Деструкция души

POV April – Я больше не хочу возвращаться к этому разговору. Мне надо идти, до встречи, – прервав нашу не совсем желанную беседу, я разворачиваюсь и ухожу. Ты мой лучший друг, не надо ничем отравлять этот факт. Пусть даже это «ничто» твоя влюблённость. Это ни к чему, Донни. – Нет, постой! – я чувствую, как его рука крепко сжимает моё запястье. Дружище, не стоит быть таким назойливым, ты же знаешь, как мне это не нравится. Мы стоим на крыше моего дома. Тёплый полуночный ветер приятно обдувает лицо и взвевает его фиолетовую повязку. – Ты до сих пор не можешь понять, что нет никакого смысла говорить о нас в таком контексте? Мне надоело каждый раз прозрачно намекать тебе на это, дабы не ранить. Я щадила твои чувства, отнесись теперь с пониманием и ты к моим, – с этими словами я резко подаюсь вперёд и освобождаюсь из его цепкой хватки. Одномоментно кажется, что лоскут от моей рубашки останется в его руке. Донателло отворачивается. Было ли это слишком прямолинейно с моей стороны? Не знаю. Не думаю. Если он не осмыслит всё теперь, то я даже не представляю, как ещё с ним разговаривать. Тяжёлая и быстрая, как вспышка, пощёчина обжигает мне лицо. Дыхание на секунду теряется, я машинально хватаюсь рукой за щёку. Внезапно чувствую во рту резкий металлический привкус – пошла кровь из разбитого носа. Трясущимися руками пытаюсь стереть её с лица, но пачкаюсь ещё больше, а она и не думает останавливаться. Поднимаю взгляд – он стоит неподвижно и внимательно на меня смотрит. Абсолютно бесстрастно. Мои глаза наполняются слезами, рыдания подступают к горлу. Пробудившийся инстинкт самосохранения неудержимо взывает, что нужно бежать без оглядки, но я бросаюсь к Дону и бью его кулаками в грудь. Костяшки пальцев разбиваются о его панцирь, но я всё же продолжаю колотить изо всех сил. Ниндзя в мгновение ока оказывается позади меня – и вот уже деревянный шест врезается в моё горло, грозя удушить. Я пытаюсь оторвать его от себя, но Дон одним молниеносным движением поворачивает свой бо, отчего я падаю. – Почему ты не захотела быть со мной, Эйприл? – спрашивает он, заламывая мне руки и прижимая к холодному полу. – Потому что я не подхожу тебе? Потому что я не человек? Потому что ты никогда не сможешь выносить от меня ребёнка? Слёзы тонкими струйками текут по щекам, и место удара болезненно щиплет. Какие-либо попытки пошевелиться оказываются тщетными – Дон крепко меня держит. – Пожалуйста, отпусти меня, – всхлипывая, умоляю я. И мне становится по-настоящему страшно. Мой кроткий Донателло…Ты был моим лучшим другом ещё каких-то пять минут назад… – Всё же ответь: почему он, а не я? – в его голосе нарастает враждебность. – Отпусти меня, Донателло! – я вскрикиваю и, прикладывая неимоверные усилия, отрываю торс на несколько сантиметров от пола. Его рука тут же ложится мне на плечо и погружает обратно в грязную бетонную плитку. Высвободить руки даже не стараюсь – они будто в тисках. Дон резко опускается одним коленом на мои ягодицы. Чуть слышное стенание. Однако я не успокаиваюсь и отчаянно пытаюсь уползти. Бесполезно. В эти минуты в моей голове, словно метеоры, проносятся мысли о том, что же предшествовало рождению в нём этого чудовища. Как же я его спровоцировала? Нет, я никогда не дразнила его, не использовала, не пыталась соблазнить. И ложных надежд не давала, как делают многие. Быть может, это здесь вообще не причём? Я ведь знала все эти годы, что он в меня влюблён. Знала, и мне было всё равно. Я понимаю, что роман с Кейси и стал катализатором, но