Я тебя барашики...

Почему, Стокли? Ты только появилась в моей жизни, изменила ее, изменила меня. А теперь ты ушла... Как мне теперь жить? Ходить на крышу, любоваться открытием ночного парка аттракционов? Без тебя - это будет уже не то. Жить в доме мечты теперь так одиноко, что даже твои лего-человечки, напоминающие о тебе, не спасают. Питер не может понять какого мне, он тебя знал лишь как самодовольную эгоистку с большим самомнением. Да и твоим родителям тоже не понять. Ты для них была лишь частью показухи. Они не любили тебя, как я. Наблюдать за тем, как опускается твой гроб в свежевырытую холодную могилу, тошно. Я плакал как девчонка, как бы ты выразилась. Ты всегда умела заставить меня улыбнуться, даже когда все было плохо. Но сейчас, сгребя в одну большую кучу все моменты, проведенные с тобой, производя в памяти твой голос, прикасаясь твоей одеждой к кончику моего носа, я не могу улыбнуться. Огромный ком застрял внутри моего горла, и мне трудно дышать. Я ни с кем не разговариваю - не могу, мне больно. Будто с твоей смертью - умер мой голос. Знаешь? Я очень любил твой голос. Звонкий и мелодичный. А твой смех навсегда останется в моей памяти - чистый, невинный, запоминающийся, заражающий. Ты всегда была так честна и открыта со мной, что казалось, будто мы знакомы очень много лет, но глубокие чувства открылись именно в тот самый вечер. В вечер дня рождения моего негодного братца Питера, на котором ты намылила ему задницу, всего лишь прижав его к стенке. *** Кто-то вломился ко мне, когда я заныкался в своей комнате, с книгой Уэллса и бутылочкой весьма хорошей жидкости, которую бы ни за что не дал бы попробовать мелкотне, даже полглоточка бы не дал. И тут, когда я "наслаждался" ужасной музыкой, состоящей лишь из "туц-туц-туц" и "воб-воб-воб", ворвалась ты, казалось бы немного испуганная и сконфуженная тем, что обнаружила в комнате меня. Но ты быстро нашла что сказать, задав вопрос про меня. Атысама кто... Я помню, как ты назвала меня тогда, когда я не представился сначала. Глуповатая шутка, хоть и в тот момент я подумал, что чувство юмора у тебя просто от Бога. Для своих шестнадцати, ты выглядела по-взрослому грациозно, без напускного пафоса и без килограмма косметики, что любят наносить девочки твоего возраста. Ты передвигалась по моей комнате, словно всю жизнь тут жила, с грациозностью вольной кошки, которую запустили туда, куда она давно хотела пробраться. Однако, когда ты уселась на мой стул вместе с ногами, впечатление о взрослости, маленько улетучилось. Я предложил тебе выпить. Ты уверяла меня в том, что жизнь в затворничестве, с книгами и выпивкой - отстой. Нужно жить каждой минутой, что дарована тебе. Надо наслаждаться всем, что можешь увидеть. Я лишь отшучивался и говорил, что все хуйня, и я не веду такой образ жизни. Частично, я врал. Но ты и сама это знаешь, не так ли? А потом ворвался мой несносный брат, которого ты заставила обосраться. И что-то переменилось. Ты резко изменилась и стала агрессивной от какого-то страха. В твоих глазах читалось разочарование и печаль, и что-то намекающее на страх, когда ты глядела на меня. Но я просто так тебя не оставил. Вернее, не собирался. Ты сказала, что у тебя свои тараканы в голове, что я ни причем, и что вообще мне лучше сходить на крышу одной высотки, ибо там очень хороший вид. Вручив мне ключ, ты ускакала в толпу, и пропала из виду. Я сжимал в руке ключ, что отдавал теплом твоего девичьего тела, и немедля пошел туда, куда ты сказала, захватив с собой бутылку и заперев дверь, чтобы потом не спать посреди сухих пятен от спермы малолетних секс-терминаторов. Это было волшебно. Зажигались огни парка, отражающиеся в озере. Мертвые громадины оживали и начинали свой круговорот красок. Зрелище стоило того, чтобы выходить из своей тесной каморки и проходить путь длинной в полгорода. Два часа ночи, крыша, и Я, как идиот, стоящей на ней в одиночестве и пялящийся на огоньки. И что могли бы подумать мои друзья из Иллирии? А вообще плевать. Мне было наплевать на все, ради этих нескольких минут жизни. Ты стояла на соседней крыше, дабы меня ничего не отвлекало от зрелища. Так что я всего лишь взял фонарь и помигал им, надеясь, что ты поймешь - я хотел сказать "спасибо". И ты просто исчезла. *** Я до сих пор захожу на твою страницу в Твиттере, смотрю на твои творения из Лего. Жаль, мне ни разу не удалось увидеть их вживую, хоть ты мне и обещала как-нибудь сводить меня к себе. На некоторых фотографиях видны твои руки. Такие худенькие, двуцветные - ладошки белые, а все