Сон со вкусом карамели

      – Лёш! Ты спишь?       Конечно, я сплю! Что ещё я могу делать, по-твоему? Ты-то, придурок, какого хрена шарахаешься по дому ночью?!       – Ну, Лёш…       Шепчет так, что оглушить может. Все в доме, наверное, слышат это его «Лёш». Я осторожно приоткрываю глаза. Он стоит так близко, что даже в темноте я в мельчайших деталях вижу его коленку и свежую утреннюю ссадину на ней: широкая короткая полоса ободранной кожи в мелких точках запёкшейся крови. Так навернулся, что даже через штаны − в кровь разбил. Не только прыгать, даже падать не умеет! Аж лёд завибрировал, когда он всеми костями своими об него! А вроде, тощий такой на вид: тронь – рассыплется! Весь же, как… скелет! Как же бесит он меня! И как мамка додумалась его на дачу пригласить?! Из всех пацанов – его! И согласился ведь! Специально, небось… меня довести!       Нога перед моим носом сдвигается, перемещается чуть левей и ближе. Я наблюдаю, как двигается круглая коленная чашечка, как изменяется тень на косточке под коленкой…       – Лёш…       Урод! Неужели не ясно, что человек спит! Ночь на дворе!       – Лёха!       Всё! Сам виноват! Резко выбрасываю из-под одеяла руку и хватаю его за ногу. Прямо чуть выше сбитой коленки. Сжимаю пальцами сухожилия. Не больно. Но противно и неприятно. Я знаю. Он вздрагивает, ойкает, отступает, путается в собственных ногах, заваливается куда-то вбок, взмахивает руками, пытаясь удержать равновесие, задевает горшок с геранью, стоящий на подоконнике, письменный стол, стул, ещё раз ойкает и падает. Звук такой, как будто мешок с камнями уронили. Мудак! Прибью, если мамку разбудил!       Мы некоторое время прислушиваемся к тишине в доме.       – Лёш…       – Заткнись!       Он и правда затыкается. Возится под столом, пытается встать на ноги. Ударяется макушкой о столешницу, и звук снова разносится по всему дому. Блин!       – Ты чё, решил весь дом перебудить, придурок?!!       – Я случайно.       – Случайно… – передразниваю его жалостливые интонации. – Вылезай, давай, и вали отсюда!       Он, наконец, выбирается из-под стола. Встаёт на ноги. Но уходить не собирается. Стоит, как привидение. Молчит. Сопит. Смотрит. Дорожка лунного света, падающего из окна, высвечивает его босые ноги. И я некоторое время наблюдаю, как он переступает на одном месте, мнётся, поджимает пальцы…       – Алёш…       Не. Не уйдёт, зараза!       – Ну что? Говори уже! Чё надо?!       – Я это… ну… на улицу ходил… а теперь там… ну, дверь не открывается…       – На какую улицу?! Какая дверь?! Ты хоть говорить нормально можешь, придурок?!!       – В комнату дверь… я там спал, а потом пошёл… вернулся, а там заперто теперь…       – Тааак… – я, кажется, начинаю понимать, о чём он говорит, и меня накрывает волной бешенства. – Ты хочешь сказать, что спал, проснулся, пошёл поссать, вернулся, а дверь в твою комнату заперта?!       – Ну да…       – А ты, мудак, не обратил внимания, когда на улицу выходил, что там замок на двери?! Ты чё, вышел и дверь захлопнул?!       – Она сама… я просто пошёл…       – Вот и иди теперь! Сиди в туалете до утра!       Я отворачиваюсь от него, натягиваю одеяло по самые уши и зажмуриваю глаза. Всё! Пусть что хочет делает! Куда хочет пусть валит отсюда! Хоть под дверью пусть сидит до рассвета!       – Лёш… а у тебя, ну… ключа нет?       Я молчу. Ключ есть. Где-то у мамки, или у бабушки… хрен знает, где! И я не пойду никого будить из-за того, что этот козёл не умеет дверями пользоваться! Поссать по-человечески не может сходить! Лежу с закрытыми глазами. Слушаю тишину, в которой звук его сопения кажется громом.       Не знаю, сколько проходит времени, но к сопению добавляется какой-то еле слышный скрежет и скрип. Что он там делает?       Со злостью скидываю с себя одеяло и поворачиваюсь.       