The Bluest Blues.

Я должен был заметить, что только испорчу тебя, Я знаю, тебе больно, я знаю, что больно. Я свел тебя с ума. Ты должен был заметить, что я лишь испорчу тебя. Я должен был заметить, что в конце ты сдашься. Томас, обернувшись, еще раз взглянул на карты, что изучал мучительные три часа, ни к чему разумному так и не придя. После себя он оставил беспорядок на круглом столе в середине Картографической и еще уйму негативных эмоций. Теперь уходя отсюда прочь, он мечтал о двух вещах: горячем ужине от Котелка и чтобы какой-то придурок не испортил настроение, которого, кстати, вообще не осталось, и Томас отлично представлял себе лицо этого возможного кретина. И, конечно же, беда не пришла одна. Ее притащил Гэлли, оказавшийся с другой стороны от Картографической «вполне случайно». Томас не заметил Приютеля и, закрыв дверь, хотел отправиться на ужин, который был уже в самом разгаре, и, наверное, никого бы он уже здесь не встретил. В таком случае, Гэлли подоспел вовремя. Он в два шага оказался сзади брюнета и грубо развернул к себе, схватив за локоть. - Что за… - начал Томас и заткнулся, встретившись глазами с рыжим юношей. Не то, чтобы во взгляде Гэлли появилось что-то новое, кроме презрения и заметной ненависти, но Томасу на миг показалось, что и это куда-то испарилось. Он даже не попытался вырваться из хватки шенка, что поволок его вглубь леса, на который уже осыпались сумерки. - Гэлли, что, черт подери, тебе нужно от меня? – огрызнулся Томас, вырывая, наконец, свою руку, подумав, что не стоит уж так долго находиться в этом физическом контакте с парнем. - А что? Я не могу уже с тобой просто поговорить? – так же грубо ответил Приютель. - В том то и дело, что нет. Поговорить? Ты точно спятил. Гэлли заерзал на месте, бесконечно оглядываясь по сторонам, будто боясь, что их тут могут заметить. Ну, и зачем тогда он решился на этот разговор, который построил еще с самого утра? И пока реплики Томаса казались вполне предсказуемыми. - И, тем не менее, Чайник, есть кое-что, что мне хотелось бы с тобой обсудить, - выдохнув, бросил Гэлли, стараясь не терять свой постоянный вид сурового парня с маской ненависти персонально к Томасу. Томас не ответил, лишь пожал плечами и уперся спиной о ближайшее дерево, сложив руки на груди. Гэлли заметил, как при этом выделились бицепсы брюнета сквозь его серую футболку и вдруг возненавидел себя за эту мысль, которая просто не имела права существовать в его голове. И поэтому пауза затянулась, и рыжий не заметил, как Томас уставился прямо на него, нахмурившись. - Ты вообще здесь? – спросил Бегун. - Заткнись, - выбросил Гэлли, приближаясь. – Ты понятия не имеешь о том, насколько все паршиво стало после твоего появления в Приюте. Если минимальную гармонию, что мы создавали так долго, можно было разрушить, то не сомневайся, ты это сделал великолепно, и я ненавижу тебя за это. Черт! Ведь это совсем не то, что он должен был говорить, а накинулся с привычными упреками и таким образом он хочет удержать здесь Чайника, который наверняка не намеривался больше слушать его бред. - Отлично, Гэлли, пошел ты! Мне надоело, честно говоря, слышать от тебя это дерьмо. То, что все изменилось - здесь моей вины нет. Но я пытаюсь для нас всех и для тебя в том числе, - он ткнул указательным пальцем в грудь Гэлли и тот от неожиданности пошатнулся, ощутив на себе не палец, а целую глыбу камней, что придавила, остановив доступ к воздуху. Гэлли старался не подать виду, и поэтому был просто вынужден еще раз сморозить чушь, чтобы румянец не пробрался к щекам, а глаза не выдали того, что он и так топил в себе последнее время. - Можешь рассказывать свои сказки Чаку или Ньюту, втираться в доверие Минхо и Алби, но, видимо, они слишком тупые, чтобы увидеть всю эту фальшивость в тебе и твое «желание» помочь. - Может, зеленоглазый и понимал, что ведет себя слишком резко и этот разговор, если его можно так назвать, заходит явно не в тот поворот, но остановиться значило принять неприемлемое. И к его же удивлению Томас не вырубил его ударом в челюсть, как сделал в прошлый раз, не выплюнул ему в лицо что-то более колючее и обидное, он смолчал, и это показалось слишком неожиданным. - Гэлли, все это я уже слышал и мне не верится, что ты подстерег меня возле Картографической, чтобы еще раз вылить на меня порцию плюка. Ты делаешь это и так слишком часто, тем самым держа меня в тонусе, спасибо, шенк. Но если это все, то я еще раз скажу, пошел ты, и на этом разойдемся. Он не знал что отвечать. Более того, Гэлли не знал, что думать. Он видел, как Томас сдвинулся, чтобы уходить и единственное, что он понимал, было тем, что он не хотел его отпускать. - Скажи тогда, каково это – быть для всех надеждой в Приюте? Чем-то вроде последнего шанса на освобождение? – выкрикнул Гэлли вслед Томасу, молясь, что тот остановится. И, словно по щелчку, это сработало. Бегун остановился и растеряно посмотрел на парня. - Хреново, Гэлли. - Неужели? Думал, тебе нравится это – быть для них идолом. - Я не идол, - Томас опустил глаза. - Но хотел бы им быть, не так ли? Тебе ведь мало их уважения. Ты хочешь заполучить их всех полностью. Он