Выход есть всегда

Чертов сопляк. Фиговая из тебя шутница, Судьба. Юмор твой не понятен обычным смертным, подобным мне. Зажимаю фильтр сигареты меж губ, морщась от криков очередной разукрашенной девицы. Ее ругань доносится до меня отдаленно, будто сквозь толщу воды. — Ну и ублюдок же ты, Рюске! — Истеричная мегера шастает по всей площади небольшой комнаты, сгребая свои разбросанные в процессе шмотки. Помада чуть смазалась с аппетитных губ, кривящихся от нелестных эпитетов в мою сторону, волосы взлохмачены, а мягкие груди слегка подпрыгивают в такт ее дерганым движениям. Я же люблю сиськи, черт возьми. — Сука, каких еще поискать, ты просто использовал меня! Люблю мягкость и гибкость, податливость женского тела. Нежный запах, который они затмевают какими-то искусственными духами. Да я люблю женщин вообще. Вот таких вот блядей, подобных ей, накрашенных, уложенных, вылизанных от кончиков наманекюренных ногтей и до уложенных волос. Порой истеричных, да, и дико раздражающих. Но я все равно люблю их. С каким-то чертовым унынием снова делаю затяжку, и медленно выпускаю горький дым. — Ну и пошел ты! — С акцентом дежа вю, щеку слегка опаляет хлопок, и сигарета выпадает из губ, а волосы скрывают лицо, когда голова слегка мотнулась в сторону. Люблю их слабость и бессилие. Их твердое убеждение, что если мужчина ничего не делает за такие вот выходки в ответ, то она ударила достаточно сильно. Ха-ха, глупая стерва, я никогда не опущусь до того, чтобы бить женщин. Думают, что их обидные слова что-то значат для меня. Меньше гуляй, блядина, сиди дома и книжки читай, а то до конца своих дней так и будешь ноги расставлять в первый же день знакомства перед подобными мне. А раньше как было? Раньше у меня хотя бы был резон встречаться с ними. Недолго, конечно, но быть рядом. Последняя та была… Ну, белобрысая такая, как же ее, черт возьми? Слышу хлопок хлипкой дверцы и тянусь пальцами к сигарете, поднимая ее с пола. Еще не хватало пожара тут. Встретились мы благодаря Беку. Он добрый, хоть и часто бессильный, но смелый мальчик. Спас пса от рук этих мелких живодеров, а Бэк то ли невзлюбил его, то ли наоборот, выражает так свое почтение – при каждой встрече кусая мальца. Малец, мелкий, малыш. Юкио уже давно был окрещен в моих мыслях подобными словами. Это произошло не с первой встречи. Под Этим я подразумеваю тягу. Пацан как пацан, подвид – обыкновенный. Типичный японец: низкий, щуплый, с темными короткими волосами. Неприметный, тихий, но такой, как оказалось, притягательный. Есть в нем что-то такое... Что каждого мужчину привлекает обычно в женщинах – некая беззащитность и беспомощность. Но при этом, он еще и имеет достаточно сильный характер, я бы не назвал его размазней. Просто… Он не имеет достаточной физической силы, чтобы противостоять всяким хулиганам. Да, наверно та встреча, когда я заступился за него перед американ идиотс, и была первой предпосылкой ко всему. И я сам не верил, но лежа на вонючей мусорной куче после того, как меня немного поколотили еще и из-за неудачной шутки, мне было хорошо. Я почувствовал, что сделал именно то, что должен был. А потом все по нарастающей, и в истоке случайных встреч, я все осознал. И испугался. «Что за черт» — думал я, осознавая свои мысли, чувства и желания, но, не принимая их. Та девчонка, Изуми, неплоха была. Частично отвлекала болтовней о музыке, и я прекрасно видел, как малец ревновал ее, но никак не возникал. Лишь опускал свои глазки, и удалялся, не мешая. Это было чертовски мило, и, разговаривая с девушкой, я все равно взглядом искал мелкую мальчишескую фигурку. Сначала мне это и в правду казалось чем-то забавным. А потом испугало не