Я хотел слышать голос...

Тихий, тихий голос в дали, растекаясь по улицам тихим звучным эхо, ласкал слух прохожих, которые смогли его уловить и наполнял их спокойствием, но в то же время они слышали, сколько боли и страданий было вложено в тихую песню, которая в тишине холодного утра тянулась с кладбища. Там, у могилы, в лучах утренней зари, можно было увидеть белый, сгорбленный силуэт мужчины в светлом пальто, с светло салатовым шарфом на шее. На лице противогаз, из него же доносилась та самая песня, а серые стеклышки «глаз» были устремлены на фотографию усопшего. Жизнерадостный мужчина пожилого возраста, с сединой, которая отдавала голубым, улыбался с этого фото своему посетителю. Эту песню, люди живущие рядом, слышали каждое утро и знали кто её поет. Это был Клиа, старый робот. Робот с живым сердцем, которое ему подарил его любимый человек и он был сейчас перед ним, дарил мертвую улыбку с клочка старой бумаги в рамке. Каждый день, тихо скрипя и похрамывая, Клиа шел на кладбище и, садясь на холодную землю, начинал тихо петь песню, которая дарила Аобе спокойствие и покой. Он прожил с ним всю жизнь, был с ним до самого конца, и до сих пор не смирившись со смертью хозяина, продолжал приходить на место его упокоения и петь колыбельную, будто Серагаки просто спит, а робот хранит его нерушимый покой, ожидает, пока он проснется, или уснет сам. Клиа машина, не человек, если его вовремя чинить, он может жить вечно, не старея, и быть таким как есть всегда. Но если починку не делать, через большое количество времени механизмы износятся, масло испортится, и робот в какой-то момент перестанет функционировать. Клиа ждет этого часа уже 30 лет после смерти Аобы, нарочно не делает ничего для того, чтобы система обновлялась и чинила сама себя, он нарочно запустил себя, желая поскорее избавиться от раздирающего чувства одиночества, скорби и потери. Иметь человеческие чувства тяжело, очень тяжело. Песня прекратилась, рука в старой, грязной перчатке коснулась фотографии и поверхность тихо зашуршала под скользящим движением её пальцев. -Аоба-сан… Подожди еще немного, я скоро буду с тобой снова, надеюсь, ты слышишь мою песню, которую я пою для тебя каждый день… Скоро, я тоже засну, и мы встретимся.. Я вновь услышу твой голос… Пожалуйста, дождись, Аоба-сан.. – Голос тихий и немного скрипучий, голосовые связки тоже износились, но песня всегда была чистой и точной. Клиа судорожно выдыхает и снимает маску противогаза, на его потрескавшемся в некоторых местах лице, была измученная полная отчаяния улыбка, а из левого глаза бежало испорченное машинное масло, напоминающее кровь. Слезная жидкость давно закончилась в нем, а масленые трубки в левой части лопнули, от чего робот выглядел жутко, было видно, что осталось ему совсем немного. Клиа и сам это чувствовал, поэтому улыбался, прижав одну руку к груди, там, где находилось его сердце. Вскоре робот снова запел, на этот раз громче обычного, уже не так тоскливо. Теперь слышалось ожидание и нарастающее облегчение. Через время голос затих, а фигура в светлом плаще, скрипнув, покачнулась, седая голова обессиленно опустилась, почти упала, и шея громко хрустнула. Из образовавшегося разлома посыпались искры, и тело дернуло в легких судорогах, после чего робот затих и перестал двигаться. Он сидел перед могилой, смиренно склонив голову. Глаза потускнели, закрывшись мертвой пеленой, а на лице была улыбка, спокойная и счастливая, он наконец снова будет с ним. … -Я хотел услышать твой голос, и я пришел..