недоумеваю, почему изнанка души Дона оказалась именно такой… Ладони и коленки гадко саднят – я стесала их во время падения. Он, не убирая ноги, вдруг наваливается на меня целиком. Под тяжестью его тела я даже не могу закричать, лёгкие будто оказались в стальной клети. Я ощущаю, как его бёдра обхватывают мои. Ощущаю, как одна за другой перекатываются его мышцы. Дон больше не заламывает мои руки за спину, теперь он закрывает мне рот и, задрав мою юбку, стаскивает колготы с трусами. Затёкшие руки плохо слушаются, но я изо всех сил стараюсь отцепить его пальцы от своего лица. Донателло хватает меня за левую руку и заводит её за спину. – Любопытно, ты всё ещё virgo intacta или уже нет? – с презрительной усмешкой спрашивает ниндзя. Он грубо нажимает коленом промеж моих бёдер, разводя их в стороны. Через несколько секунд дикая боль разрезает низ моего живота – Дон меня насилует. Мычание плавно переходит в рёв, гаснущий в его ладони. Из-за слёз, хлынувших теперь ручьём, я ничего не вижу, почти задыхаюсь. Донателло двигается бешеными толчками, моё тело вот-вот распадётся на мелкие кусочки. Большинство ногтей я уже поломала, но всё равно впиваюсь ему в руку, что заставляет его на мгновение убрать её от моих губ. Оглушительный вопль. Я кричу, и мои голосовые связки заходятся неприятной вибрацией. – Ещё один звук, и я сломаю тебе руку в двух местах, – со злостью шепчет мутант и дёргает меня за левое предплечье настолько сильно, что раздаётся хруст. У меня перехватывает дыхание, и я издаю слабый стон. Он вывихнул мне плечо. Резь между ног смешивается с неимоверной болью в руке. Я обмякаю, как тряпичная Энни. Твёрдая кость его панциря скребёт спину. Дон поднимает мою голову за волосы, продолжая вбивать меня в пол. Где-то далеко гудят машины, доносится визг тормозящих колёс, слышатся людские возгласы. Всё везде буднично, всё как обычно. Для меня существование только что раскололось на «до» и «после». Я не знаю, что произойдёт в следующий миг. Свернёт ли он мне шею или сбросит с крыши. Его гений, плавно трансформировавшийся в безумие, не даст уйти мне так просто. Какого чёрта это происходит?.. Феноменальный бред… Я хочу исчезнуть. Просто перестать быть. Его дыхание раскалённым паром обдаёт мочку уха. Меня начинает трясти, я беззвучно плачу. Донателло лёгким касанием кончиков пальцев пробегает по моей макушке и, спускаясь вдоль шеи, останавливается на здоровом, непострадавшем плече. В этот момент мой разум лелеет крохотную надежду на то, что сейчас он должен меня отпустить. Обманываюсь. Ниндзя внезапно берёт меня за рубашку и тянет её в разные стороны. Треск рвущейся ткани, и вот она уже повисает на мне ненужной ветошью. Дон просовывает под меня ладонь и, отодвинув чашечку бюстгальтера, стискивает грудь. Настолько крепко, что мне кажется, она превратится в кашу. Вслед за этим проводит горячим языком вдоль шейных позвонков. Целует лопатку вывихнутой руки. Моё лицо искажается гримасой боли и безысходности. – Донни, зачем?.. – с моих губ соскакивает лишь невнятный шелест. И я тут же заново упираюсь подбородком в бетон. Донателло всё ещё во мне. Напор его движений, сведённый на нет, снова возрастает. Из меня что-то вытекает. Я сразу понимаю – это кровь. Кол, который он в меня вгоняет, сотворил из моих влагалища и матки одно сплошное месиво. Собственное тело перестаёт мне принадлежать. Это так странно и пугающе… В эти жуткие и ненавистные минуты я чувствую себя смятой куклой. Воля моя теперь такая же увечная, как и тело. Сил сопротивляться больше не