Дважды

Кот прекрасно помнил день, отпечатавшийся в его сознание огненным клеймом; день, разделивший их с Псом жизнь на две части; день, который по праву может называться началом конца; день, когда доктор, неодобрительно качая головой, уничтожил все хорошее, что было и могло быть, одной фразой: "Псу осталось меньше месяца". Это показалось шуткой, бесконечно глупой шуткой — Пёс, которому не требовалось даже переводить дыхание после долгой погоней за мусоровозом, медленно умирал, утягивая за собой в могилу Кота, который прожил слишком мало, который еще ни разу не любил по настоящему, который еще не успел насладиться жизнью и хотя бы раз вздохнуть действительно полной грудью. Только почему-то Кота совершенно не смущало, что на глазах чахнущий Пёс тоже ничего не успел повидать в их неожиданно короткой жизни; что он еще не исполнил ни одной своей мечты и уже не успеет слетать на Луну и найти родителей; что Псу, с трудом передвигающему лапы, еще хуже; что это Пёс в конце-концов умирает, а у него, Кота, есть шанс: пока болезнь не запустила свои корни его половину тела, Кота можно отделить. Правда, для этого нужно было согласие двух сторон: и Кота, который был готов лечь под нож в любой момент, и Пса, который был категорически против, отвечая на предложения врачей одним словом: "Нет". Пёс всегда знал, что в глубине души он законченный эгоист.

***

У Кота много способов воздействовать на Пса, но не один из них не помогает: уверенный в своём решение и правоте, он не смотрит ни на красные мячики, за которые недавно, но кажется, что в прошлой жизни, отдал бы многое; он не слышит просьбы Кота и Уинслоу изменить свой выбор, не слышит ласковые слова и умоляющее "Пёсик", не слышит и не видит ничего вокруг, словно находясь в липком тумане, скрывающим то ли мир от него, то ли его от мира. Пса не мучают мысли и не рвется на кусочки душа, лишь только изредка прогуливается на закромах сознания философский вопрос: все ли собаки попадают в рай? А попадает ли на небеса собака, которая целиком и полностью находясь сознание, уносит с собой на те же небеса своего лучшего друга? Ответ, конечно, был очевидным, но Пёс настойчиво пытался игнорировать его. Но он не хотел забываться, как забылось все из прошлой жизни, он оставался и поднимал со дна другие мысли, более настойчивые и страшные в своей правдивости. Но Пёс не был бы Псом, если не умел с такой виртуозностью выключать мозг, отдаваясь инстинктам. И даже когда все вокруг сводилось лишь до двух желаний: поесть и не скончаться во время очередного приступа, когда он бился головой об пол с такой силой, что казалось, что еще мгновение и кости не выдержат. Раньше, до категорического отказа, Кот ловил его за сантиметры от пола и не давал захлебнуться рвотой. Теперь он смотрит на страдания Пса равнодушно-брезгливо и морщится презрительно, не скрывая то ли злости, то ли ненависти в красных от недосыпания глазах. А мысли мешают спать и как-то существовать между учащающимися приступами, мысли в голове кружат, словно пчелиный рой и жалят в самые больные места. Они выискивают то, что не совсем забыто под напором боли, работающей ластиком над памятью Пса, и вгрызаются в это, в самые светлые из воспоминаний, за которые он хватался каждый раз, когда с силой бился об пол; они не давали сдаться и наконец-то умереть, облегчив жизнь себе и Коту, который наконец-то сможет стать нормальным — с четырьмя лапами и хвостом, о котором он так мечтал. Но впервые в жизни Пёс не хочет уступать Коту; не хочет быть слабым и тем, кто всегда сдается; не хочет и не будет, вновь отрицательно качая головой на приеме у врача, так заботливо подсовывающего в лапу ручку и совершенно случайно показывая, где нужно расписаться, чтобы их разделили. Пёс почти готов поставить крестик под своим именем, но каждый раз, когда витиеватая подпись Кота немного левее попадется ему на глаза, откладывает ручку в сторону и скрещивает руки на груди. И на очередном визите к врачу, которого Пёс в последнее время видит чаще, чем многих своих знакомых, доктор вновь отмеряет оставшееся ему время и много-много говорит, а Кот внимательно кивает, пока не падает на пол и не бьется головой об пол, захлебываясь рвотой. И мысленно Пёс злорадно потирает руки, пока сбежавшаяся на крики врача купируют приступ, пока не бросает взгляд на лицо Кота. И тогда Пёс приподнимается на локтях, берет ручку и ставит крестик под своим именем. Никто в тишине, воцарившейся в кабинете, не говорит ему, что слишком поздно.