Kiss me darling, kiss me, kiss me tonight

Минсок уже десять минут стоит под дверью с номером шестьсот шестьдесят шесть, неуверенно переминается с ноги на ногу и поправляет съезжающую с плеча лямку бесформенного цветастого рюкзака. Чупа-чупс стучит о зубы в тишине подъезда слишком громко, резиновая подошва запачканных в грязи после дождя кед шаркает тоже непозволительно шумно. Минсок съезжает по холодной стенке вниз и прижимается губами к сладкой конфете, мысленно проклиная тот день, когда решил связать ближайшее будущее с филологией. Кто же знал, что проблемы с китайским языком приобретут катастрофические масштабы и потребуют незамедлительного решения? Дверь открывается будто Минсоку назло, а в образовавшейся щели показывается лохматая черная макушка. Весь чертов мир поворачивается к нерадивому студенту задницей. -Ким Минсок? -Да. -Что же Вы тут сидите?! Проходите, не стесняйтесь. И здравствуйте. Минсок обреченно закатывает глаза, раскусывает чупа-чупс, пряча палочку в карман джинсов, и проходит в квартиру, где вкусно пахнет и ощутимо теплее. На улице стоит поздняя и дождливая осень, удивляющая неожиданными холодами и несносной дерьмовой погодой. Кроме бесконечно плескающейся под ногами грязной воды раздражает и сильный ветер, кожа из-за которого постоянно покрывается мурашками и уродливо сохнет. Больше всего Минсок ненавидит именно осень. Ну и китайский. Молодой мужчина – его репетитор на этот год, как минимум, – суетится у вешалок с тонкой кожанкой, небрежно пристраивая ее на свободный крючок. Минсок долго возится со шнурками, намеренно оттягивая момент личного знакомства и, непосредственно, начало самих занятий. Он поднимает взгляд, моргает из-за лезущей в глаза челки, и мельком разглядывает своего преподавателя. Им придется встречаться три раза в неделю – чего стоило сойтись на трех, а не предлагаемых четырех! – и такая перспектива вовсе не кажется Минсоку привлекательной. Разве что сам преподаватель выглядит не как типичный представитель своей скучной профессии в домашних штанах с растянутыми коленками, свободном свитере и очках на кончике носа. Все в нем кажется каким-то непринужденным и легким. Таким же ненавязчивым, как играющая из ближайшего магазина песня или проходящая мимо студентка, спешащая на свидание. Минсок путается пальцами в запачканных шнурках, обещая себе постирать их в скором времени, и переводит взгляд на лицо Лухана. Ну или точнее – Лу Ханя. Первый вариант Минсоку приглянулся еще раньше. Из кармана Лухана выпадает зажигалка, когда он наклоняется и протягивает руку. Минсок смущенно прочищает горло, пожимает протянутую ладонь и что-то бормочет под нос. Лухан не обращает на зажигалку никакого внимания, пинает ее ногой в носках с детскими рисунками почти в самый дальний угол прихожей и приветливо – если Минсоку не кажется – улыбается. -Проходите в большую комнату. Я сделаю кофе, а потом мы обсудим предстоящие занятия. Минсок ощущает себя крайне неловко, поэтому обнимает свой рюкзак обеими руками и ютится с краю мягкого кожаного дивана, разглядывая светлое и просторное помещение. Лухан гремит где-то за стенкой, шлепает ногами о паркет и, кажется, что-то напевает на китайском. Сходиться с новыми людьми, даже если это преподаватели, у Минсока не получается. Он замкнут и зажат настолько, что позволяет себе раскрываться только рядом с лучшим другом – Цзытао, который, кстати, отказался помогать с китайским ввиду отсутствия свободного времени и элементарных педагогических навыков. Каким-то образом Цзытао успевает учиться на удовлетворительно, тусить по клубам и встречаться с парнем. При этом его корейский оставляет желать лучшего – об этом Минсок язвит в ответ на протяжное «ну не умею я объясня-я-я-я-ть». У Минсока есть минута, чтобы впрыгнуть в расшнурованные кеды и накинуть кожанку. Еще несколько секунд – чтобы открыть дверь и позорно сбежать вниз по лестнице к первому этажу. Но Лухан появляется раньше, и злодейские планы терпят сокрушительное фиаско. У него в ухе блестит сережка – это окончательно рушит образ человека педагогической сферы деятельности. Минсок благодарно кивает и греет ранее замерзшие ладони о горячий фарфор, вдыхая приятный запах вареного кофе. -Он с анисом, - поясняет Лухан, когда Минсок принюхивается и делает маленький глоток, смакуя оставшийся на языке вкус. – Не нравится? -Нравится. Лухан гордо задирает подбородок, будто покорил Эверест, и садится рядом. Минсок гадает, сколько ему лет, и едва успевает схватить сползающий на пол рюкзак коленками. Выставлять себя идиотом перед малознакомыми или вообще незнакомыми людьми – это хроническое. Но Лухан не смеется над ним, только снисходительно поднимает уголок губ и начинает что-то про свои занятия. Что именно – Минсок слушает не очень, все свое внимание концентрируя на кофе и неординарной личности преподавателя, который