Усмешка

Даламар никогда не чувствовал себя лучше. Целые дни напролёт он занимается магией. Он может посвящать ей всё своё время, отдаваясь в её руки. В башне нет никого, кто мог бы помешать эльфу. В Сильванести его прокляли и изгнали за занятия чёрной магией, однако он нашёл своё пристанище здесь. Палантасская башня - лучшее место, которое он только знал. Он был готов провести здесь всю свою жизнь, в полнейшем одиночестве. Хотя, общество тут всё же было. Шалафи всё время находился где-то поблизости. Он ходил бесшумно, лишь иногда тихо шелестя полами своей чёрной мантии, и Даламар до сих пор не научился определять, когда же в комнату входит Рейстлин. Маг просто внезапно оказывался поблизости, завораживая блеском янтарных глаз в полутьме. Редкие солнечные или лунные лучи порой освещали его тонкие губы, растянутые в едва заметной змеиной усмешке, и эльф невольно замирал, сам не понимая, что его поймало. Кровоточащие раны на груди начинали ныть ещё больше, и Даламар резко отворачивался, чтобы не видеть устремлённого на него насмешливого взгляда. Рейстлин всегда смеялся в одиночку. Даламару тоже хотелось усмехнуться, но он не находил для этого причины. Тонкая, издевательская, почти незаметная усмешка на губах шалафи изводила его. Он пытался забыть её, закрыть глаза, отвернуться, но ничего не получалось. Это издевательство каким-то образом впечаталось в его разум настолько прочно, что он начинал думать, что это какое-то очередное заклятье Рейстлина. Разве можно ещё чем-то объяснить этот странный факт? Даламар потихоньку сходил с ума. И однажды, когда свет Лунитари упал лучом на лицо Маджере, эльф просто не выдержал. Одним резким движением схватив шалафи за ворот его чёрных одежд, он впился в тонкую нить губ, искажённых в усмешке. Он не целовал, но кусал до крови, пытаясь напиться чужой и такой желанной кровью. Он приник ко рту шалафи будто к источнику, дарующему волшебное избавление от всех бед и горестей. А потом его заставила оторваться резкая боль в груди. Ожоги на груди закровоточили с новой силой, в сердце словно всадили нож, в лёгкие резко перестал поступать воздух. Даламар отшатнулся, схватился за край стоящего рядом стола и согнулся в приступе, пытаясь вдохнуть. Подняв взгляд на шалафи, он увидел его золотистые глаза со сверкающим в них гневным огоньком, перевёл взгляд на окровавленные губы. Рейстлин не усмехался. Он бросил ещё один гневный взгляд на ученика и исчез из комнаты так, словно его и не было. И эльф снова смог вздохнуть. Облокотившись на стол и отдышавшись, он запрокинул голову, уставившись пустыми глазами в потолок. Засмеялся сначала тихо, но потом рассмеялся громче, словно в насмешку над своим шалафи. Даламар никогда не чувствовал себя лучше. Он чувствовал себя живым и полноценным, какого чувства не было даже в Сильванести. Его губы были окрашены чужой кровью, а в комнате раздавался полубезумный смех. Теперь в одиночку смеялся Даламар.