на шутку. Как, объясните мне, как нормальный, гетеросексуальный парень, уже давно познавший близость с женщинами, может реагировать на подобное? Думать о подобном? Да я не только ублюдок, сука, тварь, подлец и прочие уменьшительно-ласкательные, но еще имею педерастические наклонности. Не говоря уже о том, что хоть и сам несовершеннолетний, но мне шестнадцать. А мелкому – четырнадцать. Но позже стало понятно, что дело не в тяге к мужчинам вообще, а в тяге к Юкио. Правда, от этого легче не стало. И я продолжал спать с этими крашеными шлюхами, все больше осознавая, что эти ощущения перестали быть теми, которые я искал. Хотелось другого. Хотелось мелкого гибкого тела с плавным рельефом мышц. Хотелось плоской груди с маленькими сосками, узких бедер. Коротких волос, которые в процессе не будут лезть в нос и рот, губ с чистым вкусом плоти, без всяких искусственных запахов и вкусов помад. Хотелось маленькую, узкую задницу вместо… Когда я думал об этом всем, какая-то брюнетка вопила подо мной в два раза громче, чем обычно. Каждый его взгляд, звук тонкого голоса, это извечное смущение и смятение изматывали меня. Это пора было прекращать, я так не мог. Я сходил с ума. И снова шутка судьбы. Малец сломал ту гитару. Она мне правда была дорога, но я бы стерпел, простил. Только вот упускать такого шанса нельзя было, лучше уж помучаться какое-то время, чем постоянно себя грызть. — Проваливай, и что бы я тебя больше никогда не видел! — Кричал ему я, привычно скрывая лицо за волосами, чтобы он не видел ничего лишнего. Не видел моих чуть покрасневших глаз. И я слышал его отчаянное «Прости меня», слышал, как он упал во дворе, и как плакал, не скрывая своей боли. Было больно, да. И за себя, и за него в груди ныло, но возврата, как мне тогда казалось - нет. И выхода тоже не было. Шло время. Время без него. Сначала было совсем худо, партнерши на одну ночь сменяли друг друга столь быстро, что я уже абсолютно перестал на них реагировать. Ублюдок я, так нельзя с женщинами. Я ведь люблю женщин. Женщин, не Коюки. Но, как говорят, время лечит. Музыка и основание новой группы занимало все мое свободное время. Сначала Тиба, тот еще петух – лишь бы подраться, попонтоваться, да с девчонками погулять. Зато работу свою выполнял добросовестно, и, в целом, был неплохим парнем, надежным. И я правда был рад, когда Тайра перешел к нам. Он чувствовал и стремился к тому же, что и я. Наша суть в том, чтобы передавать через музыку свою жизнь, эмоции и чувства окружающим. Механически создавать треки, не имеющие ни жизни, ни души, которые будут восприняты обществом, но не будут в себе ничего нести – не наш удел. Все было отлично, чувства по-тихому застывали, и лишь изредка пылали вновь, когда Махо упоминала Юкио. Эти разговоры сильно доставали, и скрывать раздражение было сложно, но окружающие воспринимали это за обиду. Меня все устраивало. Пока не исчезла причина в виде сломанной гитары. Как я мог перепутать подделку с подлинником? Я злился на себя, и подобно волне цунами, на меня нахлынуло чувство вины. Вины перед ним. Я сам себе не хотел признаваться, но иногда, выступая на концертах, мне казалось, что где-то в неровных рядах пестрой толпы, я будто чувствовал его взгляд. И в то же время я понимал, что это просто бред. Такого не может быть. На смену мнимой причине нашей ссоры пришло желание. Желание все изменить, вернуть, как было, и даже больше – двинуться дальше. Я набрался смелости и пришел на устроенную Махо нам встречу. И увидев его впервые, за столь долгое время, я понял, как же мне не хватало его. Как мне не хватало этих чувств. Ничто не могло заменить их – ни женщины, ни тусовки, ни группа. Даже