ведет себя подозрительно дружелюбно. Словно они одного возраста или, хуже того, друзья. Хуже, потому что Минсок не может отрицать своего влечения к мужскому полу. Печальный опыт с девушками лишь доказал, что не суждено квадратным ладоням мять округлые девичьи формы, получая от этого эстетическое и – ужас какой – физическое удовольствие. Минсок передергивает плечами своим воспоминаниям о первом разе с девушкой и почти прячет хмурое лицо за небольшой чашечкой. -Что-то случилось? Вам плохо? Заболели? – Лухан все тараторит и тараторит, размахивает свободными руками и достает из полочки под столешницей какие-то папки и бумажки – единственный элемент, указывающий на прямую причину нахождения Минсока в этой холостяцкой квартире. Рядом с симпатичным преподавателем-китайцем, у которого наверняка нет девушки. Или так хочется думать. -Все хорошо, извините. «Все ужасно», – вертится в мыслях, когда Лухан начинает спрашивать о проблемах и хвостах в основах китайского языка. -Это не так сложно, как кажется, - трещит Лухан и энергично листает свою папку. – Если у Вас есть цель – мы справимся с минимальными потерями времени и сил. Приложите некоторые усилия и не сдавайтесь в начале пути. Минсок готов взвыть во всю мощь своих голосовых связок, когда приходится объяснять Лухану, что сам китайский – одна сплошная жопа, выбраться из которой уже вряд ли представляется возможным. Но ведь на месте Лухана мог бы оказаться какой-нибудь нудный старикашка, загружающий своими заданиями по самую печень – и неизвестно, что из этих двух вариантов хуже. Привлекательное лицо Лухана вполне удовлетворяет капризное эстетическое начало Минсока. *** -Сонсэн-ним, - тихо бормочет Минсок и стирает корявый иероглиф. Глаза закрываются, голова упрямо клонится к столу, а карандаш так и норовит вывалиться из пальцев. Лухан снимает очки, нагибается ближе и всматривается в строчку, на которую указывает Минсок. Они сидят за небольшим письменным столом слишком близко. Так, что Минсок может чувствовать запах чужого одеколона, смешанный с дымом от ментоловых сигарет. Минсок еще не знает, нравится ему это или очень – но так неправильно – нравится. -Просто Лухан. -Просто Лу… -Именно. Мне объяснить это еще раз? Это их второе занятие, а Минсок уже хочет написать записку, скинув на «Простолухана» всю дальнейшую ответственность, и вскрыться лежащей рядом шариковой ручкой. Мозги распухают из-за вдалбливаемой в них информации – голова начинает болеть сразу, как только Минсок переступает порог злополучной квартиры. Нет, Лухан не тиран и не помешан на своей профессии. Нет, Лухан не жестокий, а вполне приятный и понимающий. Но вот китайский язык… Это сродни девяти бесконечным кругам ада. А король всего этого парада – Лухан в своей светлой кофте, соблазнительно съезжающей по плечу. Длинная шея, выделяющиеся ключицы и худое плечо – все эти прелести маячат прямо под носом. Минсок едва может контролировать себя в сонном состоянии, чтобы не уткнуться этим самым носом в голую кожу, вдохнуть более четкий запах и… -Вот здесь у вас ошибка. «Моя ошибка – поступление на филолога. И ты, Хань, самая большая ошибка за мои восемнадцать», – думает Минсок и честно пытается слушать объяснения. Но они безуспешно вылетают из другого уха со скоростью света, так и не задержавшись в мозгах. -Вы устали? – Лухан замолкает и отодвигает в сторону тетрадку, в которой уже исписано листов так тринадцать. Минсок энергично мотает головой, мол, готов трудиться хоть всю предстоящую ночь, если Вы не переоденетесь во что-то более закрытое и строгое. К сонной атмосфере добавляет мягкий свет настольной лампы и звонкая тишина, нарушаемая лишь шуршанием переворачиваемых страниц учебников и тетрадок, да скрипом карандаша о бумагу. – Можем сделать перерыв. Или перенести оставшееся время на другой день. Минсок отмахивается и склоняется над своей тетрадкой, тщетно пытаясь вспомнить прозвучавшие недавно объяснения. Пялиться на длинную шею и дергающийся вверх-вниз кадык куда интереснее, чем слушать бредни о запутанном и сложном китайском языке. Пялиться на шевелящиеся губы, на сережку в ухе и ямочку ключиц, мысленно вылизывая ее своим сладким после очередного чупа-чупса языком – тоже неплохо. Чем ближе придвигается Лухан, указывая пальцем в книгу или тетрадь, тем непостижимее становится китайский язык. Минсок не удивляется новому виду приготовленного кофе, когда Лухан возвращается через десять минут и ставит дымящуюся кружку прямо на тетрадку. Запах сигарет усиливается и режет нос. -Вы предпочитаете сладкое или горькое? – Лухан подпирает щеку рукой и внимательно наблюдает за лицом Минсока. Делает он это так, что кофе случайно попадает не в то горло. Мысли – не в ту степь, а желания приобретают все новые и новые обороты. Например, забыть о своей природной замкнутости и пофлиртовать с преподавателем. Дернуть ворот