от телестудии до дома возбуждение не успело улечься и разгорелось еще сильнее, когда Сасаки-сан сообщил ему количество людей, смотревших передачу. И Рёта чувствовал, что у него самого горят щеки. Губы казались сухими, сколько бы он их ни облизывал. Рёта в несколько шагов преодолел расстояние от двери до кровати. Они отлично сработали вместе. Как одно целое. Хотя слово «как» тут было лишним. Акаши поднял раскрытую ладонь, и Рёта накрыл ее своей, переплетая пальцы. Кажется, руки подрагивали у обоих. Акаши потянул его на себя, заставляя сесть рядом, и легко коснулся губами сначала лба, потом, когда Рёта прикрыл глаза, — век и, наконец, губ. Движения были осторожными, будто он с трудом сдерживал рвущуюся наружу силу. Рёта открыл глаза и нежно погладил его по скуле, провел кончиком пальца по губам. — Это было приятно, — сказал он. — Очень приятно, — согласился Акаши. — Тебе идет злость. Теплое дыхание обдало пальцы. Рёта прижался щекой к щеке Акаши, положил руку на спину, прижимая к себе. В большом зеркале слева от кровати отразились два одинаковых профиля. — Никто не любит тебя, кроме меня. Никто не будет любить тебя так, как я, — зашептал Акаши в ухо. — Никто не сможет любить тебя так, как я. Я всегда был с тобой и всегда буду. — Он просунул ладонь в прорезь хакама и погладил бедро Рёты через плотный шелк. — Только я могу взять твою боль и терпеть ее вместо тебя. Я могу разделить с тобой то, что никто не может. Рёта прижал Акаши к себе еще теснее, чтобы слиться в одно, неразделимое, срастись, смешаться кровью и плотью. — Я знаю, — сказал он. — Я всегда с тобой был. И всегда буду. Я могу разделить с тобой то, что никто не может. Я могу защитить тебя и стать тобой, если нужно. Что было дальше, Рёта помнил кусками. Темные провалы перемежались с яркими сценами. Вот они целуются, а потом уже лежат на кровати, и руки скользят, разводя в стороны полы кимоно и развязывая пояс хакама. Затем провал. Вот одежда уже на полу, и они трогают друг друга, изучая. Снова провал, и следом — голова Акаши лежит у Рёты на бедре, а Рёта ласкает член Акаши губами, и Акаши смотрит завороженно, не мигая, а потом тяжело сглатывает и зажмуривается на секунду, пережидая дрожь, и начинает повторять движения Рёты будто в зеркальном отражении. После оргазма он долго плыл в странном мареве, не понимая, где находится и кого видит перед собой. Потом над ним склонилось его же лицо и что-то кольнуло щеку. — Почему ты помогаешь ему? Кому — ему? Кожу на лице потянуло, и перед глазами, зажатый в чьих-то пальцах, закачался кусок щеки. Рёта сморгнул. Туман перестал застилать глаза, и комната наконец перестала двоиться. Черт. Не щека это, а силиконовая накладка, он совсем забыл про грим. И Акаши рядом. — Я на него работаю, — хрипло сказал Рёта. Акаши подцепил накладку на лбу и потянул ее за край. Как же все-таки неприятно их снимать, будто из собственной кожи вылезаешь. — Думаешь, он лучше меня? — В школе он был лучшим капитаном, чем ты. Он командный игрок. Акаши неприятно засмеялся. — Командный, конечно. И ты рассчитываешь, что сможешь уйти из его команды, когда все закончится? Рёта недоуменно посмотрел на него, и он пояснил: — Ты слишком много знаешь. Ну прямо как в кино про мафию. — Ты мне сейчас расскажешь, как спастись, если я буду работать на тебя? — Во всяком случае, не стоит мне мешать. — Это ты мешаешь ему. Если бы ты не вернулся, мне бы вообще не пришлось этим заниматься. — Есть вещи, которые для него могу сделать только я. Если бы я не был бы ему нужен, как тогда, в школе, я бы не вернулся. Рёта с силой провел по лицу ладонью — кожу тянуло после клея. Сил, чтобы спорить, у него не было. Он с трудом поднялся и пошел в ванную, надо было снять остатки грима и умыться. А потом спать. Пусть Акаши сам спорит со своим вторым «я». Когда он вернулся в кровать, Акаши в комнате