Шаби

Дрю терпеть не мог брюнетов. Невзлюбил с тех самых пор, как ему исполнилось 14. Или 14 лет и 2 месяца, если быть точным. А до того момента, ничто не отвращало от тёмных прядей и зрачков, теряющихся на фоне чернеющей радужки. Даже наоборот, было время, когда Дрю очень влекла эта тёмная непохожесть на него самого. Так и было бы по сей день, если бы тогда, незадолго до его четырнадцатилетия у них в классе не появился новенький. Дрю, за последний год всерьёз отдавшийся увлечению фигурным катанием, как и полагается спортсмену, стал часто пропускать школьные уроки, к вящему неудовольствию отца, Роналда Микинса - уважаемого в городе доктора, видевшего в сыне непременного продолжателя семейной профессии. В тот год Дрю вернулся к занятиям в школе с месячным опозданием, окинув безучастным взглядом родные пенаты, уселся за свободную парту и всего-то. И тут же раздались смешки, а подбежавший приятель Мэтт оповестил его, что за единственным свободным столом, вообще-то, уже целый месяц сидит Иуда. Дрю только вздохнул и пожал плечами. За последний год почти круглосуточного обитания на катке он порядком отошел от всех этих школьных дел, проблем и развлечений. И после того, как Дрю вкусил спортивной жизни с совсем другими чаяниями, нырять головой опять в эти полудетские забавы уже было совсем не интересно. И Дрю остался на месте. - Не боишься предательства, Дрю? - хихикнула Меган, обернувшаяся с соседней парты. Дрю в ответ только поморщил нос. Но от этого становилось как-то любопытней, если уж даже обычно равнодушная ко всему ботаничка Мег оказалась втянутой в эту тему. Буквально через минуту Дрю увидел человека, сплотившего против себя не самый дружный класс. И тут было от чего похихикать. Худой мальчишка будто выпрыгнул из позапрошлого столетия прямиком в эту школу. Старомодный громоздкий пиджак только подчеркивал тонкую шею и худые ноги, нелепо торчавшие их под его полы. Штанины, заправленные в носки, и мягкие чешки на резинке ещё больше усиливали ощущение несуразицы. Зиявшие, как колодцы, на бледном лице чёрные глаза в обрамлении подвитых на висках тёмных волос довершали эту потустороннюю картину. Дрю сразу понял, что это был хасид, один из тех, что жили в правобережной части города, отбившийся по непонятной причине от своей общины и теперь словно отбывающий наказание в их школе. Как только Дрю понял, кто перед ним, даже и хихикать-то расхотелось. Просто так, по собственной воле, хасиды бы никогда не оказались в общей для всех школе. И значит, у этого мальчишки и без того было много проблем. Иуда притормозил на секунду, завидев Дрю, затем молча положил сумку на парту и присел за самый край стола. На смешки, раздававшиеся тут и там даже после начала урока, он уже даже не реагировал. Смотрел всегда прямо перед собой или в книгу, делал пометки в тетради и, по виду, уже неплохо справлялся с нелегкими обстоятельствами. Перед выходом из класса Дрю глянул краем глаза на его тетрадь. В самом углу было написано: «Шабтай Спинка» - так звали Иуду на самом деле. Имя было не менее чудным, чем весь его облик, и Дрю даже показалось, что имя Шабтай даже больше походило на фамилию, чем Спинка. Все последующие дни ничего не менялось, разве что стул Шабтая стал ближе, и сам Шабтай не испытывал теперь неловкости от присутствия Дрю. Да и Дрю уже абсолютно привык к склонённому над тетрадкой профилю Спинки и его гуляющему туда-сюда кадыку. Дрю никогда не участвовал во всех этих издёвках и подколах, и возможно, постоянное присутствие рядом нейтрального Дрю заметно охлаждало пыл разгулявшихся одноклассников. Через неделю Дрю даже стал проникаться симпатией к соседу, наблюдая, как терпеливо и спокойно он собирает свои вещи, разбросанные кем-то по всему классу, или не морщась стирает со стула намазанные кошачьи какашки. А ещё Дрю заметил, что через какое-то время и смешков поубавилось, и уже почти никто не подначивал Спинку глупыми приколами. Ведь теперь в ответ на подначивание на обидчика устремлялись две пары глаз — черных глаз хасида и пронзительно голубых глаз Дрю. И по выражению глаз