кофты еще ниже, открывая взору больше обнаженного худого тела. Поцеловать и потрогать везде-везде, да вот только Лухан вряд ли оценит такие откровенные порывы непримечательного студента. Минсок чуть не давится и вовремя отворачивает голову, чтобы избежать смущающего зрительного контакта. Лухан уже тянется ладонью, чтобы похлопать по спине, но Минсок ловко избегает нежелательных прикосновений и делает вид, что занят выполнением упражнения. Тяжело собрать мозги в кучу, когда рядом сидит сосредоточение всех последних фантазий и желаний, касается своим локтем и иногда – случайно – коленкой. -Г-горькое. Бомба замедленного действия все тикает и тикает. Минсок убегает из квартиры Лухана так быстро, как только позволяют физические возможности. Он игнорирует удивленный взгляд, на ходу застегивает кожанку, которую пора бы заменить на пальто, и прижимает рюкзак к груди. Мчится вниз по лестнице, потому что боится пользоваться лифтами, как бы глупо это не звучало, и мерзнет на остановке до стука зубов и вставших дыбом волос. Минсок чувствует себя относительно живым лишь тогда, когда не надо спешить на автобус, чтобы по заученному маршруту проехать до квартиры Лухана. Ну или неживым, потому что на парах за полями тетрадки рисует какую-то ерунду. Человечка, который приобретает запоминающиеся черты Лухана. Сережка в ухе, очки на кончике носа, забавная пальма из волос и растянутые коленки домашних штанов. Минсок скептически оглядывает получившуюся карикатуру – человечек напоминает бомжа – и нервно сминает угол тетради, забывая и о лекциях, и о диктуемом материале. Черт с ним. В голове не укладывается, как Лухан умудряется завладеть всеми мыслями двадцать четыре на семь. Минсок не понимает и не хочет понимать, как можно влюбиться в человека, которого знаешь от силы четыре часа. Никакой дополнительной информации, только имя и два пристрастия – к кофе и ментоловым сигаретам. В пятницу Минсок не выдерживает, покупает эти сигареты путем хитрых махинаций с собственным голосом и впервые пробует их на вкус, сидя на лавочке возле дома Лухана. То, что знакомый Лухану запах успевает пропитаться в волосы и одежду, Минсок упускает из виду, сминает целую пачку и выкидывает ее в мусорку. Гадость. Такая же, как и собирающийся грузными пузатыми тучами дождь над головой. Настроение стремится в минус, когда Минсок замирает у нужной двери и долго сомневается – жать на звонок или нет. Ведь можно просто уйти, позвонить и предупредить, бессовестно забить и спрятаться от холодного жестокого мира под одеялом… Можно столько всего, но Минсок добровольно подливает масла в огонь самому себе, жмет на звонок и шаркает грязной подошвой о плитку под ногами. -Проходите! – звучит за дверью, и Минсок с тяжелым вздохом ступает за порог личного ада. Лухан не встречает его в прихожей, не забирает куртку, не подравнивает кеды к отведенному для обуви месту. Минсоку приходится самому позаботиться о своих вещах и пройти в привычную комнату прямиком за стол. Лухан выглядит несколько иначе. Минсок не сразу понимает, в чем дело, но потом взгляд цепляется за отсутствие очков, привычных штанов с растянутыми коленками и бесформенной кофты. Сейчас Лухан больше похож на преподавателя, но и то с большой натяжкой. В горле пересыхает из-за узкой черной рубашки, пары расстегнутых верхних пуговиц и блестящего галстука. Минсок постыдно прячет глаза за челкой и мямлит «здравствуйте». А вместо этого так хочется дернуть галстук на себя и прошептать: «Извините, сонсэн-ним, но Вы выглядите чересчур сексуально в этой рубашке и этих брюках. Я Вас, видимо, хочу». Минсок настоящий только вздыхает сотый раз и лишь фантазирует на тему галстука и того, как бы он смотрелся на голой груди, пока Лухан копается в своей сумке где-то возле дивана. «Может, у него было свидание?» – Минсок невольно грызет кончик карандаша и искоса поглядывает, как длинные пальцы поправляют ворот рубашки, распахивают его еще больше и до безобразия сексуально ослабляют узел галстука. -Кофе? – предлагает Лухан и явно не торопится начинать занятие. Минсок бездумно кивает и облегченно закрывает глаза, когда объект сексуального напряжения всего этого гребаного мира уходит на кухню. «Хань, закройся, пожалуйста, где-нибудь. Или надень паранджу», – молится Минсок и только сейчас может спокойно вдохнуть подскочивший на несколько градусов выше воздух. Называть преподавателя китайским именем получается лишь мысленно. И то не всегда отчего-то. Сердце чуть не останавливается от испуга и неоднозначных ощущений, когда непозволительно длинные пальцы сжимают плечи, разминают шею и спину ловкими движениями, приятно массируют через ткань толстовки. -Вам нужно расслабиться, - голос Лухана звучит как-то непривычно интимно и соблазнительно. Или это все – галлюцинации на почве нервного и сексуального напряжения? Минсок вздрагивает, когда