Девять жизней

- Не впутывайте малыша в дела семьи! – властный голос Отто не оставлял никаких сомнений в том, что приказ будет выполнен. – Пусть из нас двоих хоть один останется омегой, имеющей право на обычное семейное счастье. Помощник с поклоном удалился – когда Отец говорит таким тоном, находиться поблизости опасно для жизни. И как бы альфе ни претило ходить в подчинении у омеги – закон семьи не перепишешь: старший сын после смерти Отца занимает его должность. Кто же виноват, что у покойного Отца оба сына были – омеги. Стоит отдать Отто должное, по нему и не скажешь, что омега: спокойный, жесткий, холодный, способный принять ответственное решение и, не дрогнув, выполнить его. Так, он возглавил Семью в восемнадцать и доказал всем альфам, что достоин называться Отцом. Так, он воспитал младшего в счастливом неведении об истинном деле семьи. Так, ни разу не подвел никого из своих, не оставил в беде и не простил обиды врагам. Да и врагов-то настоящих повывел. Кто рыб кормит, кто у его трона в подобострастие играет. Этот омега любил говорить: «Врагов нужно держать поближе. А друзья останутся друзьями, если будут на расстоянии». В коридоре помощник столкнулся с секретарем: обычно инертный бета весь прямо-таки трясся – видать случилось что-то важное. Но не помощниково это дело – у него своих навалом. Их Солнышко приезжает, нужно все приготовить к такой радости. Отто нервно курил – усталость сдавила виски, еще и преддверие течки давало о себе знать. С каждым годом требуется пить все больше зелий, чтобы скрыть симптомы и не давать запаха. Альфам семьи только повод дай его обрюхатить да с кресла спихнуть. Омега сардонически усмехнулся – дать им что ли то, чего они так жаждут? Да через месяц умолять будут вернуться к делам, скудоумные. Невдомек им, какая это ответственность и тяжесть. Чуткий нос уловил посторонний запах: - Входи, Ритель, - пришлось отложить сигарету. Секретарь неуверенно вошел в кабинет – новенький. Наслушался страшилок о Великом и Ужасном и теперь не знает, как плохие новости говорить. Думает, Отто его тут же и прирежет своими знаменитыми парными кинжалами. Дурачье. Кто средь бела дня боевое оружие носит? - Рассказывай, - вздохнул обреченно Отто, смутно надеясь, что может хоть из этого выйдет толк, вон как быстро собрался и даже не заикается. - К вам странный господин, Отец. Морф, семейство кошачьих, вид – черный кот. Очень нервный. Отто восхитился – какая формулировка: разъяренного черного кота, самого злопамятного из всех кошачьих, назвать «нервным». Из этого Рителя точно выйдет толк. Надо ему премию выписать в качестве стимула. - Зови, - махнул Отто рукой. Кот предсказуемо вломился тут же. Подскочил к Отто, сжал когтистыми лапищами шею, зашипел: - Ну с-здравс-свуй, любовничек! – желтые глаза метали молнии, Отто аж засмотрелся. - Я тоже рад тебя видеть, - улыбнулся омега, не спеша освобождаться от захвата. Морф хоть и был зол, но все же соизмерял свою альфью силу с тонкой шеей, к которой когда-то питал нежную слабость. Отто с любопытством разглядывал гостя: широкие плечи, кошачьи глаза и когти, но это только от эмоций показались, грива смоляных волос, все та же дикая грация и текучесть движений. - А ты совсем не изменился, - похвалил он увиденное. – Но почему тебя так долго не было? Только присмиревший морф снова рассерженно зашипел и выпустил когти: - У кошек девять жизней, а ты, сученыш, мне четвертую разменял! Знаешь ли, мне все прелести от младенца до зрелости при полной памяти пришлось пережить, заново! В четвертый раз! Отто рассмеялся, как-то он забыл о такой очаровательной подробности «возрождения» кошек-морфов – нужно заново родиться и прожить жизнь. Пока снова не убьют или не помрешь от старости. Надо же, двадцать лет прошло! Выходит, этот альфа теперь младше. - А ты ведь теперь меня младше, - с удовольствием отметил Отто и наблюдал скривившуюся, как от зубной боли, физиономию. – Как теперь тебя величать? - Да уж явно не мертвым именем, - проворчал альфа, усаживаясь на стол и сминая бумаги. Отто не стал делать замечание, хотя