Микинса становилось понятно, на чьей он теперь стороне. А смеяться над Дрю в этом классе никто не решался. Дрю буквально ещё год назад был тут главным заводилой, и несмотря на то, что теперь на смену Дрю, потерявшего к жизни класса всякий интрес, пришли другие лидеры, никто не решался с ним конфликтовать, тем более, что большинство приколов когда-то были придуманы самим Дрю. И должно быть, Шабтай Спинка очень оценил это безмолвную поддержку, потому что на тесте, подводившем итоги месяца, заметив блуждающий взгляд Дрю, оказавшегося совершенно неготовым ни к каким тестам, он молча придвинул свою раскрытую тетрадь на половину стола Дрю. Дрю в ответ еле заметно кивнул и принялся торопливо перерисовывать варианты ответов. А ещё через неделю, в тёплое субботнее утро зачинавшейся весны, Дрю забрёл по привычке в булочную на противоположной стороне улицы. Присев в уголок у широкого окна, чтобы съесть пирожное с кофейным кремом, которым всегда себя радовал по выходным, Дрю вдруг заметил у подъезда напротив семью хасидов и среди них Шабтая Спинку. Шабтай выглядел самым современным на фоне своих родственников, одетых по всей моде хасидской общины. Всё семейство, очевидно, жило в этом самом доме, куда тут же зашли мать и сёстры. Отец, чуть задержавшийся вместе с сыном, в конце концов последовал за ними, а Шабтай остался. Едва отцовская шляпа скрылась за дверью подъезда, Шабтай тут же сдёрнул шапочку со своей головы, сунул её в сумку, и расстегнув сюртук, уселся на скамейку неподалёку, подставляя лицо яркому весеннему солнцу. Ну и ну, а Спинка-то был соседом Микинсу не только по парте. Дрю второпях запихнув в себя пирожное, выскочил из булочной и пошел по улице, как ни в чем не бывало. И лишь когда подошел совсем близко к скамейке, поймал себя на мысли, что на самом деле уже давненько ищет повода для общения. Изображая удивление, Дрю остановился у скамейки, а Спинка тут же вскочил. То, как Шабтай нерешительно пожал в ответ протянутую ему руку, натолкнуло Дрю на мысль, а что вообще позволено для хасида? - рукопожатия ли, дружеское общение с такими как Дрю? - Шабтай, - представился мальчишка. - Эндрю, но можно просто Дрю,- ответил Микинс с улыбкой. - А меня можно Шаби, но так меня только младшая сестра зовёт. - Шаби... а так звучит даже ничего! - воскликнул Дрю, обрадовавшись тому, на какой непринужденной ноте пошел разговор, - А ты тут давно живёшь? - Нет, два месяца как. Мы из Бостона. - А чего вы сюда в глушь перебрались, ведь все, наоборот, стремятся в Бостон? Шабтай опустил голову и Дрю, поняв, что переступил только что порог допустимого любопытства, поспешил перевести разговор на другую тему. - Чем думаешь заниматься сегодня? И этот вопрос, по реакции Шабтая, оказался тоже слишком личным. Но помявшись немного с ноги на ногу, Шабтай ответил: - Сегодня суббота. И я обычно гуляю... А ты? - А я на каток. Уже два года тренируюсь и хочу стать фигуристом, выиграть медаль... и всё такое. Понимаешь? Шабтай закивал головой и заулыбался. - Понимаю, конечно. Я не с другой планеты. В Бостоне мы жили почти обычной жизнью, но сейчас отец хочет вернуться обратно в общину, пока ещё непонятно, получится ли, но родители стараются и... Шаби опять опустил голову и вздохнул. - Понятно, - тоже вздохнул в ответ Дрю. - А тебе можно... смотреть на фигуристов? - задал вопрос Дрю, с трудом подобрав слова. Шабтай непонимающе покосился на Дрю. - Ну, если у тебя сегодня выходной, и тебе не запрещено смотреть на фигурное катание, можешь прогуляться со мной вместе до катка. Если хочешь, конечно. - Думаю, это мне можно, - ответил Шаби и взял со скамейки свою сумку. Соседство с Шаби оказалось довольно приятным обстоятельством. Теперь Дрю ждал соседа возле булочной, и потом они вместе брели в школу, болтая по пути обо всём на свете. Шаби оказался нормальным чуваком, разбиравшимся в компьютерах и в технике. И болел, теперь уже в тайне от отца, за бостонских Рэд Сокс. И уж тем более Шаби не был кем-то из позапрошлого столетия. Кто бы мог подумать, но этот Спинка оказался очень сообразительным малым, особенно