остальное шоколадное - аккуратно держащие человечка, который что-то делал в воздухе. На некоторых фотографиях есть твое лицо, где ты, довольная, держишь в руках какое-нибудь здание. Мне немного спокойнее, но я все равно не могу улыбнуться. Не могу себя заставить. Это больно. Словно мне разрезают щеки напополам, делая широкую улыбку навсегда, как человеку, что всегда смеется. Я сводил тебя в дом мечты. Я рассказал тебе о том, что когда-нибудь, я куплю его. Ибо этот дом не от мира сего. Старый дом, немного потрепанный временем, но все равно красив. Обвитый плющом, он стоял посреди современных построек такой же необычный, как наша с тобой компания. Внутренний двор этого дома отдельная песня. Густые деревья листвой закрывали обзор на улицу, так что нельзя было увидеть ни машин, ни скучные здания, что отличаются друг от друга лишь расположением первого этажа. Я показал тебе дома, в который мы попали нелегально - через забор. Я хотел тебя подсадить, но ты сначала отнекивалась, но потом заявила: "Если уронишь, я тебя барашики за это". Это была одна из самых эпичных фраз, что ты когда-либо выдавала. Я просил тебя приглядывать за домом, пока я буду в Иллирии. Ты согласилась, расставив повсюду лего-человечков, без которых, ты никуда не выходила. А потом, наши встречи прекратились, пока я не вернулся. И ты сделала кое-что настолько сумасшедшее, что у меня до сих пор, спустя столько времени, иногда трясутся руки - я не верю в это. Ты купила этот дом. И передала право на собственность мне. Ты нервничала, как первоклассница, впервые отвечающая стишок перед всей школой. Да и я нервничал, чего уж там говорить? У меня горло пересохло до состояния Сахары, а руки тряслись, как при болезни Паркинсона. Ты обставила дом в стиле минимализма, но с большим количеством книжных шкафов, уверенная, что я буду много читать в этом доме. Ты всегда угадывала мои ближайшие действия. Я подписал. Я обещал вернуть всю сумму за деньги, но ты сопротивлялась и твердила, что ничего не хочешь слышать про деньги. Все твердила и твердила, что это подарок, за который не платят, ибо за них вообще не платят! Говорила мне своим милым, подрагивающим голоском о том, что я так много тебе подарил со дня нашего знакомства. Я подарил тебе дружбу, которой у тебя, моя дорогая Стокс, не было. Но затем, ты все изменила своим поступком. Изменила мое мнение о тебе, просто перевернула их, нахрен, с ног на голову и сказала, что так и было. Я сам хотел это сделать, но решил, что мне это и не нужно. Что легкость нашего с тобой общения лишь по тому, что мы хорошие друзья, понимающие друг друга. Я уверил себя в этом, не замечая за тобой ничего, что могло бы опровергнуть мои мысли. Да и ты никогда не подавала виду, ведя себя, как всегда - озорно, с неким детским ребячеством, с глубокомысленными мыслями, недетскими поступками и грациозными жестами. *** -Хочешь знать, зачем я это сделала? - спросила как-то раз ты, когда прошло несколько месяцев, с того момента. Я лишь пожал плечами, и ты сказала мне, - потому что я любила тебя Рид. Любила уже тогда, когда взялась за ручку твоей двери, собираясь спрятаться за ней от твоего братца. Влюблялась, подходя к двери. Потеряла рассудок, когда увидела тебя. Я поцеловал тебя в лоб и прижал к себе, бросив сумки с вещами на землю - я только вернулся из Иллирии на летние каникулы. Ты не любила ни прощаться, ни здороваться. Ты просто продолжала разговор на том месте, на котором он остановился в прошлый раз. Как и тогда, когда я собирался подняться по лестнице в дом, который ты подарила мне. Ты вылетела из-за угла и встала как вкопанная передо мной, задавай свой вопрос. За это я тебя и полюбил до беспамятства - что ты никогда не ставишь точки. Ты всегда продолжала незаконченное. Да, знакомить тебя с родителями было бы сущим кошмаром, учитывая то, что ты, как правило, не знакомишься, я просто задаешь вопросы прямо в лоб. Я храню в своей памяти тот первый поцелуй, что ты воровато украла у меня, когда отдала дом за просто так. Это было неожиданно, но приятно. Боже, я готов свергнуть небеса, лишь бы вновь почувствовать их - горячие, пухлые, с кристалликами сахара на губах от кислых мармеладных червячков. Твой поцелуй был настолько нежен, настолько же и робок, что придало ему еще больше шарму, от чего он запомнился так четко. В тот день, когда я вернулся к тебе, ты сказала мне, что скоро оставишь меня. *** Рак желез. Я не помню каких именно. Да я и еле выговорю название этого рака - Аденоканома... Аденома... Ацикама... А и фиг с ней. Мне не нужно было