Этот придурок сидит на стуле. Забрался с ногами, обхватил руками колени. Уткнулся в них подбородком. Сирота, блин! Казанская! Мамка завтра увидит его вот такого… и прибьёт. Меня прибьёт! Я б его сам сейчас прибил! Исчез бы он куда-нибудь! Совсем! Прям вот растворился в воздухе! Растаял! Да херушки! Растает он! Жди!       Я отодвигаюсь к стене. Максимально далеко от края.       – Слышь, придурок? Иди сюда, ложись!       Он не шевелится, только сопеть начинает громче. Как же бесит!!! Как!!! Я чё, ещё уговаривать его должен?!       – Быстро иди сюда, я сказал!       Он вздрагивает и почти сваливается со своего стула. Укладывается, наконец. Возится так, что вся кровать трясётся. Тянет на себя край одеяла. И сопит… сопит… сопит… Бесит… бесит… бесит…       – Всё! Умри! Не шевелись вообще! Не дыши! Чтоб я не слышал тебя!       Он действительно замирает. Затихает где-то на краю. И наступает блаженная тишина. В которой я никак не могу заснуть. Потому что всё неудобно, и тесно, и жарко… и любое, теоретически возможное, движение способно только ухудшить всё это… это… это всё…       А этот мелкий придурок, этот засранец, засыпает почти мгновенно! Занимает всю целиком подушку, почти спихивает меня с неё. Сползает, скатывается в уютный центр кровати. Импровизированный гамак, образованный слегка продавленной панцирной сеткой. Подпихивает мне под колени свои ледяные, до ужаса холодные, ноги и блаженно выдыхает во сне прямо мне в лицо.       Сволочь! Я пытаюсь отодвинуться от него. Но габариты полуторки и уникальная, откорректированная временем, конструкция кровати не позволяют не то, что исключить его из личного пространства… а просто, хотя бы на секунду, забыть о нём…       Но я стараюсь. Старюсь не обращать внимания. Не злиться. Расслабиться. Заснуть. Закрываю глаза. Считаю. Сбиваюсь сразу, на первом десятке. Возвращаюсь мыслями к этому… идиоту. Способному найти приключений на свою задницу где угодно! И ладно бы только на свою! Но я-то тут причём? Почему Я должен не спать, и мучиться! И слушать, как спит он! И чувствовать его! А он даже пахнет… не так, как все нормальные люди… а чем-то таким… таким… знакомым с самого детства… сладким чем-то… конфетами, что ли?… Какими конфетами?! Ты рехнулся, Лёш?! Спи, придурок!       Но теперь никак… вообще никак не получается, не выходит отключиться, переключиться… отгородиться от этого навязчивого, карамельного запаха… такого… яркого… такого уже почти… вкуса… смешанного, спутанного с тишиной ночи, теплом от его тела, звуком его сопения и тиканья часов на стене… и… ну, блиииин! Как тут уснёшь?!       Я снова открываю глаза. Разглядываю его почти в упор. Не… Не повезло парню… вот реально, не повезло… но так ещё ничего, когда в темноте и не таращится, как идиот. Ну какими же конфетами от него пахнет? Почему конфетами? Где он взял-то их, конфеты? Блин! Конфету теперь охота! И чая горячего. Из самовара. И пирога бабушкиного с вишней… Где ж ты, падла, конфет нажрался? И каких, главное?… Интересно, если я…       Я не успеваю додумать свою мысль до конца… она сразу трансформируется в действие. И я просто сдвигаюсь на несколько сантиметров вперёд и провожу языком по его нижней губе. Не целую! Нет! Ничего подобного! Просто пытаюсь почувствовать… вкус. А он просто приоткрывает рот, вздыхает и выдыхает свой карамельный воздух прямо мне в губы… и это… так неожиданно приятно… почти на грани вкусовых ощущений… и хочется повторить… ещё раз… лизнуть и приказать: дыши! И я уже почти готов это сделать… готов… он распахивает свои глазищи и…       Мы лежим нос к носу… смотрим друг на друга. И… не дышим… оба… ти-ши-на… даже часы на стене перестают тикать…       Я чувствую себя… нет, я вообще себя не чувствую… не отвожу взгляда… не отпускаю его… просто… уже вот так, по-настоящему… провожу языком по его