музыка не могла их заменить. Только если у меня был шанс подзабыть все в каскаде событий, то, похоже, у Коюки такового не было. Если судить по тому, как он сбежал при виде меня. Я, вроде как, не был эгоистом. Меня просто довольно-таки сложно развести на эмоции. Но в тот момент я понял и задумался, сколько я, черт побери, принес страданий этому мальчику. Любимому мальчику, на минуту. Да… В то время, как одна рука неустанно подносит к губам сигареты, вторая застывает в районе груди там, где таится тепло, которое я тщетно пытался погасить в себе. И там же, рядом, осколками в плоть врезаются боль и чувство вины. Я хочу каждую минуту, заполненную им. Как же я был глуп. Следующая наша встреча была уже совсем другой. Я ликовал, чувствуя на себе родной, смущенный взгляд. Я смотрел на своего мальчика и вновь думал о том, как мне этого не хватало. Страх перед этими чувствами никуда не делся, но постепенно ему препятствовало смирение. Легче думать о том, что все так и должно быть, чем мучить себя думами о первопричинах. Я был горд, когда понял, что он не стоял все это время на месте. Талант у него есть, слово осталось за практикой. Он та самая недостающая частица жизни для меня. И не хватающая деталь для группы. Приняв его, я убил двоих зайцев одним выстрелом. *** До сих пор никак не могу понять, почему, когда люди пьяны, они делают либо абсолютную херню, либо то нужное, чего бы они никогда не сделали на трезвую голову. Сегодняшнее выступление прошло удачно, даже Тайра не говорил Коюки, похлопывая его по плечу, что у него ужасная игра на гитаре. Зато голос был хорош, как обычно. До сих пор помню, как в первый раз услышал его пение. Коюки. Махо сидит рядом с ним, и по их лицам я читаю полное понимание. Я вижу его улыбку, и меня бесит, что она предназначена не мне. Но и на сестру злиться не могу. В последнее время у меня совсем крыша едет. После одного случая, когда Юкио, хоть и неосознанно, но ответил мне, продлил случайное касание рук, зацепившись мизинцем за мой. Я понял, что это взаимно, но если мне было тяжело принять подобное, что стоит говорить о нем? До этого все то его смущение, когда я украдкой прикасался к нему, я принимал как за должное. Он же сам по себе такой, его в краску вогнать легче простого. Чистый, невинный, неиспорченный… Но не было этой самой стеснительности, когда кто из парней так же касался к нему. И даже с Махо он вел себя иначе. Медленно потягивая пиво из бутылки, я как-то пропустил момент, когда Юкио исчез вместе с парой ребят. Я выглянул в окно, где был виден проулок, куда выходил черный ход клуба, и увидел там Тибу, подтягивающего свои джинсы, сползшие уже ниже некуда. Вместе с ним стояли какие-то девчонки, и я мысленно порадовался за приятеля. — А где Коюки и Тайра? — Спросил я, обводя мутноватым взглядом комнату, и поняв, что вместе со мной тут остались только Махо и Юдзи, который украдкой прикладывался губами к банке с пивом. Мелкий еще… Но сегодня ему можно, так уж и быть. — Вышли. Ну, ты понял. — Развязно ответил парень, устраиваясь в более расслабленную позу. — Понятно. — Я встал, забирая у Юдзи пиво, и под его возмущения отставил его подальше на стол, указал сестре проследить за ним. А сам направился в туалет, уже заранее мысленно напрягаясь. Может, это паранойя какая? Мне постоянно кажется, что кто-то липнет к мелкому. Наверно, пока это граничит в рамках «кажется», можно сильно не уделять этому внимания. Коридор клуба пуст. Это означает лишь то, что уже достаточно поздно, и большинство народу расползлось по домам. Учитывая, что сегодня все же будний день, ничего удивительного в этом нет. Толкая черную дверцу, и проходя внутрь, я