Veniam.

Когда спадет без шороха сутана, Привычный жар вновь в плен захватит тело. В объятия священника гитана Падет со страхом. Ей нет вовсе дела Ни до его страданий, ни до страсти, Ни до любви, в которой он клянется. Она в объятиях его и власти – Пусть так, но в этот раз она спасется. Не стены храма будут ей укрытьем – Она вернуться сможет на свободу И, наконец, с улыбкою открытой Предстанет в танце пред лицом народа. А после – к Фебу. Ведь он любит, правда? Он защитит, укроет и поможет. А та блондинка в доме, у ограды – Его сестра, иначе быть не может! Но что цыганке дела до монаха? Он ненавистен, его руки – холод. Ведь это он ее привел на плаху! Ей страшен он, к тому же – не так молод. Она не верит, что, живя любовью, Могла быть незаслуженно жестокой. Он обагрил ей платье Феба кровью И вот владеет ей по воле рока. Он что-то тихо шепчет о прощеньи, Но этого прощенья не дождется. Он не услышит слова снисхожденья Покуда сердце загнанное бьется. Ее он любит вопреки запретам? Увы, в том вовсе не ее проблема. Он ненавидим? Сам виновен в этом! И "женщина иль Бог" – его дилемма. Но мысль вдруг вспыхнет на краю сознанья: Что, если он на самом деле любит? И любит так, как ни одно созданье, А жизнь ее неопытность лишь губит? Тогда, с трудом переводя дыханье И сбивчивых не слыша обещаний, Она прошепчет робкое признанье: «Святой отец, я Вас за все прощаю».