осталось. Каждая его чешуйка трётся о мою кожу. Она как наждак. Нос весь забит запёкшейся кровью, поэтому я жадно хватаю ртом воздух и поднимаю пыль на полу тяжёлыми приглушёнными выдохами. Вспоминаю Донателло, которого знала всегда: дружелюбного, слегка нерешительного, застенчивого. Не раз спасавшего мне жизнь. Его живые, горящие весёлыми искорками карие глаза. Его робкую и глуповатую улыбку. Его по-детски озорную щербинку между зубами. Как может этот Донателло причинить мне зло? Как может сейчас калечить меня? Мои бёдра дрожат. Ниндзя выходит из меня с таким звуком, с каким обычно вылетает пробка из бутылки. Свинец его тела больше не пригвождает меня к ледяному камню. Слышу, как громко и отрывисто он дышит. Сгибаю ноги в коленях, слегка приподнимаюсь на правой руке, левая болтается безжизненной плетью. Я кашляю, словно пытаюсь извергнуть из себя какой-то тошнотворный комок. Сердце неподъёмным молотом ударяется о рёбра. Растрепавшиеся волосы колют глаза. Зажмуриваюсь, облизываю высохшие губы. Кожу на лице противно стянуло солёной плёнкой крови и слёз. Он наклоняется ко мне, и мурашки рассыпаются по телу мелким зерном. Капля холодного пота медленно сбегает меж грудей. – Я буду ждать Кейси завтра в это же время на этом самом месте, – слова Дона вонзаются в сознание, будто битое стекло. Он гладит меня по заплаканному лицу. Прикасается к телу, которое осквернил. Уже в тот момент я понимаю, что вскоре умру. Ещё до следующей полуночи. POV Donatello – Я больше не хочу возвращаться к этому разговору. Мне надо идти, до встречи, – перебив меня в очередной раз, Эйприл разворачивается и шагает прочь. Внутри клокочет обида, ведь я не один день обдумывал детали этого рандеву. И делал это не для того, чтобы она сейчас обрывала меня на полуслове. – Нет, постой! – хватаю её за руку. Эйприл, обернувшись, одаривает меня взором, полным усталости и недовольства. Хмурит узкие брови, которые выписывают на её лице едва различимую складочку. Сморщивает маленький носик. – Ты до сих пор не можешь понять, что нет никакого смысла говорить о нас в таком контексте? Мне надоело каждый раз прозрачно намекать тебе на это, дабы не ранить. Я щадила твои чувства, отнесись теперь с пониманием и ты к моим, – отчеканивает она каждое слово. И каждое её слово каплей бензина падает на всё, что есть внутри меня, неизбежно заставляя это распаляться. Щадила мои чувства… Эйприл с пренебрежением сбрасывает мою руку. Как будто её держит какой-нибудь уличный бродяга, а не я. Что-то разрывается в груди. Словно сама по себе, моя ладонь взмывает и звучным ударом опускается на её лицо. Не знаю, как это получилось, как будто автоматически. Эйприл пошатывается и прислоняется ладонью к своей щеке. Из её крошечных ноздрей вдруг показываются алые линии. Стою как вкопанный, не верю, что сделал это. Подрагивающими пальчиками стирает, вернее, размазывает кровь, отчего низ её мордашки приобретает пунцовый цвет. Эйприл сейчас очень напоминает мне дитя, перепачкавшееся в клубничном пломбире. Поднимает на меня исполненные шока глаза. Я различаю маленькие росинки слёз на её густых ресницах. Сознание моё подёрнуто какой-то архаичной тревогой. Раздирает желание упасть перед ней на колени и молить о прощении. Переломать себе руки, которые дотронулись до её прекрасного лица. Растереть в порошок все кости, которые осмелились причинить ей боль. Однако средь переплетения наших взглядов я замираю, словно статуя, наблюдая за должной последовать реакцией. Кинувшись на меня с кулаками, барабанит по пластрону… Милая, разве