пальцы задевают болезненную точку, и недовольно мычит. Продлить или завершить пытку – он еще не определился. Но что-то делать с этим определенно надо, ибо кончики пальцев трогают голую кожу шеи у начала роста волос, пощипывают, ненавязчиво забираются под ткань толстовки, чтобы лучше разогреть пульсирующие болью мышцы. – Вот так, да, потерпите. -Хватит, - жалобная просьба вырывается из губ раньше, чем Минсок вообще успевает что-либо сообразить. Лухан хихикает и нажимает сильнее, будто издеваясь. Его руки касаются там, где, по идее, касаться преподаватели не должны. Кожа покрывается мурашками и горит в местах, которые с садистским удовольствием массирует Лухан. – Бо-о-о-льно, Лухан, хватит! Минсок почти проглатывает собственный язык, когда Лухан вновь исчезает на кухне. Лоб звучно прикладывается о твердую столешницу. Весь мир сужается до черного галстука перед глазами, длинных пальцев и усмехающихся губ, которые жизненно необходимо поцеловать или хотя бы рассмотреть вблизи. Так близко, чтобы соприкасаться носами. И чтобы глаза в глаза. Минсок путается в своих желаниях относительно Лухана, потому что хочется всего и сразу. Преподаватель будто олицетворяет фетиши, вкусы и пристрастия Минсока как внешне, так и психологически. С ним относительно комфортно и интересно, когда он в перерывах между ненавистными занятиями что-то рассказывает про приготовленный вид кофе. Это странно, наверное, Минсок хмурится и запинывает ногами свой рюкзак под стол, потому что Лухан подходит сзади и ставит перед ним неизменную фарфоровую чашечку. -На этот раз банально. Корица. -Я люблю корицу, - Минсок смелеет, но эта смелость так и ограничивается корицей и ее приятным ароматом. Лухан ведет носом и кивает, не спешит открывать книжки и свои методические материалы. Они вечность проводят в тишине, за которую Минсок успевает умереть, воскреснуть и снова умереть бессчетное количество раз. Пока Лухан смотрит на него, пока он бездумно цепляет пальцами ослабленный галстук, пока путается пальцами в своих черных волосах, взъерошивая ранее уложенные пряди, пока улыбается, когда Минсок с наслаждением принюхивается к постепенно растворяющемуся в воздухе аромату корицы. Вместе с корицей растворяются и здравый смысл, и нравственные ценности. Минсок облизывает губы, отодвигает чашку и нервно ерзает по стулу – Лухан все смотрит и смотрит. И молчит. И… -Давайте сегодня немного отдохнем? «Господи, за что?» – почти вслух произносит Минсок, когда Лухан предлагает посмотреть короткий фильм. На китайском. С обязательным пересказом сюжета по его окончанию. -Вы можете больше, чем думаете. Минсок усмехается и готовится к постыдному провалу. Его словарный запас слишком маленький для просмотра фильмов. Но Лухан не слушает возражений и уже включает свой чертов фильм, разворачивает ноутбук так, чтобы было видно обоим, и садится плечом к плечу. Опять близко. Опять нарушая законное личное пространство. -Будем считать это практической частью занятий. Минсок пытается не обращать на Лухана никакого внимания первые минуты фильма, пытается представлять, что Лухана не существует вовсе – это рядом сидит Цзытао, отменивший свидание со своим парнем. Вот только к Цзытао не тянет магнитом, Цзытао не хочется схватить за галстук, натянуть со всей силы, податься вперед и поцеловать в губы, Цзытао не хочется раздеть и, запечатлев обнаженный образ в памяти на веки вечные, обласкать с головы до ног. Из-за случайных прикосновений Цзытао, наконец, не срывается сердечный ритм. Минсок всего лишь один из тысячи обычных студентов, до которых Лухану нет абсолютно никакого дела. Кроме профессионального. И Минсок – последний идиот, который ведет себя на манер сопливой школьницы, влюбившейся в нового молоденького учителя. Минсок неудачник и кретин. Морально ущербный. -Вам неинтересно? – Лухан пихает Минсока локтем в бок и уже тянется к ноутбуку, но Минсок извиняется и просит не выключать. Уж лучше это, чем грамматика китайского. *** Вся жизнь идет под откос, когда злой, голодный и замерзший Минсок после занятий встречает Лухана на остановке. Тот машет рукой, другой держит сумку и уже подходит совсем близко – не притвориться незнакомцем, не сбежать. На улице еще холоднее, чем обычно, но Минсок по-прежнему в своей тонкой кожанке и стучит зубами, морщась от бьющего по щекам ветра. Кончик носа Лухана мило краснеет, а волосы развеваются и падают на глаза. Красиво. -Вы слишком легко одеваетесь, - цокает Лухан и заматывает свой шарфик на шею удивленного Минсока. На них странно косятся люди. – У нас завтра занятие, да? Тогда и отдадите. -Спасибо, - Минсок утыкается носом в пахнущий знакомыми ароматами одеколона и сигарет шарф, сует руки поглубже в карманы и едва ли не пританцовывает. Автобуса все нет, а на метро не осталось денег. Лухан будто олицетворяет собой благодетеля: предлагает зайти в