уже не было. Засыпал Рёта с ощущением, что быть одному — это очень странно и непривычно. * * * Парламентская сессия закончилась, и они снова вернулись в поместье вблизи Майдзуру. Летом в доме снова меняли планировку: две комнаты объединили в одну, поставили там медицинские тренажеры и длинную дорожку с перилами. После насыщенной жизни в Токио Рёте здесь было скучно. Спал он плохо: по ночам приходили черно-белые, смазанные, будто старое кино, кошмары, в которых расплывчатые тени с гладкими фарфоровыми лицами то играли в баскетбол, то ходили по подиуму. Вероятно, от недосыпа Рёта раздражался по пустякам, чего за ним никогда не водилось раньше. Иногда, проходя мимо зеркала или наклоняясь над прудом, он застывал и разглядывал свое отражение. Строил рожи, заставляя мышцы лица двигаться, будто проверял — живы ли еще, не стали ли деревом. Акаши подготовил для него новые лекции и новую стопку учебников, но заниматься с прежним усердием не получалось. И даже занятия в саду не спасали. Наоборот, красные клены и багряные сливы казались нарочито красивыми, безвкусной поделкой для туристов, и только усиливали раздражение. Рёта стал замечать, что подолгу смотрит на одну страницу, не вчитываясь в слова. — Господин, не стоит сидеть на земле, вы простудитесь. Кардиган лучше застегнуть, продует, — вырвал его из созерцательного состояния Сасаки-сан. — И вы опять без кресла. И настойчивая хлопотливая забота Сасаки-сана в последнее время раздражала. Возможно, роль сыграло нелестное о нем мнение второго Акаши: Рёта тоже теперь видел неискренность в каждом его действии. — Господин Акаши рассчитывал, что вы закончите «Анализ развитых рынков» сегодня. — Сасаки-сан нахмурился, рассматривая раскрытую на первых страницах книгу. А пошел бы он подальше. Рёта едва сдержался. Поднялся с земли, отряхнул брюки. — Не идет, — ровно сказал он. — Попрошу Акаши объяснить, — и повернулся к дому. — Господин Акаши занят тренировками. — Тогда макроэкономика его должна развлечь, вы не находите? Рёта зашагал по дорожке, не дожидаясь возражений. — Я собираюсь в город за новым гримом, — Сасаки-сану пришлось повысить голос. — У вас будут пожелания? — На ваше усмотрение, — бросил Рёта через плечо. Акаши занимался сам, приходящий врач уже уехала обратно в Майдзуру. Непривычно одетый в растянутую футболку и просторные брюки, он ходил по дорожке, тяжело опираясь на перила по обеим ее сторонам. — Можно я тут посижу? — Рёта кивнул на оставленную в углу табуретку. Акаши молча кивнул, и Рёта снова принялся за книгу. Поначалу в чужом присутствии чтение пошло легче, но вскоре Рёта обнаружил, что вместо кленов и залива теперь рассматривает Акаши: его покрасневшее, искаженное болью лицо, напряженные мышцы на предплечьях, темные пятна пота на футболке. Память услужливо подбросила картинку из той ночи: лицо того Акаши, его расширившиеся глаза и обнимающие Рёту руки. Рёта передернул плечами. Помешательство какое-то. Тогда словно кто-то другой влез в его тело и действовал за него. Может, раздвоение личности заразно, и он просто переобщался с Акаши? Или это и называется «войти в роль»? Вспоминая ту ночь и поцелуй за две недели до нее, Рёта одновременно испытывал гордость за себя как актера и не то ревность, не то унижение: любили — так любили — не его. Им только пользовались. Как аватаром. Как суррогатом. Рёта снова посмотрел на Акаши. Нет, искаженное лицо тогда и сейчас — совершенно разные. Этот Акаши кажется… жалким. Беспомощным. Ужасно уязвимым. Тот Акаши, хоть и жил в этом же теле, выглядел бессмертным титаном. Рёта вдруг вспомнил его слова. «Ты слишком много знаешь». Действительно, если бы он хотя бы упомянул о планах Акаши — с политической карьерой того было бы покончено. Акаши заметил взгляд Рёты и остановился. Облокотился на перила, переводя дыхание. — Кисе, что-то не так? Рёта