так повела бы себя куноити? Безумие вспыхивает во мне, как скирда, к которой отнесло ветром тлеющий уголёк. Я подобно тени захожу ей за спину и выхватываю свой бо, которым её и обездвиживаю. Неистово топлю её подъязычную кость глубже в гортань. Эйприл хрипит и царапает перевязанный тканью посох в попытках освободиться. Чувствуется, как напрягается едва ли не каждый её мускул. Но я усиливаю захват и, сделав шестом рывок, опрокидываю девчонку на пол. – Почему ты не захотела быть со мной, Эйприл? – её руки скручены и придавлены к спине. Вопрос, порождённый помешательством, так и останется риторическим, но мне очень хотелось бы приблизиться к истине. – Потому что я не подхожу тебе? Потому что я не человек? Потому что ты никогда не сможешь выносить от меня ребёнка? – Пожалуйста, отпусти меня, – слёзы омывают россыпь веснушек на щеках Эйприл. Она ёрзает и старается высвободить заломленные руки. Даже забавляет это никчёмное сопротивление. Наполни мою эмоциональную амплитуду своим страхом, милая. – Всё же ответь: почему он, а не я? – я повышаю голос. Интересно было бы послушать, в чём я проигрываю этому дуболому. – Отпусти меня, Донателло! – крик Эйприл рассекает душный ночной воздух. Она слегка приподнимает корпус, на что в ответ я незамедлительно вдавливаю её в бетонное покрытие. Ловлю себя на мысли, что мне невообразимо по нраву слышать из её уст своё имя. Вот и сейчас я дико этим экзальтирован. Эйприл протягивает негромкое «ох!», когда я становлюсь на неё сверху. Но она всё равно не унимается: шевелит плечами и силится извернуться. Настырная сучка. Упираясь коленом в её задницу, я ложусь на неё и полностью накрываю собой. Лепестки её губ легонько щекочут мою ладонь, когда я их зажимаю. Жёсткая синяя джинса мини-юбки ползёт вверх, обнажая крепкие округлые ягодицы. Колготки и трусики здесь совсем лишние – я сдираю их с Эйприл к чёрту. Худенькие пальцы судорожно вцепляются в мою руку, после чего я не без грубости беру её за локоть и заворачиваю его к пояснице. – Любопытно, ты всё ещё virgo intacta или уже нет? Опять риторический вопрос. Понятное дело, они уже трахались. И от одной мысли об этом я свирепею. Поспешно подступившая эрекция делает нижнюю часть моего пластрона нестерпимо тесной. Раздвинув намертво сжатые ноги Эйприл, я оказываюсь в ней. Детка, не обессудь за столь непритягательную позицию, в конце концов, мы с тобой оба животные. Вот проклятье, какая же сухая… Без травматизации тут не обойтись. Она лихорадочно извивается, я осязаю дробь её учащённого пульса. Маленький ротик тонет в немых воплях под моей рукой. Последняя уже вся мокрая от её плача. Но я неожиданно для себя отпускаю её лицо – острые ноготки воткнулись в тыльную сторону моей кисти. Стерва, вздумала царапаться. Её визг сотрясает мои барабанные перепонки. Эйп, ты рискуешь привлечь крайне не нужное для нас обоих внимание. – Ещё один звук, и я сломаю тебе руку в двух местах, – безжалостно вразумляю девчонку я и в подтверждение своих слов беру её заведённый за спину локоток и рву его вниз. До тех пор, пока не слышу, как головка её плечевой кости покидает суставную впадину. Целостность человеческих тканей такая зыбкая… Эйприл вмиг замирает и глухо стонет. Какое-либо сочувствие к ней впадает в анабиоз. Я осторожно тяну её за хвост рудых волос, приподнимая над полом. Какая трогательная амехания… Я опутываю её собой и в полной мере ощущаю весь спектр различий наших физиологий. Плоть Эйприл больше не terra incognita для меня. Она настолько тёплая, что я растворяюсь в