кафе, чтоб согреться, если у Минсока нет никаких планов. «Для такого красавчика, как ты, у меня никогда нет планов», – так и умирает едва родившийся ответ в испорченных мозгах мямли и паиньки Минсока. Не такого уж и паиньки, раз преподаватель китайского – источник всех похабных желаний и мыслей, признаваться в которых стыдно самому себе. Ему даже не нужно ничего делать, чтобы Минсок залюбовался точеным профилем, худыми запястьями, выглядывающими из-под рукавов черного пальто, и небрежно растрепанными ветром волосами. Минсок отвешивает себе увесистую оплеуху, когда Лухан отходит поговорить по телефону. Потому что он успевает услышать слащавое «привет, милая» – и это окончательно разбивает бедному студенту доверчивое сердечко, которое только-только приласкали и отогрели. Минсок планирует убежать домой, запереться в комнате на всю оставшуюся жизнь и жалеть себя и свою глупую безответную влюбленность, но Лухан опять возвращается раньше и улыбается Минсоку открыто, искренне. Окружающий мир перестает существовать. Минсок понимает это, когда официантка приносит заказ, звенит чашками и ложками, уходит. Когда спустя десять минут пребывания в кафе прислушивается к легкой играющей мелодии. «Нет девушки, как же», – Минсок сжимает пальцами чашку и отводит взгляд в сторону. Лухан что-то рассказывает и все еще улыбается. Эту улыбку хочется стереть кулаком. Нет, своими губами. И сказать: «Почему ты ведешь себя так, словно мы друзья? Прекрати улыбаться и рассказывать про свой прошедший день. Прекрати смотреть на меня». Минсок сникает, но умудряется что-то вставлять в разговор. Лухана нисколько не напрягает его молчаливость и замкнутость – его доброты и общительности хватает на двоих с головой. И не то чтобы Минсок против… Все-таки против. «Я встречу тебя», – слышит Минсок за спиной, пока выводит на тетрадном листе непонятные линии-не-запоминающиеся-иероглифы. Карандаш чуть не ломается пополам от обиды и злости – ну почему он вынужден становиться свидетелем этих сюсюканий?! Когда все мысли лишь об одном – оказаться на месте этого счастливчика. Не важно, девушки или… Минсок не представляет, какими могут оказаться вкусы Лухана. Поэтому запрещает себе думать об этом даже приблизительно и если очень-очень хочется. Минсок раздраженно запихивает тетрадку в рюкзак, все-таки ломает карандаш и быстро скрывается в гостиной, не дождавшись возвращения Лухана с соседней комнаты. -Уже уходите? – удивленный голос настигает Минсока в коридоре, когда пальцы нервно дергают заевший замок кожанки. – У меня еще есть время… Хотите, составлю Вам компанию до остановки? «Катись к черту!» – возмущается про себя Минсок и с громким звуком наконец застегивает куртку. Но мысли и желания противоречат друг другу – и приходится дожидаться одевающегося Лухана уже в подъезде, за окном которого темнеет ненавистный холодный вечер. Черт бы побрал этот китайский и этого Ханя, который должен встретить свою-невероятно-симпатичную-подружку. Ведь в такое время встречают лишь подружек? Минсок пинает носком кед валяющийся под ногами камушек и сопит в ворот куртки. Из-за шарфика Лухана его куртка едва уловимо пахнет теми сигаретами и одеколоном. Этот запах, кажется, преследует обреченного Минсока по ночам во снах, на нудных парах и в те дни, когда нет возможности вдохнуть оставшийся после ухода Лухана на кухню приятный шлейф. -Мы слишком рано, - Лухан смотрит на наручные часы и качает головой. Минсок шмыгает носом, ощущая, как горло подозрительно дерет подступающим кашлем и противной болью. Самобичевание на середине прерывает Лухан: хватает за руку и притягивает ближе к себе, щупает лоб и ладони зардевшегося Минсока. – Я чувствую себя виноватым. -Почему? – Минсок отступает на шаг назад, чтоб сделать спасительный выдох, и поспешно прячет руки в карманах куртки. Лухан пожимает плечами и опять смотрит на время, прикусывая нижнюю губу – тогда Минсок спотыкается о собственные ноги и чуть не летит на грязную землю, отделавшись мокрыми из-за глубокой лужи кедами. -И вот из-за этого тоже. -Все нормально, - Минсок кивает на прощание и бежит в подъехавший автобус, чтобы занять место возле окна и посмотреть на Лухана чуть дольше. В свете уличных фонарей он еще более красивый. – Что за сопли, тьфу. Действительно. *** -Отстань. Не звони мне. Я занят. Нет, умер. Все, - Минсок сбрасывает вызов Цзытао и утыкается лицом в подушку. До занятий остается жалкий час – ни упражнения сделать, ни морально подготовиться. Минсок всю прошедшую неделю успешно игнорировал звонки не только Цзытао, но и Лухана, пока валялся в кровати с температурой под тридцать восемь с хвостом и жуткой болью в горле. Это была ужасная неделя, наполненная физическими и моральными страданиями. Воспаленный простудой мозг генерировал совсем уж жуткие сны: начиная расчелененкой – хотя это лучше – и заканчивая гребаным