вздрогнул. Он почему-то ждал не этого обращения. — Просто задумался. Ты не сердишься за Ватанабе? — Нет. — Акаши покачал головой. — Я доверяю твоему суждению. И честно говоря, я сам виноват, позволив ему занять мое место. На самом деле, Рёта вовсе не был уверен, что первый Акаши смог бы его удержать. Ватанабе нужно было поставить на место, и голос в наушнике не помешал бы Рёте сделать то, что он сделал. Он снова уткнулся в книгу, чтобы не смотреть на извиняющегося Акаши. Уйти сейчас было бы странно — он только пришел. Акаши продолжал стоять неподвижно. Что-то заметил? Или ждал продолжения разговора? — Я вчера перечитывал про пирамиду Маслоу. Там не очень понятно. В смысле, зачем оно? — спросил Рёта, просто чтобы спросить. — Чтобы заставлять людей работать с большей отдачей, — с легкой усмешкой ответил Акаши, ничем не показывая, насколько наивен этот вопрос. — Деньги — еще не все. Пирамида предлагает следующие способы «вознаграждения». Когда денег хватает, человеку хочется признания, совершенствования, и так далее. Несколько устаревшая теория, но в общем и целом верная. Рёта закивал, показывая, что понял, и снова сделал вид, будто внимательно читает. Акаши еще немного постоял и тоже вернулся к тренировке. Для соблюдения приличий Рёте пришлось дождаться, пока он закончит, а после — помочь сесть в кресло. — Сасаки-сан будет поздно сегодня, — сказал Акаши, толкая колеса. — Поужинаем без него. Я только душ приму. Рёта смотрел ему в спину, пока он не скрылся в своей комнате. Со вздохом повертел учебник в руках и пошел на кухню. Уезжая по делам, Сасаки-сан обычно оставлял ужин, оставалось только разогреть его. Рёта сунул пластиковые контейнеры в микроволновку, включил чайник и выглянул в окно. Еще немного — и солнце коснется горизонта, веер перистых облаков, пока еще золотой, окрасится красным. Закаты в этих краях были тоже раздражающе красивые. Особенно перед дождем. Надо бы занести оставшиеся на улице учебники. Рёта вышел на веранду. Второй том «Микроэкономики» валялся в кресле, «Искусство менеджмента» — на перилах в самом углу, потрясающие в своей занудности «Финансовые производные инструменты» — упали на землю. Собрав все книги, Рёта обернулся к заливу еще раз и вдруг почувствовал странный запах, будто горела резина. Он снова спустился с веранды и пошел вдоль стены дома. Горела старая изоляция, в той части дома, куда еще частично не успел добраться ремонт. Оголенный провод разбрасывал искры на оставшиеся после починки крыши опилки, на сухую траву и листья. Сухое дерево стен уже начинало дымиться. Вспыхнула бумага… Акаши! Рёта бросился ко входу. И замер ровно напротив приоткрытых дверей. Кто-то холодный и расчетливый в его голове вдруг подумал, что если Акаши не станет, то он, Рёта, вполне сможет его заменить. И ведь все так удачно. Сасаки-сан уехал. Сато — внизу с охраной. Закат за спиной начинает пылать, так что пламя на фоне неба не сразу заметят. Из-за присутствия Рёты другую прислугу Акаши не держал. К проводке Рёта отношения не имеет — это все строители виноваты. Все удачно складывается. Но, чтобы стать двойником, нужна помощь Сасаки-сана и Сато, — заспорил Рёта с чужим голосом. Куда они денутся, если хотят и дальше получать свою зарплату? Пока Рёта спорил сам с собой, огонь захватил бумагу стен. Внутренности дома затянуло дымом. И только тогда в глубине коридора показался голый по пояс Акаши. Сквозь языки пламени Рёта видел, как он идет, покачиваясь и прижимая что-то к лицу. Второй, похоже. Первый бы не смог так. До выхода оставалось шагов двадцать, когда Акаши споткнулся и упал. Попытался встать и упал снова, и, видимо, вдохнул дыма — закашлялся. Вытянул вперед руку — подтянулся. И еще. И еще раз. Еще десять шагов… Акаши в очередной раз вытянул руку — и обмяк, уткнувшись лбом в пол. Пламя охватило весь дом по периметру. Не