нижней губе… снова… и совсем не удивляюсь, когда он выдыхает мне в рот своё дурацкое, сладкое:       – Лёш…       Что Лёш? Что? Мысленно спрашиваю я, затыкая его поцелуем. Потому что теперь уже целую. Да. По-настоящему. Как девчонку… Как…       И даже глаза закрываю, чтобы не отвлекаться… на этот взгляд… ни на что… чтобы сосредоточиться только на том, какие мягкие, гладкие, горячие у него губы… как классно, здорово изучать их своими… как влажно, жарко и… вкусно у него во рту… и мне на секунду кажется, что я почти угадал название этой дурацкой конфеты… но он… он… вдруг… отвечает… находит мой язык своим и… коротко, быстро лижет… и как будто задевает невидимую кнопку… переключатель… выключатель…       И больше не хочется никаких конфет… ничего вообще… только его… всего… целиком… и кажется, мерещится, что весь он, весь абсолютно, сделан из такой цветной, разноцветной, сказочной карамели… как на картинках в иностранных журналах, как на витринах магазинов в Берлине… все эти выступающие рёбра, ключицы, локти, круглая косточка на запястье и та, сразу под коленкой, по которой перебегали тени чуть раньше… и вся эта мнимая хрупкость отзывается неожиданной цепкостью и силой… и почти реальной сладостью на языке, когда я длинно, широко, быстро облизываю его шею, ключицу, ямку над ней, острое гладкое плечо, тонкую нежную кожу в сгибе локтя и на внутренней стороне предплечья, запястье, ладонь, пальцы… с круглыми, короткими ногтями, со слегка шершавой подушечкой на указательном… и эта неожиданная шероховатость, после общей гладкости, ровности, нежности его кожи… заставляет вздрогнуть от ощущений… от удовольствия… мгновенно проникающего под кожу, простреливающего всё тело от нервных окончаний во рту, до паха… и я вдруг понимаю, осознаю… собственное зашкаливающее возбуждение… и пугаюсь, вздрагиваю от короткого, какого-то скулящего звука, который издает он… и быстро, крепко зажимаю ему рот ладонью…       – Тише… Тише… Молчи… нельзя… шуметь нельзя… Понимаешь?       Он смотрит поверх моей ладони. Жарко, горячо, коротко дышит в неё… и мелко, часто трясёт головой. Что? Ну что? Отпустить? Не будешь шуметь? Или? Смотрю в его широко распахнутые глаза, пытаюсь понять, прочитать… Боится? Он меня боится? Я же взрослый, старший… я сильней… я… а он ребёнок ведь! Мальчишка! Чёрт!       – Испугался? Я не буду ничего… Слышишь? Я не буду. Не бойся. Я…       Отпускаю его. Отодвигаюсь. Убираю свою голову с подушки. Прижимаюсь виском к прохладной стене. Теперь я не вижу его совсем. Только слышу, как часто-часто он дышит. Так коротко, что воздух, наверное, вообще не попадает в лёгкие. И мне так хочется вернуться обратно. Чтобы ловить губами эти его выдохи. Дышать его воздухом. Хотя бы просто смотреть… Ничего не делать… Хотя бы просто…       – Алёш…       Я молчу. Лежу. Слушаю, как он возится, как поскрипывает под ним сетка кровати. И вижу, как над краем подушки появляется его лицо. Как бы надо мной. И хочется его ударить… или самому удариться башкой об стену… Но вместо этого я просто закрываю глаза и мысленно умоляю его: «Исчезни! Совсем! Не разговаривай! Не дыши на меня! Не смотри!»       – Лёш, я не боюсь… Я…       Я ещё не успеваю осознать смысл слов, а уже чувствую, как он неумело, по-детски, тычется своими губами мне в губы… заваливается на меня как-то сверху… и шепчет:       – Поцелуй! Пожалуйста! Пожалуйста…       И почему-то хочется засмеяться… не над ним… нет… а просто так… непонятно от чего и над чем… но вместо этого я ловлю своими губами его… и захлёбываюсь удовольствием от его неумелых попыток меня поцеловать… приоткрываю рот навстречу его языку… и, блин, почти с ума схожу, почти теряю всякий контроль… обнимаю, прижимаю, лихорадочно глажу затылок, шею, спину… и… Чёрт! Чёрт! Чёрт… вздрагиваю, когда его член упирается мне в живот… мальчик… да… что ж делать-то с тобой?! И почему так сказочно, невероятно хорошо?