подобная вольность ему по вкусу не пришлась. – Я теперь Шесс. Очень подходящее для этого морфа имя. Особенно, когда он разъяренно шипит. А зачем надо было вертеться в непосредственной близости от графина с водой? Отто едва заметно улыбнулся – этот котяра все так же не любит воду. Шесс знал, что сучий выродок здравствует и благоденствует, но и предположить не мог, что найдет паршивца в кресле Отца семьи. Тогда, когда они только познакомились, омеге было шестнадцать, он носил хлыщеватые очки в золотой оправе, курил тоненькие ментоловые сигареты и зачесывал атласно-черные волосы в тугой хвост на затылке. И был просто замораживающее высокомерен. Шессу такое к себе отношение не понравилось и омежью пакость решено было проучить, благо, закрытая школа этому лишь способствовала. Так начался их роман, ну романом это сумасшествие можно было назвать лишь с огромной натяжкой – скорее, взаимный трах и пакостничество. Шесс выпустил его в зал для тренировок альф в течку. Отто отомстил тем, что привязал к кровати и отдал бетам. Шесс обогнал его в учебе. Отто выпустился с золотой медалью. Шесс подкинул семье темное дельце. Отто убил его, не дрогнув ни единым мускулом на тонком лице. Еще тогда, в его семнадцать, всем было ясно, что в омежьем теле живет настоящий альфа. Ему невозможно было не подчинятся. Разменяв четвертую жизнь, Шесс только в пятнадцать смог узнать, где Отто. Вернее – теперь уже Отец. И еще долгих пять лет следил за семьей, подмечая все детали и восхищаясь нехотя ловкостью, удачливостью и умом этого выродка. Точно – сучий сын. Иначе, почему ему так дьявольски везет? Даже младшего братишку воспитал, Солнышком зовет, в балет отдал – как танцует мелкий, загляденье. И просто разительно не похож на брата: весь тонкий, звонкий, солнечный. Настоящий омега. На такого даже рука не поднялась, хотя мысли бродили – оставаться неотомщенным Шесс не желал. Но и впутывать в их теплые взаимоотношения кого-то постороннего тоже не хотел. Это личное. Хотя есть вариант, как сделать сученышу максимально больно. Но это крайний случай. А Отто смотрит на него, как на юнца, будто забыв, что память с возрождением кошки не теряют. Шесс усмехнулся, ох и картинка со стороны: зрелый омега с ранней сединой на висках и альфа, не утерший еще молоко с губ. Ну как тут авторитет завоевывать? Отто курил и хмурился, глядя в окно – присутствие кота нервировало и заставляло лихорадочно оценивать пути отступления. Инстинкты – против не попрешь. Что он задумал? Как собирается отомстить? Все гениальное просто. Такой вывод сделал Отто, глядя на младшенького: - Ну, братик, я уже взрослый! – горячо увещевал Солнышко. - И я могу пригодиться семье, в конце концов, у меня образование Высшей Школы! Неужели нигде в твоих торговых компаниях нет места образованному юристу? Отто слушал, курил и молчал. Солнышко не унимался: - Я понимаю, твои конкуренты на все пойдут, чтобы подмять твое дело под себя и влиять на подконтрольные тебе торговые пути. Меня ведь уже не раз похищали и я знаю, как тяжело тебе было. Но… я не могу сидеть и ничего не делать! А я все продумал, я нашел себе телохранителя! Мы вместе учились и ты даже не представляешь, братик, какой он умелый воин! И из-за плеча молодого омеги шагнул Шесс. Ритель подавился, узнав «нервного» морфа, что недавно пробыл в кабинете Отца целый час. Кинул взгляд на Отто – тот и бровью не повел, что узнал «телохранителя». - Он меня уже один раз спас. От приставаний в школе, - и Солнышко зарделся. Святая простота, двадцать лет, а врать так и не научился. Отто думал. Придавил тяжелым взглядом Шесса, под которым тот ощутимо поежился – морф успел уже отвыкнуть от этой силы взгляда серых, вымороженных глаз. Казалось, омега все прекрасно про него знает и сейчас раздумывает – выпотрошить ему душу или оставить пока в блаженной уверенности идиота, что его мысли остались при нем. Видимо, Отец принял какое-то решение, потому как выдохнул и затушил сигарету: - Поедешь на Юг, в Паранту. Там поступишь в распоряжение мастера Утако, он старый юрист, многому сможет тебя