выберется, — подумал Рёта. Не выберется, — улыбнулся чужак в его голове. Но Акаши вдруг снова закашлялся и медленно сел. Поднял голову и посмотрел сквозь дым и огонь Рёте прямо в глаза. Едва заметно улыбнулся, словно Будда. Словно свободно читал, что творится у Рёты в голове. Словно верил, что Рёта бросится его спасать. Зачем нам это? — рассмеялся голос. Затем, что это — не я, подумал Рёта. Вот это холодное и расчетливое — это не я. Он заставил себя пошевелиться. Сначала — просто сжать руку в кулак. Потом — сделать шаг к дому. Побежать. Он запрыгнул на веранду, наклонив голову, проскочил сквозь горящие двери, в доли секунды преодолел расстояние до Акаши и подхватил его, забрасывая руку себе на плечи. Потащил к выходу. Остановились они только в метрах пятидесяти от дома, за широкой каменной дорожкой. Можно было надеяться, что сюда огонь не доберется. Рёта осторожно опустил Акаши на землю, стащил с себя кардиган и накинул на Акаши, ожидая упреков. Но Акаши только сказал: — Спасибо, Кисе, — и зашелся кашлем, прижимая руку к горлу, царапая щеку о выступающие из земли корни клена. Рёта подхватил его голову под затылок и уложил к себе на колени. Оглянулся на гудящее пламя — от дома оставался черный остов, огонь глодал толстые балки, будто кости. — Акашиччи… — Да? — Телефоны-то в доме. Акаши сделал неровный глубокий вдох. — Ветер меняется. Дым скоро дойдет до ворот. Сато примчится со своими. Он повернул голову, чтобы и ему было видно горящий дом. Рёта стер с его щеки широкий черный след. Было стыдно и вместе с тем легко — успел же. На последней секунде. — Знаешь, — сказал Рёта. — Я уволиться от тебя хочу. — Почему? — спросил Акаши, не глядя на него. В голосе у него, впрочем, особого удивления не было. Рёта задумался на секунду и рассмеялся. — Славы хочется. И в кино играть хочется. Нет, правда. Вот это все: политика, интриги — это все не я. Как будто я опять сдался. Акаши перевернулся на спину. — Жаль. Будет очень сложно найти тебе замену. — Не надо ее искать. — Но ты же видел… Рёта прижал его губы указательным пальцем, заставляя замолчать. — Он никогда не сделает ничего тебе во вред. Я тебе сейчас покажу. Он наклонился и поцеловал Акаши. Так, как целуют того, кем восхищаются. Того, кого поклялись оберегать. Того, кто единственный во всем мире имеет значение. * * * Все-таки в Голливуд стоило лететь с самого начала. Рёта прислонился к косяку, рассматривая друзей, рассевшихся перед экраном гигантского телевизора. Здесь было где развернуться, здесь были настоящие достойные соперники. Рёта со школы не чувствовал себя настолько живым. — Эй, Кисе, подвинься, — Аомине протиснулся мимо него в комнату, походя отобрал бутылку и тут же приложился к ней. — У тебя хоть слова-то в этой роли есть? — Есть, — хмыкнул Рёта. — Больше одного? — поддел Ниджимура. — Целых пять страниц. Все, смотрите, сейчас начнется. — А тебя точно не вырезали? — Из всех этих придурков Кагами единственный искренне беспокоился. — Заткнитесь, болваны, мне еще Эмми за эту роль дадут! Прошел почти год, прежде чем ему удалось получить хорошую роль, так что к постоянному подшучиванию на эту тему он привык, иногда чувствуя себя как в Тейко. Да и сейчас, он почти не сомневался, по его исполнению пройдутся. Телефон в кармане завибрировал — звонок в скайп, — и Рёта вышел на балкон. — Привет, — сказал он, принимая вызов. — Привет, — едва заметно улыбнулся в камеру Акаши. — Вот это теперь — настоящая победа? — Еще бы! — Хорошо. Акаши чуть откинул голову назад и прикрыл на мгновение глаза. Рёта знал, какую просьбу услышит дальше, и не стал ее дожидаться. — Ты не звонил мне целую неделю, Сейджуро. Я почти успел заскучать, — сказал он ровно, позволяя тонкой морщинке на мгновение появиться между бровей. Закрыв балконную дверь, он сел так, чтобы его не было видно из комнаты. Они остались вдвоем.