никак не пойму сначала, почему их тут нет. Я стою в недоумении пару секунд, пока не слышу какой-то сдавленный звук, похожий на писк. Странное чувство затопляет меня, и я хлопаю дверью, не шевелюсь какое-то время. И да, я не ошибся, до моего слуха доносятся шорохи, и какая-то возня. И я-то человек понимающий, что еще могут в туалете значить подобные шорохи, только вот одна мелкая деталь. Я присаживаюсь на корточки, чуть наклоняя корпус и поворачивая голову в бок, заглядывая в пустой промежуток меж кабинами, и отчетливо в одной из них вижу две пары кед. Кислотно-желтые Тайры, и черные Коюки. Дикая, жгучая волна черт знает чего мгновенно накрывает меня, челюсть сводит от злости и чего-то еще… От чего кровь просто кипит. Дикость. Возможно, я мог совершить огромную ошибку, развернувшись и уйдя прочь в сию же минуту, подумав не о том. Меня остановил глухой звук удара и все та же возня, шкрябанье металлических застежек о дерево. И на минуту… На какую-то минуту мне подумалось, что… Мне только подумалось, а тело уже двигало меня к этой самой кабине, рука с остервенением дергала на себя за ручку дверцу, пока с треском не распахнула ее, вырывая замок. Мне казалось, я все разнесу там к чертям, когда увидел эту картину. Чертов, пьяный в задницу Тайра, со спущенными штанами нависал над Юкио, прижимая одной рукой его запястья к грязной стене туалета, а второй зажимая рот, сминая кожу на щеках. Сука. Сука! Моей выдержки хватило лишь на то, чтобы не убить, а просто схватить белобрысого за шкирку, с силой оттаскивая его, и как можно сдержаннее отшвырнуть его к противоположной стене. Он так и повалился задницей на пол, скользнув по стенке спиной, и, похоже, слегка приложился затылком все о ту же стену, судя по сдавленному стону. Похуй. Главное, не убить. Тяжело дыша и пытаясь угомониться, разворачиваюсь к… Юкио. И в груди все мучительно стискивает. Блядство. Малыш упирается дрожащими руками в стенки кабинки и надрывно выдыхает, слегка кривя губы. Он на грани истерики, или уже в ней, черт его знает, голова гудит от мыслей, от осознания, черт возьми. Губы раскраснелись от чужих грубых поцелуев, и на тонкой коже нижней губы выделяется маленькое кровавое пятнышко. Щеки тоже красные, как и воспаленные глаза. Одежда в полном беспорядке, джинсы… С расстегнутой пуговицей и ширинкой. Злость снова горит внутри, и меня останавливает лишь его голос: —Не смотри, Рюске… — Шепчет он, опускаясь на крышку унитаза, и закрывая горящее, взмокшее лицо рукавами бордовой парки. — Не смотри, пожалуйста. — Его голос срывается, и я слышу невнятные всхлипы и шмыганья. А самое главное то, что я стою, и не знаю что делать. И неизвестно, что было бы дальше, если бы в злосчастную дверь туалета не вломился Тиба с ором: — Какого вы тут… — Он замирает в дверях, в неадеквате смотря на нас с Тайрой. Коюки ему не видно. —Какого хрена тут творится? Че за… — Начинает он в своей манере возмущаться, но я заставляю его пораженно замолчать, хватая Юкио за парку, и вытаскивая того из кабины. Не забыв при этом, натянуть на его лицо капюшон, и обнять рукой, прижимая к себе, облокачивая. Ширинку он застегивает сам, не пытаясь скрыть дрожь в руках. Тиба отходит в сторону, все так же в шоке бросая взгляды то на меня, то на опочивающего Тайру, и я бы с удовольствием подметил его забавно-шокированное выражение лица, но сейчас не до этого. Перед тем, как выйти вместе с Юкио, бросаю ему: — О Тайре сам позаботишься. И никому ни слова.