запоминать название этого рака, мне не надо было запоминать рак чего именно. Меня больше убивала мысль, что умираешь. Ты вела себя, как всегда, говоря мне, что должна была это мне сказать - не хотела обидеть меня своей внезапной хворью или смертью. Ты улыбалась мне, шутила, почти полностью переехала в дом мечты, чтобы проводить оставшиеся дни со мной. Мы редко выходили за пределы участка - так, в магазин сбегать, и обратно. Ты часто сидела у меня на коленях, читая вслух какую-то книжку, иногда покашливая и прося передать тебе чай или что покрепче. Ты сказала, что все равно уже помирать, то можно хоть попробовать то, из-за чего, обычно, и заболевают раком, и начала курить. Ты курила тяжелые сигареты, от которых, вначале, сильно кашляла, но в итоге глотка привыкла. Мне не нравилось, что ты куришь. Вернее, мне не нравилось, что ты куришь обычные сигареты. Я всегда представлял тебя в платье годов 60-хх, с аккуратной прической, сидящей на стуле у барной стойки, прося подкурить, держа в тонких пальчиках длинный мундштук с воткнутой в него сигаретой. Меня эта картина просто заставляла забыться от фантастического удовольствия, но я не мог перешагнуть себя, дабы достичь реального, хоть ты и много раз намекала. Я боялся, что если мы сделаем это хотя бы раз, я потом просто не вынесу твоего ухода. Но потом мы сделали это. Ты нервничала, как котенок, хоть и пыталась шутить про малосольные огурчики в баночке и волшебные карандаши в точилке. Такой смущенной и неловкой, я не видел тебя никогда. Ни до того момента, ни после. Да я и сам был не лучше. Словно у меня это было тоже впервые, я нервничал и постоянно вытирал потные ладони о джинсы. Пока все стеснение не ушло, вместе с последней деталью одежды. Право слово, может это с голодухи, или из-за неловкого момента в виде того, что ты умираешь, или из-за того, что мы оба нервничали перед началом, но если бы у меня ну было стопроцентной гарантии, что я у тебя первый, я б решил, что ты этим уже занималась. Признаться честно, Он до сих пор норовит подняться, об одной лишь мысли о тебе рядом со мной. Но я вспоминаю, что этого не будет, и все проходит. Потом тебя не стало. Сначала ты лишилась всех своих роскошных каштановых волос, потом ты исхудала и побледнела. Ты продолжала мне улыбаться, все так же крепко держала меня за руку и нежно целовала в губы. Потом, казалось бы, тебе полегчало. Я обрадовался, готов был забрать тебя из больницы в наш дом, но... На третий день тебя похоронили. Было много прессы, много журналистов, как ты и говорила. Твои родители стояли под черными зонтами, так что лиц их я не смог разглядеть. Но я видел много других лиц. Кто-то плакал, кто-то усиленно фотографировал, кто-то обильно задавал вопросы, пока я не вытерпел и не выпихнул корреспондентов прочь с похорон. Навозные жуки, которым лишь бы обсосать новенькую свежую новость в лице мертвой тебя, и рассказать всем. А на скорбящих - им плевать. Я не остался на фуршет, который устроили после похорон. Вернее, меня туда и не пригласили даже. Там были одни лишь знаменитости, что твердили о том, как им жаль, что их покинула такая юная душа, дарованная Богом, с большим творческим потенциалом, и огромной душой. Фальш! ГРЯЗНАЯ ЛОЖЬ! Никому не было жаль. Все лишь играли скорбящих, даже твои родители были не особо расстроены. Никто из них не знал тебя! Никто, кроме меня, которому ты открылась всей душой. Ты доверяла мне, как доверял тебе я. У нас было столько ТЕХ САМЫХ моментов, на которых мы просто замолкали и молча улыбались друг другу, понимая все, что хотим сказать устами, но говорили лишь глазами, вздохами и прикосновениями. Спустя некоторое время, я устроился работать. Я хотел отвлечься, забыться, напиться. Хотел проорать кому-нибудь в лицо "Убей меня, пока я не сгорбился окончательно". Я загибался без тебя, Стокли. Ты бы сказала, что зря я так убиваюсь, ведь в мире много таких же Стокли Гэллоу, как и она. И что в мире вообще много других интересных девушек. Но и ты не смогла бы понять, что моя жизнь - это ты. Без тебя, мне трудно жить, почти невозможно. Я живу только благодаря воспоминаниям и твоим вещам, что уже успели потерять твой запах. Я так хотел бы вернуть тебя, Стокс... моя дорогая Стокс... Боюсь, я и сам скоро покину это место... Да-да, Ридли Миллиган скоро сгниет в доме мечты, в котором нет Стокли Гэллоу - любви всей жизни, что осуществила мечту. Прости меня, Дорогая. Скоро увидимся, я так думаю. Люблю тебя. Рид. *написано другим почерком* Какой же ты дурашка, Нос. Я тебя барашики, за такие слова.