… просто целоваться… просто трогать тебя… просто…       Мальчик… мальчик мой… шепчу какую-то бессвязную, немыслимую чушь прямо ему в рот… вдыхаю его ответные постанывания-поскуливания… и обнимаю, прижимаю, глажу руками… задыхаюсь от бешеного желания… хочется всего… всего и сразу… так сильно, что даже страшно… и уже мало его детских, неумелых поцелуев… мало всего… воздуха, дыхания, прикосновений… его… хочется смотреть… хочется слушать… хочется, чтобы он говорил… чтобы дышал… вот так, как сейчас… смотрел… выгибался навстречу моим рукам… подставлялся под мои прикосновения… спиной, ногами, задницей… так аккуратно ложащейся в ладонь… так точно… так сладко… и только одежда… одежда…       Я обхватываю его спину, опрокидываю, переворачиваю… оказываюсь сверху и смотрю, наконец… и спрашиваю, шепчу бессвязно…       – Можно? Скажи, можно? Пожалуйста… я ничего… я… раздену просто… можно? Я так хочу… Пожалуйста… Пожалуйста…       Я сам себе кажусь сумасшедшим. Я бы сам себя сейчас испугался. А он дышит часто-часто… смотрит, не моргая… а потом говорит… так, словно барабанную дробь выбивает зубами:       – Да, да, да, да…       И шевелится, елозит подо мной, пытается раздеться сам. Но вместо этого прижимается, вжимается в меня… И… у меня трясутся руки, стучат зубы, дрожит всё внутри… и я совсем не удивляюсь тому, что и его колотит крупной дрожью, пока я раздеваю нас обоих… и осторожно, медленно, ложусь рядом… Просто рядом…       Я не знаю, что дальше. Не представляю. Даже отдалённо, даже теоретически… вообще никак… Нет, я знаю целую кучу разных слов и историй. Дурацких, смешных, противных… Я даже сам, лично, знаю нескольких… ладно, многих, тех, про которых говорят… Но я не знаю, что и как происходит на самом деле… и происходит ли что-то вообще… и никогда не представлял себе, что сам окажусь… окажусь…       – Лёш… ты… ты… ты… – он так забавно, смешно давится воздухом. Не может договорить. Но мне совсем не хочется смеяться. Вместо этого я наклоняюсь к нему. Глажу пальцами губы, и шепчу куда-то в шею:       – Что я? – и я реально готов к любому ответу. Я готов даже к тому, что он передумал. Что он отпихнёт меня, ударит… Не готов я только к тому, что он говорит.       – Ты… ты… больше не хочешь?       Он выстреливает свой вопрос на одном дыхании. И закрывает глаза, зажмуривается с такой силой, что перекашивает всё лицо… И я понимаю, что он боится, верит, что я… не хочу?! Я беру его руку и кладу на свой член. Накрываю сверху своей ладонью. И не могу сдержать стон. И сознание уплывает куда-то в сторону. И приходится прикусить щёку, чтобы сдержаться. И я сам теперь дышу часто-часто, как он только что. И возбуждение такое острое, почти болезненное, почти на грани…       – Хочу… – выдавливаю я из себя, – …больше хочу, чем ты себе вообразить можешь.       Чем я сам мог себе вообразить когда-либо. Чем кто-либо вообще может себе вообразить. Чем…       Его ладонь неожиданно сжимается вокруг моего члена. Слишком сильно, слишком неумело, слишком жарко, горячо, хорошо… всё – слишком… для меня… Я издаю какой-то звук, отдалённо похожий на шипение, и прошу его, почти умоляю:       – Убери… руку… не надо… я не могу… не могу… не смогу…       Он, снова слишком быстро и резко, разжимает пальцы, отдёргивает ладонь. Почти отползает от меня в сторону. Куда-то на край. Отворачивается. Сопит испуганно. Блииин!       