научить, если не будешь хлопать ушами. Предупреждаю, Утако – человек сложный, его расположение еще нужно заслужить. Но вреда он тебе не причинит. Своего «телохранителя», - Отто особо выделил это слово интонацией, давая брату понять, что его горящие щеки не ускользнули от внимания, - возьмешь с собой. И, Солнышко, береги честь семьи. На этом Отто кивнул, отпуская всех, и поднялся – впереди праздник по случаю приезда всеми любимого младшего, не дело заставлять всех ждать. В конце концов, даже у суровых альф бывают слабости – особенно такие солнечные, голубоглазые и серебристо смеющиеся. После праздника на следующий же день они уехали. И Отто готов был поспорить на любимые кинжалы, что морф воспользуется случаем. И как всегда не ошибся. Отто курил и глядел в окно. Внизу ходили празднично радостные люди, белели скатерти на столах и слышался смех. Танцевал в кругу Солнышко, разбрасывая вокруг себя почти ощутимые искры счастья. Чернел силуэт жениха в парадном мундире. Шесс будто знал, что за ним наблюдают - глянул вверх и, заметив Отто, шутовски поклонился. Он все-таки отомстил. Солнышко достоин лучшего, Отто был в этом уверен. Но несмотря на это позволил младшему и здесь выбирать самому. Хотел выйти замуж за телохранителя? Пожалуйста. Хоть Отто и дал дозволение, но скрывать свое неодобрение не считал нужным. Бедный Солнышко, впервые он увидел, каким может быть его брат. Разговор вышел тяжелый, на повышенных тонах и закончился паршиво. Солнышко плакал и кричал, что ненавидит Отто, что никогда ему не простит, ведь он так любит Шесса, как он мог? Глупый даже не замечал, как закаменела спина старшего брата, как сузились и так сощуренные глаза, как чуть резче, чем следовало, опустилась рука в пепельницу. - Солнышко, это было давно и мне было не больше, чем тебе сейчас, - с нажимом объяснял Отто. – Да и Шесс тогда был вовсе не Шессом, у него было другое имя, семья и жизнь. У кошек их девять и ты не имеешь права винить его в том, что до тебя у него кто-то был. - Я его и не виню, – взвизгнул избалованный ребенок. - Я тебя виню! Ты не имел права! - Да что ты, - издевательски протянул Отто, - мне нужно было у годовалого сопливца спрашивать разрешения на то, чтобы с кем-то переспать? Не забывайся! Окрик прозвучал как пощечина. Солнышко прижал руку ко рту, со слезами на глазах испуганно глядя на брата. Солнышко и сам понял уже, что переступил черту. Брат был всегда терпелив и ласков к нему, но иногда в его голосе проступали предупреждающие нотки и с их появлением шалить стоило тут же прекращать. Но избалованная натура собственника не могла простить брату, что он первым имел то, что принадлежит теперь Солнышку. Брат и так всегда первый! А тут будто попользовался и отдал «на вырост»! Отто догадывался о мыслях, что бродили сейчас в милой, но уж больно вздорной головке младшенького. Но не спешил вправлять ему мозги на место – Шессова месть оказалась обоюдоострой. Ведь это ему теперь жить с мужем, считающим его вторым сортом. А Солнышку пора вылезать из розового мира, в котором он до сих пор жил. В конце концов, уж лучше жестокие уроки жизни преподнесет ему он, чем реальность, где не будет никто объяснять, растолковывать и ждать, пока дойдет. Так разговор и окончился – Солнышко в соплях и истерике убежал прятаться ото всех, а Отто курил, хмурился и загонял душу обратно в ледяную броню. Вздумалось идиотке вылезти и поболеть, видите ли. А сегодня праздник – их Солнышко выходит замуж! И Отто нужно идти, улыбаться, держать лицо и быть Отцом. А иногда так хочется… Но Отто себя привычно оборвал – нельзя даже себе признаваться в слабостях, этим только дай повод: тут же пролезут, извратят - и как жить потом с наголо открытой, истерзанной душой? На празднике Отец шутил, дарил щедрые подарки и никому не позволял говорить о делах. И только Ритель глядел на него, и сердце беты сжималось: нужно быть достаточно сильным эмпатом, каким он и был, чтобы уловить фальшь в веселом смехе Отца. Фальшь и обреченность. Любовь не умирает даже через девять жизней, что уж говорить о четырех.