Чужая любовь

Поднимаясь по лестничной площадке в палату больного, Хатори успокаивает себя мыслью, что он делает это лишь по просьбе Ёшино. Не будь этой его неотложной поездки, Хатори никогда бы не пришлось даже переступить порог этой поликлиники. - Что за неловкая ситуация, - обреченно думает он про себя, открывая дверь в палату. - Впрочем, мы же не чужие вовсе. Во взгляде Янасе, прикованного к койке, впервые за долгое время нет ничего колкого и насмешливого. - Ты? - скорее безразлично, чем удивленно. - Я, - Хатори ставит принесенный пакет с мандаринами на столик рядом с кроватью. И лишь затем: Здравствуй. Как ты себя чувствуешь? Вместо ответа Юу вымученно усмехается, косясь уцелевшим правым глазом на сломанные ноги. - Тормоза отказали. Но жить буду,- и закрывает глаза, будто боясь заплакать. Ёшиюки садится на стул рядом и никак не может отвести взгляд от разбитого лица Янасе. Он в смятении и все никак не в силах понять, тот ли этот надменный и упрямый друг Ёшино сейчас перед ним. Сколько лет они знакомы - двенадцать? тринадцать? И ни разу за все это время Хатори не видел Янасе таким сломленным. А все началось в тот тихий весенний вечер, когда... * * * Резкий протяжный звук дверного звонка вырывает Хатори из привычного безмятежного, спокойного мира. - Наконец-то вы познакомитесь, - радостным голосом говорит Чиаки, направляясь к двери, чтобы впустить гостя - растрепанного кареглазого мальчишку, с которым Ёшино учится в одном классе. Но Хатори не чувствует радости от этого знакомства, хотя и изображает слабое подобие улыбки. Гость ему не нравится. От него веет опасностью, еще смутной и непонятной, но Ёшиюки чувствует ее и сразу пресекает все попытки Чиаки хоть как-то подружить их. Ведь это же совсем чужой человек... Но это не его дело. Позже Хатори начал осознавать, что между Юу и Чиаки есть все же что-то неуловимо общее. Может, дело в характере, жестах, темпераменте, схожих вкусах и взглядах на жизнь...? А самым поразительным было то, что эти двое будто чувствовали друг друга. Словно им было достаточно тени взгляда, едва уловимых движений губ, недосказанного слова. И понимание этого неимоверно расстраивало Ёшиюки. Но даже при всем желании он не мог с этим ничего поделать. Потому что это не его дело. Сейчас и не вспомнить, когда он понял, что Янасе влюблен в Чиаки. Осознание этого факта словно впитывалось в него с каждой улыбкой Юу, предназначенной для Ёшино, с каждым касанием и взглядом. И потихоньку ревность превращалась в мучительную ненависть. Мучительную, потому что приходилось скрывать свою неприязнь от Чиаки - потому что нельзя, нельзя его расстраивать понапрасну. И только изредка, оставаясь наедине с Янасе, можно отвечать на его колкие замечания и не скрывать своих истинных чувств. Взаимная ненависть стала их общим, тщательно оберегаемым секретом. Хотя они оба, конечно, предпочли бы не иметь ничего общего. А Ёшино все так же ничего не замечал, пребывая в твердой уверенности, что оба его лучших друга прекрасно ладят между собой. Но вот только иногда, когда становилось совсем невмоготу, Хатори хотелось перестать лицемерить, послать все к черту и признаться Чиаки во всем - и тогда уж будь что будет! Но стоило ему заметить холодную ухмылку Янасе, как он тут же возвращался на землю. К такой уже привычной лжи. Ведь это совершенно не его дело. И все же Хатори не мог не заметить, как же все-таки много он значит для своего друга. Ведь иногда, оставаясь ночевать у него дома, взьерошенный и немного забавный Ёшино прижимался к Хатори и сквозь сон просил никогда его не покидать. На что Ёшиюки мог только счастливо улыбаться и слегка касаться его губ собственными - не решаясь на большее, хотя его самого уже давно мучали сны совершенно другого характера. О том как обнаженный, непривычно томный Чиаки лежит перед ним, совершенно не стесняясь своей наготы и зовет его к себе, бесстыдно раздвигая ноги... После таких снов Хатори просыпался донельзя смущенными старался поскорей забыть об этом. И это ему вполне удавалось, пока он случайно не сталкивался взглядом с Юу, в глазах которого он читал то же желание, которое снедало изнутри его самого. Хотя это все так же было не его делом. А после мир вдруг перевернулся и те самые сны, не дававшие ему покоя столько времени, словно просочились в реальность. Он начал встречаться с Чиаки. А поцелуи и касания, о которых он раньше не мог и мечтать, вдруг в мгновение ока превратились в такое привычное занятие. И теперь, случись Янасе нагрянуть к ним с визитом, Хатори не упускает случая продемонстрировать, кому же на самом деле принадлежит Ёшино. Чиаки не понимает, почему Тори в присутствии Юу учащает свои ласки, и смущается этого, хотя не может признаться даже самому себе в том, что ему все это безумно приятно. А Хатори все целует его и старается поймать взгляд Янасе:"Смотри, смотри же, кого он выбрал". Но Юу лишь поджимает губы и отворачивается, пытаясь сделать вид, что все это не его дело. * * * Много воды утекло с тех пор и Хатори уже давно не тот прежний Хатори, а Янасе... оказался здесь. Изменилось ли между ними что-то или все по-прежнему: раздраженные взгляды, ехидные реплики, презрительные замечания? На правом безымянном пальце Ёшиюки видит обручальное кольцо. Янасе женился два года назад на одной из ассистенток Чиаки - миловидной, но недалекой, по мнению Хатори, девушке. На церемонию бракосочетания был приглашен лишь Чиаки. Хатори же дождался лишь саркастичного:"Ты тоже можешь прийти. Если хочешь." И тогда он назло Янасе не захотел. Хотя, может, он попросту не захотел поверить в то, что теперь их ничего, совершенно ничего больше не связывает с этим надоедливым, язвительным, но таким привычным придурком... - Что, завидно? - из размышлений его вытягивает слегка ехидный вопрос Янасе. - Полгода копил на это кольцо. Если хочешь, можешь записать адрес магазина. Хотя, с твоей-то зарплатой только на мандарины наверное и хватает... И Хатори почти улыбаясь отвечает ему что-то в уже почти полузабытой резкой манере. А мир словно на мгновение становится прежним. Все-таки между ними действительно есть нечто общее. Они оба любят Ёшино и желают ему счастья - каждый по-своему. И чтобы понимать друг друга им достаточно лишь тени взгляда, едва уловимых движений губ, недосказанного слова... Чтобы продолжать говорить ни о чем. Чтобы оставаться чужими.