Собираю всю свою силу воли. Всё своё, что осталось… и осторожно, медленно придвигаюсь, обнимаю, прижимаю его к себе. Утыкаюсь носом в затылок, дышу им… этим его сладким, невозможным, конфетным запахом, который так и не смог угадать… который с ума сводит… и шепчу…       – Ты такой… сладкий… такой… невозможный… дурачок такой…       Облизываю ухо… прикусываю… и снова провожу языком, теперь внутри… и он вздрагивает, выгибается, отвечает беззвучно всем собой… откидывает голову так резко, что я еле успеваю отстраниться… и так хорошо… так сказочно, невероятно хорошо… и снова хочется трогать, целовать, гладить… хочется вернуть его ладонь на свой член… и…       – Иди ко мне. Иди… поцелуй меня…       Разворачиваю его к себе и целую сам. Подтягиваю выше. Укладываю, прижимаю, обнимаю… и удивляюсь тому, что ещё когда-то недавно, сегодня, вот почти только что, он даже толком целоваться-то не умел… а сейчас не просто отвечает, попадает, угадывает мои движения… а ещё сам… умудряется обмануть… перехватить… и удивительно крепко держит своими тонкими, хрупкими, карамельными руками… и член его упирается куда-то мне в живот… и он вздыхает как-то жалобно… и я перехватываю, подхватываю, прижимаю ещё крепче к себе… и… чёрт! Какой же!… Какой, зараза! Отзывчивый, понятливый, жаркий! И…       – Лёш… я… у меня… я…       – Тише… тише… мальчик мой… тише… хорошо тебе… я знаю… знаю… сейчас… сейчас…       Я сам уже почти не понимаю, кто я и где. Лихорадочно, хаотично, как сумасшедший, целую, глажу, облизываю всего… куда только могу дотянуться, губами, руками… сдвигаюсь навстречу… притягиваю… хочу больше, дольше, ближе… не знаю сам, чего хочу… чувствую его член, зажатый между нашими телами… и свой собственный, касающийся его ноги, где-то с внутренней стороны бедра… и прикосновение это такое… лёгкое, нежное… недостаточное… и я понимаю, что… не могу больше… не могу так… и жёстко, почти сознательно, передвигаю, перемещаю, стягиваю его вниз… так, чтоб совпасть… прижаться… почувствовать… и это последнее, что чувствую отчетливо и ясно… прикосновение своего члена к его… бархатное, длинное, нежное движение вверх… вижу его запрокинутую голову… вдыхаю его еле слышный стон… и как будто падаю в пропасть… проваливаюсь в это падение… словно разлетаюсь на миллиард маленьких осколков… и больше не ощущаю его прикосновений… его дыхания… его самого… теряюсь… и… прошу… почти умоляю…       – Жееень… иди ко мне…       Протягиваю руку в ту сторону, где, мне кажется, должен быть он… и натыкаюсь на… стену, которой там быть не может, потому что…       Открываю глаза и смотрю на эту реальную, вполне себе настоящую стену… Разглядываю светлые обои в мелкий синий цветочек… И знаю уже, что никакого лета, никакой дачи, никакого…       Жаркая волна стыда мгновенно накрывает с головой, сметает последние невесомые остатки сна и удовольствия… Заставляет уткнуться горящим лицом в подушку и застонать от бешенства и бессилия… От того, что, несмотря на то, что все детали, подробности, тонкости этих снов растворяются почти бесследно, стоит открыть глаза… внутри остаётся самое мерзкое, противное, гадкое знание… воспоминание о том, какой невероятный, сказочный, нереальный был оргазм… такой, какого просто не существует, не случается в реальности… никогда… только вот в таких снах… в тех снах, которые всегда… из раза в раз, заканчиваются этим именем… ЕГО именем… которое я почти уже ненавижу… почти…       Где-то за головой звонит будильник. Длинной, неприятной, громкой, механической трелью… но я лежу ещё бесконечное количество времени… надеясь, что случится какое-нибудь чудо… какое-нибудь что-нибудь… хоть что-нибудь… хотя бы амнезия… у меня… полная, абсолютная, счастливая эра незнания…       Но единственное чудо, которое может со мной случиться, которое мне подвластно, это… опоздание на тренировку. Прийти тогда, когда все уже будут в зале… на стадионе… на льду… где угодно… только не в раздевалке… не в душевой… не там, где… невозможно… невыносимо… стыдно… видеть его… находиться рядом с ним… ловить его восхищённые, мальчишеские, щенячьи взгляды… зная… помня… это своё собственное… хриплое, нежное, длинное, почти умоляющее: «Жееень…»