на фоне большинства их однокашек, и на удивление всё-всё понимающим, так что Дрю не приходилось никогда пускаться в длинные разъяснения или ограничивать себя в выражениях и темах. Для парня, у которого отец носит пейсы и шляпу и молится несколько часов в день, Шаби был, пожалуй, слишком свободного нрава. Он много шутил и даже запросто поддерживал неприличные темы, к которым часто сворачивал разговор. Правда обычно на такие темы распространялся Дрю, а Шаби в основном поддакивал. Шаби лишь напряженно сглатывал, а его черные глаза блестели больше обычного, даже если Дрю в своих неприличных рассказах заходил слишком далеко. В такие моменты было в Шаби что-то такое, от чего казалось, что он, вот так же блестя глазами и кивая, действительно способен перешагнуть за любые рамки приличия очень-очень далеко. Где были эти рамки, Дрю тогда и сам толком не знал. Не имея никакого эротического, не то что сексуального опыта, Дрю упражнялся в фантазиях. И буквально через две недели этот странный мальчик Шаби Спинка с тёмными завитушками на висках оказался посвященным практически в большую часть неприличных фантазий Дрю, ну кроме, разве что, самых грязных. И хотя, общих тем для общения у них итак оказалось предостаточно, именно эти рассказанные фантазии связали Дрю с Шаби не хуже крепкого каната. Совсем скоро Дрю прикипел к Шаби так, что совместная дорога от дома к школе и обратно казались ему столь же необходимыми, как и ежедневные тренировки на катке. А сам Шаби казался даже роднее всех одноклассников, с которыми Дрю прожил бок о бок столько лет. Свободный нрав Шабтая Спинки удивительным образом сочетался с абсолютной преданностью семье, беспрекословной подчинённостью её правилам и авторитету отца. Шабтай ровно как штык являлся домой к 8 вечера, и это ставило Дрю в тупик. Потому что он то и дело пытался утянуть Шаби на каток после школы, но каждый раз ответом ему было непроницаемое лицо Шаби. Максимум на что был готов пойти Спинка — выйти из дома пораньше, чтобы погреться на солнышке вместе с Дрю лишние пятнадцать минут перед началом уроков. И как-то раз Шаби вдруг сам предложил сбежать с последнего урока, чтобы прогуляться до реки. Дрю, не раздумывая, согласился, и в последующие дни они, не сговариваясь, опять и опять прогуляли последний урок. Вышагивая рядом с Шаби по берегу с зазеленевшей травой и любуясь солнечными переливами на блестящих волосах Шаби, Дрю думал, что давно не испытывал такого восторга. Шаби тоже беспрестанно улыбался и щурил глаза, и даже можно было ничего не говорить, а просто идти рядом, разделяя друг с другом этот восторг. Через неделю этих солнечных прогулок, стоя у дверей булочной, Дрю позвал Шаби к себе в гости, даже не особенно рассчитывая на согласие, а скорее просто так. - Может быть, завтра, - вдруг согласился Шабтай и отчего-то неловко засмущавшись, торопливо зашагал к дому. Дрю, которому не спалось с раннего утра, наводил порядок в своей комнате по третьему кругу, и озирая свои владения, пытался представить Шаби на своём диване, за своим компьютером или на широком подоконнике, специально обустроенном мягкими подушками для мечтаний у окна с видом на весь правый берег Вэлзли. Мама Дрю оторопела, когда увидела на пороге гостя, которого привёл в дом Дрю. - Это моя мама Нэнси, а это Шаби из моего класса, - небрежно представил гостя Дрю, по обыкновению чмокнув мать в щечку и за локоть протаскивая смущенного гостя в дом. - Очень приятно, Шаби... - пробормотала мать, - Дрю, хотите чего-нибудь? чаю? - только и крикнула мать вслед сыну, уже тащившему Шаби по лестнице в свою комнату. - Нет, спасибо, - раздалось в ответ из-за закрывающейся двери. Окно спальни Дрю выходило на южную сторону и солнечные лучи за день нагревали комнату до температуры тропиков, так что в тёплое время года Дрю любил распахнуть окно и, устроившись поудобнее на подоконнике в одних боксерах, попредаваться приятным мечтаниям. Едва зашли в разогретую майским солнцем комнату, Дрю обернулся к Шаби: - У меня здесь как на пляже. - Да, - неловко озираясь по сторонам, согласился