соблазнителем Луханом в черном галстуке. Минсок выдохся, устал и совсем не отдохнул. Будильник взрывается ненавистной мелодией, которую давно пора поменять для сохранности самого телефона, и Минсок вымученно стонет и перекатывается к краю кровати. Десять минут, чтобы привести себя в порядок, скинуть в рюкзак нужные вещи и выбежать из дома, игнорируя недовольный голос матери. Лухан на пороге встречает его удивленным, несколько обиженным взглядом. Долго смотрит и не пропускает в квартиру, а потом говорит: -Я думал, ты… Вы не придете уже. «К тебе и не прийти? Как же», – Минсок ехидничает сам с собой и садится за непривычно убранный стол. -Я не ждал. -Извините, я заболел и… Минсока обрывает сам Лухан – машет ладонью и взлохмачивает без того безобразное гнездо на голове. Вообще он какой-то уставший, помятый, сонный – будит внутри самые приторные и сладкие чувства, именуемые чем-то вроде «бабочек в животе». У Минсока это скорее печеночная колика – противно, неприятно, хочется избавиться, вырвать орган с мясом и кровью. Да только глупая сокращающаяся мышца не слушает рассудок и стучит-стучит о ребра, когда Лухан задевает плечо Минсока своими пальцами. -Сначала кофе и пицца. Я даже не спрашивал, одобряете ли Вы мои пристрастия, - Лухан мнется и опирается рукой на край стола, чуть наклоняясь в сторону. Преступно короткая кофта немного задирается, открывает миллиметр кожи выпирающей тазобедренной косточки. Минсоку становится дурно – видимо, температура возвращается. Не до конца вылечился от гребаной ангины. – Как-то так получилось. Само. Вылечиться от заразы по имени Лухан Минсок мечтает ежедневно. Как и привлечь эту заразу, оставить себе, зацепить навсегда. -Мне нравится, - Минсок едва успевает закрыть рот, чтобы не добавить «все, что связано с тобой и твоим горьким кофе». Лухан улыбается вяло, не так, и уходит на кухню. Это настроение висит над гудящей головой Минсока темной грозовой тучей, угнетая с каждой проведенной в тишине за письменным столом минутой все больше. А потом Лухан – слишком внезапно – переходит на «ты». Они сидят на диване в окружении учебников и тетрадей, сытые и напоенные вкусным кофе, Минсок почти забывает о своих надуманных душевных терзаниях и украдкой наслаждается близостью преподавателя. В растянутом вороте кофты опасно виднеется рельеф груди. И это, черт возьми, куда лучше безобразных девичьих выпуклостей. Лухан лучше. Но показывать это Минсок боится: вдруг Лухан разозлится, вышвырнет его и скажет больше никогда не приходить? Однако если у него уже кто-то есть – это кажется единственным верным вариантом. Найти другого репетитора, который заставит Минсока заниматься китайским, а не разглядыванием чужих прелестей. -Ты запомнил что-нибудь с предыдущих занятий? У меня есть тест, - Лухан перебирает свои бумажки, а Минсок вжимается в спинку дивана и надеется слиться своей бледной кожей с черной кожаной обивкой. Выходит не очень – Лухан хмыкает и протягивает Минсоку немного помятый листик. У него вообще все не как у привычных преподавателей. Особенно эта задравшаяся на животе кофта. Минсок напряженно вчитывается в задания, грызет новый карандаш и напрягает мозги так, что становится дурно. В конечном итоге Минсок сдается, ибо Лухан нетерпеливо дышит ему в затылок, поглядывая через плечо, и что-то карябает внизу на китайском. Смущенно пихает листок в руки Лухана и отворачивается совсем, за несколько бесконечно долгих секунд успевая представить свою дальнейшую судьбу. -Минсок, - голос раздается совсем рядом с ухом. Минсок вздрагивает и по инерции втягивает голову в плечи, сгорая от стыда и желания обернуться к Лухану и, схватив за волосы, приложить головой об стол. За все мучения. – Минсок, тут ошибка в слове «нравишься». Это же «нравишься», да? -Да, нравишься, нравишься там, - раздраженно бормочет Минсок и, все так же не глядя на Лухана, подрывается с дивана, собирает рюкзак и убегает в прихожую. Потому что идиот, трус и больной на голову. -Стой, проверь мой корейский, - останавливает Лухан уже в дверях, хитро улыбается и возвращает листок с тестом. Минсок недоверчиво смотрит то на него, то на довольное лицо, неуверенно берет и читает приписку рядом со своей. «По тесту незачет. Старайся усерднее! Ты мне тоже». Минсок прикусывает щеку с внутренней стороны и не может поднять голову. Это все определенно шуточки над его детской – уже восемнадцатилетней! – психикой и неустойчивыми в последнее время нервами. -Встретимся завтра? Просто так. Минсок сжимает лист в руке, глубоко вздыхает и выдавливает сиплое «да». -Тогда до завтра. Я позвоню. И Минсоку достается быстрое поглаживание по плечу. Ну, хоть что-то. *** Опаздывать на желанную встречу, как минимум, некрасиво. Особенно, если появления раздраженного Минсока терпеливо ждет Лухан, поглядывая на часы каждые несколько минут. Цзытао никак не желает