Так давно...

Седая женщина с голубыми усталыми глазами, в белом халате медленно идет по коридору больницы. В последнее время она почти перестала возвращаться домой, предпочитая ночевать в дежурном помещении. Дома ее никто не ждал, так зачем возвращаться? Но сегодня все-таки нужно – дочь должна позвонить. Давно условились. - Миссис Эвердин, вас проводить? - Нет, Дэвид, спасибо. - Как дела у вашей дочери? - Все хорошо. Кажется, она наконец счастлива. Сегодня обещала позвонить. - Ну и замечательно. Она заслуживает счастья. В таком случае, до завтра? - До завтра. Стоило только открыть дверь, как зазвонил телефон. На лице миссис Эвердин расцветает робкая улыбка. Они с Китнисс так редко разговаривают, так недолго. Не потому, что не любят друг друга, просто стараются не растравлять старые раны. Вот и в этот раз разговор занял всего десять-пятнадцать минут. Миссис Эвердин опустила трубку на рычаг, села на стул и замерла, сложив руки на коленях и глядя в пустоту. Так давно… Темноволосый, сероглазый мужчина с доброй улыбкой и сильными руками… Старшая дочь повторила отца почти полностью, начиная с внешности и заканчивая любовью к охоте. Так давно... - Спой для меня, пожалуйста. Ты так красиво поешь, что даже птицы замолкают и слушают. - Какую песню ты хочешь услышать, дорогая? Так давно… Годы, жизни назад белокурая голубоглазая девочка тайком бегала на Луговину, чтобы увидеть его, услышать его чудесный голос, ощутить, как обнимают сильные, надежные руки. Он был красив. Многие девушки засматривались на него. Он был старше ее. Уже несколько лет он работал в шахте, кода она только-только заканчивала школу. Он был горд и упрям. Но он любил так сильно, так слепо и всепрощающе. Только ей он прощал надменность по отношению к жителям Шлака, к которой ее приучили родители, и некоторое тщеславие, ведь она любила, чтобы ею любовались. Так давно… За нею тогда ухаживал сын пекаря и ее родители не скрывали, как они хотят этой свадьбы. Но она решила иначе. Она покинула семью и вышла замуж за шахтера. Потому что любила и была любима. Их жизнь не была легкой, зато была по настоящему счастливой. Так давно… Муж берет на руки их первого ребенка – девочку. Такую же сероглазую и темноволосую, как и он сам. Маленькую Китнисс. Через несколько лет родилась и вторая – Примроуз, Прим. Светленькая и голубоглазая, как мать. Так давно… Шли годы. Он и она все так же неистово любили друг друга, любили своих дочерей. Казалось, все несчастья обойдут их дом стороной, ведь в нем так много света и любви. Так давно… А потом этот взрыв в шахте. Она не верила, что муж больше не придет домой, не обнимет дочерей, не поцелует ее. Он не мог умереть. Нет, он жив, может быть ранен, но только не погиб. Однако он был мертв. Осознание этого накатило, как лавина и погребло под собой. «Надо жить, надо жить… Но как, если его больше нет. Его больше нет. Больше нет...» Как долго, как трудно она возвращалась к жизни, к подобию жизни, ведь там под завалами осталось ее сердце. Заставить себя жить, чтобы потом, в глазах старшей дочери видеть лишь укор и осуждение. Так давно… Ей казалось, что глазами Китнисс на нее смотрит любимый, обожаемый муж. И молча, одним взглядом обвиняет: «Ты оставила наших девочек, бросила их одних. Как ты могла, как?» И она шептала по ночам, беззвучно, одними губами: «Прости. Прости, любимый. Я не справилась, но больше этого не повторится. Только прости. Только приди ко мне хотя бы во сне.» Иногда ей хотелось закричать на Китнисс: «Не смотри на меня так! Не смотри! Не смотри!» знакомые серые глаза бередили только чуть поджившие раны, которые никогда не заживут до конца. Она стискивала зубы и терпела. Пыталась заслужить прощение. У нее никого и ничего не осталось – только дочери. Так давно… Семьдесят четвертые Голодные Игры. И одна из ее дочерей становится трибутом. Родная, старшая, так похожая на отца. Сколько дней женщина не находила себе места, шепча по ночам уже другие слова: «Выживи, доченька. Умоляю, выживи. Я все, все сделаю, только выживи, только вернись.» и дочь вернулась. Так давно… Все завертелось, как в огненном вихре. Страх, надежда, восстание, горящий Дистрикт 12. Дистрикт 13, работа, страх за дочерей, надежда, работа, снова страх… «Пожалуйста, пожалуйста, пусть с ними все будет хорошо. Разве я мало страдала? Пожалуйста, пусть с ними все будет хорошо.» Женщина сама не знала, кого просит. Но кто бы это ни был, он ее не услышал. Прим, нежная и добрая Прим… Так давно… Сейчас миссис Эвердин расстелет постель и ляжет спать. Утром встанет и пойдет на работу. Но ее сердце похоронено, погребено под тоннами земли, углей и пепла. Уже давно…