Шаби. - Может ммм... снимешь пиджак... - предложил Дрю, развалившись на диване и разглядывая Шаби снизу вверх. Дрю вдруг стремительно повлекло в мыслях к запретным темам и захотелось опять увидеть необычный блеск в глазах Шаби и почувствовать бурление внизу живота. - Мне пока не жарко, Дрю, - ответил Шаби, и подойдя к окну, тихо добавил, - Я скажу... когда станет жарко. От необычности фразы и от задвигавшегося адамова яблока на горле Шаби, Дрю самому стало так жарко, и так очевидно, что границы дозволенного сегодня окажутся неприлично близко. Дрю включил музыкальный центр и компьютер, а Шаби по-прежнему стоял у окна, глядя вдаль. - Располагайся, Шаби, пусть это будет тебе как дом, ну... до восьми вечера, конечно. - Это здесь ты мечтаешь... обо всем? - с задумчивой улыбкой обернулся от окна Шаби. - О, дааа — вальяжно протянул Дрю и похлопал по дивану рукой, приглашая Шаби сесть рядом, — Живу тут, разрываясь между мечтаниями в этой солнечной комнате и белым льдом катка в Линден сквере... - принялся рассказывать Дрю, как только Шаби уселся рядом, - Не могу сказать, что приятней. Иногда я так замерзаю на тренировке, что кажется, только эта комната потом способна меня отогреть... Шаби, откинувшись стриженым затылком на спинку дивана, молча слушал, иногда словно кивая Дрю ресницами. Глаза Шаби, из под ресниц время от времени поглядывающие на Дрю, из-за подрумяненных загаром скул и носа казались ещё темнее и выразительнее. - Мне жарко, Дрю, - оборвав Дрю почти на полуфразе, вдруг произнёс Шаби, развернувшись и глядя своими блестящими «маслинами» на Дрю теперь близко-близко. И Дрю, протянув руку, стал осторожно расстёгивать пуговицы на костюме Шаби. Лицо Шаби было так близко, что Дрю, наконец-то, мог различить зрачки на тёмной радужке, широкие и какие-то бездонные. - Шабтай, Шшаб... - выдохнул Дрю в тот момент, когда эти зрачки оказались почти вплотную к его лицу, а тёплые губы Шаби осторожно обняли его нижнюю губу. Слова становились ненужными - губы и язык Дрю сами тут же отозвались на предложение Шаби. Вот уж чего не мог представить себе Дрю в фантазиях, это ощущения от рта Шаби - горячего, влажного, с клубничным вкусом пастилок, так любимых Шабтаем. Дрю стянул пиджак с Шаби и торопливо принялся за пуговицы рубашки, не отводя взгляда от его обнажившихся ключиц, и медленно, сантиметр за сантиметром приоткрывающегося, как что-то совершенно диковинное, тела Шаби. А Шабтай покорно отвёл руки назад, отчего Дрю опять взглянул ему в лицо. Черные глаза блестели, а по щекам, будто вверх от раскрасневшихся губ Шаби расползся неровный румянец. Дрю заулыбался, и слова опять были не нужны. Кто ещё, как не Шаби, знал всё, о чём мечтал Дрю в этот момент? И со всей юношеской страстью, в молчаливом понимании и согласии, Шаби и Дрю рванули дальше, за порог дозволенного. Теперь у жизни Дрю появился новый сценарий. К школе и катку добавилось ещё кое-что. С последнего урока теперь Дрю всегда уходил, сославшись на новый плотный график тренировок. А Шабтай исчезал за ним следом. Почему — никто не спрашивал, оставляя хасиду право поступать, как ему хочется. И все, включая преподавателей, трактовали возможную причину так, что Шабтаю Спинке, наверное, очень уж не хотелось опять натолкнуться на издёвки в отсутствие Дрю. Пока все гадали, Дрю и Шаби торопились домой в комнату к Дрю, дарившую теперь каждый день почти два часа наслаждения. Семья Дрю за последний месяц так привыкла к визитам Шаби, что мама даже готовила закуску на двоих прямо к их приходу. Счастье, пахнувшее клубничными пастилками Шаби, горячим воздухом комнаты и их переплетенными телами, кончилось внезапно. Таким же солнечным субботним днём, как два месяца назад, когда они встретились у булочной. Мама Дрю отворила двери, услышав короткий отрывистый звонок. Увидев двух мужчин с пейсами в фетровых шляпах и женщину, одетую не по погоде в платье из плотной ткани, не сразу сопоставила внезапных гостей с Шаби, сидевшим с самого утра в комнате у Дрю. - Яков Спинка, - представился мужчина с самым хмурым из всех троих лицом. - Мне нужен мой