отпускать Минсока и плетется за ним вплоть до назначенного места, игнорируя все недовольные причитания насчет налаживающейся личной жизни. Только краем глаза увидев фигурку в черном пальто, он довольно усмехается, желает удачи и, довольный собой, уходит на ближайшую остановку. Минсок почти кричит Лухану через толпу: «Я очень-очень хочу с тобой встречаться, пожалуйста, прости за эти двадцать минут, что меня не отпускал Цзытао». Но, когда становится рядом с ним и неловко касается рукой плеча, чтоб обратить на себя внимание, теряет всякий дар речи. Минсок ощущает себя умственно отсталым, когда кивает в ответ на дружелюбное приветствие и разглядывает Лухана – красивого и совсем не обижающегося. На душе становится легко и радостно, настроение улучшается до состояния прыгать-улыбаться-во-весь-рот-и-глупо-хихикать. -Это была сестра, - поясняет Лухан звонки, «милую» и «встречу», поглаживает запястье Минсока и выступающую круглую косточку. Плевать, что они в общественном месте. Плевать, что на них смотрят люди. Это чересчур приятно, чтобы одергивать руку и прятать ее в карман – что угодно, но только не это. Минсок смущенно покусывает губу и ругает свою собственную глупость. Стал бы занятой мужчина приглашать на свидание своего студента? Из-за своих поспешных выводов хочется смеяться и плакать одновременно. -А я думал… Не важно. -Ревнуешь? – Лухан хихикает и игриво толкает Минсока в плечо, когда они поднимаются и идут к ближайшему кафе, чтобы погреться и выпить вкусного кофе. Как тогда. -Допустим, - Минсок останавливается и, явно поймав за хвост игривое настроение, хитро улыбается. – Хотя да. Ревную. Что будешь делать с этим? Лухан оборачивается к нему, молчит и мнется несколько долгих секунд перед тем, как притянуть к себе и прошептать в губы: -А ты подумай, что я могу сделать с этим. А потом с тобой. Ты точно ревновать перестанешь. Вечер пролетает слишком быстро. Момент, когда прогулки по улицам превращаются в домашние посиделки не за учебниками китайского, как-то ускользает от внимания счастливого до безобразия Минсока. Атмосфера непринужденности расслабляет полностью. Минсоку кажется, что он готов остаться на этом кожаном диване навсегда, лишь бы Лухан так улыбался, сидел рядом, положив одну руку на спинку, и касался своей коленкой. Мысли вновь приобретают иной характер. Воздуха в комнате вдруг становится совсем мало: Лухан наклоняется посреди своей пламенной речи, касается губ Минсока и придвигается ближе. Его рубашка мнется под пальцами и тихо шуршит. Минсок удивленно охает, а Лухан ловит этот вздох еще одним коротким поцелуем. Запах сигарет попадет в легкие, вытесняет собой воздух и заполняет весь организм. Минсок впитывает его в себя, как податливая губка, раскрывает рот и жмется так, чтобы ощущать тепло желанного тела. Желанного настолько, что стояк трется о ширинку уже спустя несколько глубоких и влажных поцелуев. Целоваться с Луханом потрясающе, вообще находиться к нему так близко, дышать им и обнимать его – потрясающе. И все еще не верится, что он повелся на невзрачного и нелепого студента. -Извини, - зачем-то шепчет Лухан в поцелуй, вжимает собой в спинку дивана и жадно скользит пальцами по горячей шее. Останавливается там, где бешено бьется пульс, целует еще более страстно и забирается кончиками пальцев под ворот свободной кофты. Минсок летит. Или падает на диван – непонятно. Но то, что он испытывает, не сравнить с жалким перепихом месячной давности. Первым не выдерживает воображение: Минсок уже представляет обнаженное тело Лухана, то, как будет трогать и целовать его, прижиматься своим и совершенно законно требовать ответной ласки. Вторым – терпение. Третьим отказывает рассудок, потому что Минсок кусает Лухана за губу, окончательно опускается спиной на диван под его напором и судорожно шепчет, скользя ладонью по груди, скрытой все той же чертовой рубашкой: -Я так хочу тебя, - Лухан от этих слов напрягается сильнее, протискивается между расставленных ног и нависает сверху, упираясь ладонями по обе стороны от раскрасневшегося лица. Зрительный контакт смущает и заводит сильнее. Между ними трещит воздух и искрятся молнии. – Очень хочу тебя, Лухан. Минсок с придыханием повторяет на китайском и обнимает обеими руками за шею. Бедра инстинктивно поднимаются вверх – и Минсок удовлетворенно усмехается, отвечая на новый голодный поцелуй. У Лухана стоит на него. Стоит. На него. У Лухана. Стоит так, что можно сделать несколько замысловатых движений вверх и вниз и получить в ответ несдержанный вздох в поцелуй и сжавшиеся в волосах пальцы. От этого Минсок окончательно сходит с ума, прощается с тормозами и нервно дергает маленькие пуговички на черной рубашке. Лухан гладит его по волосам, шумно дышит в макушку и ждет, пока Минсок закончит нетерпеливо обнажать быстро вздымающуюся грудь от плена узкой черной ткани. Кожа