подошел слишком близко и зеленоглазый шенк напрягся. - Ты не понимаешь, о чем говоришь. Я не вызывался на это. Но теперь это то, что я имею. И если бы в тебе было хоть что-то человеческое, ты бы понял насколько это дерьмово, когда их жизни зависят от тебя. Потому что ты понимаешь, что в таком случае, их смерть тоже будет на твоих руках, - Томас наклонился к его лицу так близко, что Гэлли мог чувствовать каждое слово, вылетавшее из его уст. Он слышал запах пота, и это пробудило такое сильное желание, что Гэлли мысленно уже привязал себя к дереву, лишь бы не наброситься на Томаса. Парень не отвечал, смотря с-под лба на Бегуна, не моргая, мало по малу позволяя мозгу отключаться. Это уже перестало быть контролируемым. - Что же ты все-таки хочешь от меня, Гэлли? – устало и обреченно спросил Томас. Пусть после этого случится, что угодно, но теперь пришла его очередь быть до мерзости жалким и попытаться открыться этому кретину напротив. Гэлли сглотнул и в горле неприятно закололо. - Все, чего я хочу, это снова ненавидеть тебя, как было с самого начала, - отрезал Приютель. Томас хмыкнул. - Так у тебя это идеально получается. - Заткнись. Ты не понимаешь, - Гэлли приблизился вплотную к Томасу, - Ты повсюду. Это самое паскудное, что могло для меня быть. Где бы я не оказался, ты всегда там. Мне несказанно повезло, что днями ты пропадаешь в Лабиринте, и меня питает мельчайшая надежда, что гривер порвет тебя на части и этот кошмар прекратится. Но ты возвращаешься, возвращаются мысли, поверь мне, они совершенно не такие, которые я хотел бы иметь по отношению к тебе, Томас. Теперь дрожь Гэлли была нескрываема, а в конце голос дрогнул, как у мальчишки и в тот момент все пошло к чертям собачим. Как только Гэлли закончил свой водопад слов, он отшатнулся назад, тяжело вздохнул, вцепившись руками в волосы. Остолбеневший Томас продолжал глядеть в зеленые глаза и искать в них каплю лжи, издевки, сарказма, да что угодно, блин! Но разочарование было слишком велико, ему не было придела, как и отчаянью Гэлли. - Этого не может быть, - тихо сказал Томас. И именно это вывело Гэлли из себя. - Да что ты?! Неужели? Если бы я мог, я бы закопал тебя здесь и ничего никому не сказал бы! – он вцепился в ствол дерева, злобно зашипел и стукнул кулаком по коре. - Так почему не сделаешь этого? - Потому что мне не станет легче, придурок! Ничто не заберет этого проклятого чувства ненавистной потребности в тебе, ублюдке! – закричал Гэлли в лицо Томасу. Лицо покраснело, и на глаза хлынули слезы. Тот продолжил стоять, как каменный, жалостно пробегая глазами по Гэлли. От чего-то сердце сжалось, хоть он и понимал, что это все не походит даже на самый бредовый сон. Это была их бредовая реальность. - Пусть все катится к черту! – выдавил Гэлли, - Я бы предпочел сдохнуть от десяти жал гриверов, чем питать это к тебе. Вот только даже проклятое Превращение не вернет мне здравый ум. Ничто не поможет, черт бы тебя побрал и не вернул больше никогда! Будто проклятия в сторону Томаса могли это остановить. - Тогда что вернет? – после выдержанного молчания озвался Томас. – Что способно сделать тебе легче? Гэлли перестал метаться из стороны в сторону, шмыгать носом, он остановился и они встретились глазами. Карие впивались в зеленые. В одних боль, смешанная с ненавистью, в других - жалость с пониманием. Томас сделал этот первый шаг, рывком оказавшись рядом с Гэлли. Он несмело подтолкнул его к дереву и резко, без церемоний, нежностей, обрушился на шенка поцелуем. Для Гэлли это было какой ни какой, но все же неожиданностью. Но видимо Томас снова решил выступить героем, и в этот раз для шенка, который не был в восторге от своих чувств. Именно поэтому он обвил его лицо руками, целовал все сильнее, стараясь вернуть его привычную ненависть, разбудить ее внутри парня, что сгорал от противоположенного чувства. Сначала Гэлли сжимал руки в кулаки, еле успевая отвечать на поцелуй, что имел грубый, но недостающий вкус, как заветный глоток воды после длительной жажды, затем сам не заметил, как руки блуждали по спине Бегуна. Тяжело дыша, Гэлли оторвался от губ Томаса и посмотрел на Приютеля. Что говорить, как вести себя он понятия не имел. Еще поцелуи, еще касания, стоны, обрывки ничтожных, непонятных слов, и снова поцелуи. - Что теперь? – прошептал Томас в шею Гэлли. - Теперь тебе стоило бы закопать меня. Этого хочется лишь сильнее. Я не справлюсь, - прохрипел зеленоглазый. - Тебе не придется, - ухмыльнулся Томас, увлекая Гэлли в новую воронку ощущений. Потом они будут вести себя так, словно этого сумеречного разговора не было, или хотя бы делать вид. Томас будет продолжать бросать осторожные взгляды в сторону Гэлли, а тот успешно будет игнорировать их все время, хотя сам будет нарушать свой собственный запрет – пялиться на Томаса. У них не будет прежних взглядов презрения и ненависти. Они будут пытаться держаться друг от друга на расстоянии, таким образом, спасаясь, так и не понимая, что чем дальше будут убегать, тем ближе будут оказываться в конце. И как бы ни хотелось, но вечер не станет последним. Потому что один будет сводить с ума, а другой будет сходить.