сын, Шабтай Спинка. - Я его позову, - опомнилась мама, - Он в комнате моего сына. - Мэм, буду очень вам признателен, если позволите пройти вместе с вами до его комнаты. Миссис Микинс окончательно впала в тревожное непонимание, но позволила Якову Спинке проследовать с ней наверх к комнате сына. На осторожный стук в дверь Дрю и Шаби отозвались не сразу. И то, лишь после того, как мама через дверь назвала причину беспокойства. - Мама, сейчас, сейчас... - бормотал Дрю из-за закрытой двери. И тогда-то миссис Микинс и поняла, что странный визит и необычная просьба господина Спинки действительно были вызваны чем-то серьёзным. И тогда она принялась стучать кулаком в дверь, повторяя срывающимся голосом: - Дрю, открой, Дрю! Сейчас же! Эндрю... Дрю открыл дверь в наспех накинутых джинсах и футболке. Зажавшись в угол дивана, сидел Шабтай в белоснежной рубашке с криво застёгнутыми пуговицами. Войдя вместе с Яковом Спинкой в комнату и заметив на полу обёртку от презерватива, мама только всхлипнула и закрыла лицо рукой. - А что такого? что такого? Что? Что?!- повторял Дрю в пылу. На крики тут же прибежали отец, сестра и остальные визитёры-хасиды. Звонкая оплеуха по щеке Шаби, прозвеневшая как гром в жаре комнаты, заставила Дрю умолкнуть. И тогда раздался шепот Шаби, дрожащий, жалобный. - Я не хотел, отец, не хотел... Отец, это не я начал...я не хотел... Господин Спинка, гневно сверкая такими же чёрными, как у Шаби, глазами, вынул из-за пазухи два журнала с полуобнаженными мужчинами на обложке и со шлепком бросил их на стол. Схватил сына за ворот рубахи и буквально выволок из комнаты Дрю, из его дома и из его жизни. Дрю так никогда больше и не увидел Шаби. Дрю даже просидел три дня в углу булочной у окна, но понапрасну. И хотя, было итак всё ясно, и наверно совсем уж неуместна встреча, Дрю почему-то хотелось просто увидеть ещё хотя бы раз Шаби, мальчика в нелепом наряде с бездонными, как пропасть, глазами. И каждый раз, когда Дрю вспоминал произошедший фарс и последние произнесенные слова Шаби, в горле начинало горчить, а на глаза наворачивались слёзы. А ещё хотелось спросить, была ли то ложь во спасение или простое предательство. Этот вопрос без ответа крутился в голове, как волчок. Пока Дрю не запихнул его поглубже, не заставил себя больше не думать об этом, усилием воли усмиряя обиду, стыд, досаду, растерянность... Потом ещё три дня до окончания учебного года Дрю бездумно бродил после школы по улицам Вэлзли, не особенно спеша домой, потому что мать с отцом устроили ему настоящий бойкот. Встречая молчаливую сестру в коридоре или гостиной, Дрю по началу питал надежду хоть на какую-то поддержку от рассудительной Маргарэт, по обыкновению всегда принимавшей сторону брата. Но по охватывавшей сестру суетливости Дрю понимал, как ей неловко, и это было как ещё один удар поддых. Так, что сам Дрю, пряча увлажнившиеся глаза, стремился поскорее укрыться в своей комнате. Дрю казалось, будто всё необратимо изменилось и теперь, наверно, больше уже никогда не будет как раньше. Подходя к окну и смотря на, казалось бы, наизусть знакомые улицы и островерхие коробки домов, Дрю испытывал новые, незнакомые чувства. И даже комната, в которой Дрю прожил всю свою сознательную жизнь, теперь казалась наполненной совсем другим воздухом. А к концу недели смягчившийся или просто смирившийся отец принял решение отправить Дрю жить в большой Бостон и даже оплатить услуги приличного тренера. Это решение, с одной стороны, радовало Дрю несказанно, а с другой стороны, сжимало сердце в тиски, ведь решение отца слишком ясно говорило о желании избавиться от Дрю и от мыслей, по видимости, тяготящих всю семью. Покидая тёплый летний Вэлзли, Дрю, уже полностью поглощенный новыми надеждами и мыслями о Бостоне, смотрел из окна автомобиля на улочки родного города и на реку. Смотрел без всякой грусти. И только попадавшиеся то и дело по дороге темноволосые и темноглазые вызывали в Дрю чувство тревоги и невыносимой тоски. Так что каждый раз видя даже вдалеке что-то темноголовое, Дрю тут же прикрывал глаза и отворачивался.