плавится в тех местах, где они соприкасаются друг с другом – намеренно и случайно. Перед глазами все плывет, Минсок видит лишь бледную грудь с темными кружочками сосков, длинную шею с острым кадыком и блестящие полуприкрытые глаза. И это невероятно. -Минсок, детка, если ты сейчас уйдешь, я умру, - честно признается Лухан и стонет, когда Минсок кусает его твердый сосок и гладит ладонью оттопыренную ширинку. Ремень звенит, бьется о бедро, а потом ловкие пальчики тянут пояс джинсов вниз. И ткань трусов красноречиво темнеет там, где виднеется головка твердого члена. Минсок уже не знает, что реальность, а что – плод его воображения, поэтому жадно исследует руками худое тело своего сексуального репетитора и уже поднимается к закушенным губам за жизненно необходимым поцелуем. -Я не уйду. Ни за что. Умереть от возбуждения вполне возможно, наверное. Если не давать ему выхода. Минсок вздрагивает и сжимается, когда Лухан снимает с него всю одежду и осыпает влажными поцелуями плечи. Делает он это так, что замирает не только сердце, но и пульсирует в паху. Жалобно ноет, просит о не менее приятном продолжении. И Минсок совершенно точно готов отдаться во власть своих желаний и рук Лухана, которые уже гладят его выгибающуюся грудь, живот и бедра, намеренно дразня легкими прикосновениями к пылающей коже. Минсок не понимает, чего хочет больше: поскорее трахнуться или оттянуть момент, насладиться этими нетерпеливыми ласками, прежде чем придется задушено постанывать сквозь сжатые губы и раздвигать ноги шире. Впрочем, Минсок может раздвинуть ноги прямо сейчас – что и делает – и откровенно предлагает себя этим пошлым жестом. Ладони Лухана прикасаются к круглым коленкам, поглаживают, сжимают. Сам Лухан наклоняется ближе, прижимается своими бедрами и трется стояком до звездочек перед глазами и вконец сбившегося дыхания. Минсок едва не выдирает Лухану несколько прядей, закидывает одну ногу ему на бедро и двигается навстречу, жарко опаляя красное ухо тяжелым прерывистым дыханием. Столь незамысловатые движения приносят элементарное обжигающее удовольствие, проходящееся по всем нервным окончаниям и усиливающее желание на двоих. Их пошлые вздохи слышно даже в прихожей. Книжки и тетрадки сиротливо ютятся на столе, так и не дождавшись своего часа. Минсок морально умирает от осознания, что лежит голым, возбужденным и готовым кончить от одного лишь трения под Луханом – учителем китайского. А потом забывает обо всем на свете. И о том, что, возможно, будет немного неприятно первые несколько движений. И о том, что он младше вжимающегося в него Лухана. И о том, что они вроде как не должны пожирать друг друга взглядом, страстно целоваться и в четыре руки бороться с неподдающейся упаковкой презерватива. Минсок смотрит Лухану в глаза, прикусив нижнюю губу, пока надевает на его член скользкий презерватив. Пальцы не слушаются, дыхание и мысли – тоже. Получается только раскатать резинку по всей длине, сжать у основания и вскинуть бедра в знак готовности. Лухан мучает неторопливыми поцелуями, гладит бедро и свободной рукой водит головкой члена между поджимающихся ягодиц. Дразнит, заводит, звучно усмехается. Весь мир перестает иметь значение. Ощутить в себе нечто большее и горячее хочется так, что Минсок сам проталкивает член Лухана внутрь и, запрокинув голову, облегченно стонет. Даже самые малые неприятные ощущения кажутся волшебными – а все из-за Лухана, его губ, рук и взглядов, полных обожания и вожделения. Минсок – тот, кого он хочет. Минсок – единственный, на кого он смотрит сейчас таким взглядом. Минсок полностью его. -Детка, я могу? Могу ведь? Скажи, пожалуйста, быстрее, - возбужденно бормочет Лухан в самые губы, водит руками по бокам и напряженному животу, поцелуем касается красной щеки. Минсок без слов хватается за худые плечи и ведет бедрами. Пальцы на ногах поджимаются, дышать совсем нечем, глаза автоматически плотно зажмуриваются. Лухан начинает двигаться между его ног, стискивая пальцами упругие ягодицы, и заполняющие комнату разные звуки эхом звучат в пустой черепной коробке. – Ты такой… Такой… Минсок, м-м-м, детка. Дальше Минсок приходит в себя лишь тогда, когда его тело ломает от внезапной прохлады, кожа покрывается мурашками. Лухан придвигается ближе, гладит по контуру лица и довольно улыбается, вдыхая терпкий запах только-только закончившегося жаркого секса. -Завтра у нас большая и сложная тема. Ты ведь продолжишь заниматься? - вновь издевается Лухан и совершенно в сопливой манере переплетает их пальцы. Подушечки покалывает, Минсок прижимается ближе и обреченно вздыхает, пряча улыбку в изгибе шеи с проступившими на ней засосами. -Если у нас будет… практическая часть занятий. -Я подготовлю нам увлекательную программу, детка. Будь уверен. На самом деле… Минсок не представляет, как сможет заниматься китайским рядом с Луханом. Теперь.