ней. Мои пальцы скользят по её голове, шее, огибают награждённое контрактурой левое плечо и спускаются на правое. Эйприл то и дело вздрагивает и продолжает издавать тихие всхлипы. Клетчатая блуза расходится надвое, как тетрадный лист. Любимая, твоё тело совершенно. Полупрозрачные бретельки её лифчика обтягивают хрупкие лопатки. Под бледной кожей кое-где виднеются голубые ветви вен. Я не могу не коснуться её груди. Такая упругая, с призывно твердеющей ареолой. Та, что даёт пищу потомству. Та, что размежевала млекопитающих и всех остальных. Та, что косвенно дистанцировала нас друг от друга. Я сминаю одну из её грудей настолько крепко, что, кажется, она сейчас лопнет. Вниз по моему позвоночнику разносится волна какой-то истомлённой, гремучей неги. Тонкий изгиб её шейки не противится буйству моего языка – я выписываю им замысловатые завитки. Кожа Эйприл слегка влажная и солоноватая на вкус. А запах…такой приторно-прелестный, липкий, стягивающий моё горло тугим обручем. Припадаю губами всё к тому же сотворённому мною очагу боли – лопатке повреждённой руки. Её тело вновь пробивает дрожь. Эскалация блаженства. – Донни, зачем?.. – надтреснутый шёпот Эйприл разливается кислотой по моим жилам. Я схожу с ума. Донни… Словно подзывает домашнего питомца. Она всегда произносила сокращённый вариант моего имени с такой интонацией. Мои фрикции раз за разом приобретают яростную безудержность. Я готов распотрошить её, как пуховую подушку. Как ни странно, мне стало легче в ней двигаться. Но причина не в естественных выделениях, присущим человеческим женщинам, а в багровых следах на ней, на мне и на полу. При виде них во мне играет безрадостное ликование. Воспалившееся воображение рисует ассоциации с дефлорацией. В каком-то смысле я только что совершил её. Уж не припомнишь ли ты, Эйп, чтобы твой повеса делал с тобой то же самое? Бьюсь об заклад, что я первый, от кого ты настолько взмокла. Всё это время меня от неё отделяла неизмеримая пропасть равнодушия. Индифферентность Эйприл ко мне задушила все те упоительные порывы, которыми полнилась моя душа, уничтожила веру в шанс стать счастливым. Хотя любить её уже было для меня счастьем. Как ни крути, у таких, как я, по определению не бывает хэппи-эндов. Они не живут в доме за маленькой белой оградой, не жарят барбекю на заднем дворе, а рядом с ними не носятся дети с ретриверами. Для общества таких, как я, нет. Свою судьбу я принял как должное, иной жизни я попросту не знаю. Единственное, с чем мне никогда не смириться – невозможность обладания тобой. Это изуродовало мою душу. Кончить мне так и не удаётся. Я покидаю её тело так же стремительно, как ворвался в него. Необузданная обсессия, только что бурлившая потоками бешенства и возбуждения, эволюционирует в дисфорию. Эйприл лежит в статичной позе, её едва различимые вздохи мешаются с еле слышными стенаниями. Я знаю, ей сейчас непостижимо больно. Я знаю, что невозможно ничего исправить. Да это и не нужно, всё равно мы оба уже погибли. Я выпрямляюсь во весь рост, вслушиваюсь в какофонию мегаполиса. Мгла, пронизанная его пёстрыми огнями, готова обрушиться на нас. Эйприл находит в себе силы привстать. Неуклюже, измученно и разбито. Кровь, сочащаяся из её лона, растекается по бетону небольшой лужицей. Я склоняюсь над девчонкой и бережно притягиваю её лицо за подбородок ближе к себе. Зрачки Эйприл сужаются и увеличиваются, будто в такт её беснующемуся сердцебиению. – Я буду ждать Кейси завтра в это же время на этом самом месте. Уже в это мгновение я понимаю, как я умру.