— И уже в конце коридора слышу возмущенный вопль: «Да вы совсем охуели!?». До моего дома добираемся предельно быстро. Плевать я хотел на ошарашенного таксиста, поэтому сажусь вместе с Коюки на задние сиденья, по-прежнему даже как-то судорожно прижимая его к себе. Он не говорит ни слова, и из-за капюшона я не вижу его лицо, поэтому не знаю, что с ним… Да я вообще, черт возьми, не знаю, что делать! Внешне я как обычно храню спокойствие, но внутри… Я до сих пор не могу понять, если бы я не остался, не вслушался… Что бы мог причинить Тайра в таком состоянии Юкио? Как далеко он бы зашел? Мелкий подает признаки жизни, утирает рукавом лицо, осознанно ли, или нет, уже без разницы – жмется к моему боку. Кидаю таксисту пару купюр, и, так же придерживая Юкио, выхожу с ним из машины. Я просто боюсь его отпустить, честно. Что угодно, только не отпускать. Оказавшись внутри, снимаю с себя куртку, и в нерешительности тянусь к его кофте. От этой беготни наверняка взмок не я один. Он стоит и никак не реагирует, мне видны лишь краюшки белых зубов, покусывающие нижнюю губу, ту, где все еще кровоточит маленькая ранка. Я стягиваю ладонью капюшон с его лица, и он тут же отворачивается, жмурясь, отталкивает руку, будто прикосновения его обжигают. Поджимаю губы, игнорируя вновь вспыхнувшую злость. И да. Ревность. Жгучую. Касаюсь пальцами его подбородка, разворачивая его лицо к себе, и когда он начинает выдираться, обнимаю его второй рукой, крепко прижимая к себе, и заставляя посмотреть мне в глаза. — Успокойся. Слышишь меня, Коюки, ну? — От него тоже разит алкоголем. Но, боюсь, в данной ситуации это не показатель. Просто отмечаю, как факт. Поняв, что все бессмысленно, мальчик затихает, но открывать глаз, похоже, не собирается. Хорошо, я не буду настаивать. Я чуть наклоняюсь, и неуверенно целую его в горячий лоб. Он сглатывает и упирается ладонями в мои плечи, пытаясь успокоиться. Его лицо краснеет, и он опускает голову, учащенно дыша. —Все закончилось, м? Прекращай. — Шепчу, хватая край его парки, и тяну вверх. Через силу он поднимает руки, и его кофта находит место на полу. Я держусь, сохраняю спокойствие, но когда я касаюсь руками его разгоряченной, слегка влажной кожи, мне еле удается сдержаться. Но я понимаю, что сегодня никаких вольностей мне себе позволять нельзя. Скрипя сердце, я отстраняю его и подхожу к шкафу, доставая футон. Расстилаю его, думая о том, что гостевого у меня нет. А я и сам вымотался после всего этого, но спать вдвоем никак не вариант. И сладко тянущее чувство внизу живота тому доказательство. Протягиваю ему одеяло, стараясь не касаться его рук. Себе же только хуже сделаю. Мелкий послушно берет его, не поднимая головы, ложится на футон в том, что осталось на нем – джинсы и футболка. Вздыхаю, стараясь даже не смотреть на него, но когда я собираюсь уходить, что-то цепляет меня за штанину. Что-то, как же. Делаю недовольный взгляд, поворачивая голову, и смотрю на мелкого. Тот молчит, сжимая меж пальчиков ткань джинсы. —Ну, что еще? — Продолжая играть недовольство, интересуюсь я, а у самого мурашки по коже от близости его рук. Он молчит и тупит взгляд, а потом сорвано, скомкано просит: —Останься, Рюске… Пожалуйста. Невозможно отказать. Это выше моих сил. С тяжелым вздохом снимаю футболку, оставаясь по пояс обнаженным, киваю ему головой, молчаливо прося подвинуться. Он бросает на меня смущенный взгляд и двигается, натянув одеяло по шею. Ложусь рядом, и когда он придвигается ко мне, льнет всем телом, обнимая теплыми ладошками за торс, я успокаиваюсь. Ну как… Частично. —Успокоился? — Через какое-то время шепчу я, касаясь губами его лба. Рукой провожу по виску и коротким прядкам волос. Он кивает, слегка поелозив головой об мое плечо, прижимается еще крепче, от чего становится совсем тепло. —Больше такого не повторится. Я обещаю. Как оказалось, выход есть всегда.