Особый вид прекрасного

Нерешительно переступив с ноги на ногу, Нанаба подалась вперед и коснулась губам поросшей русой щетиной мужской щеки. — Я очень прошу тебя. Очень-очень. Майку всё это откровенно не нравилось. Он, конечно, своим ребятам вроде бы только командир, и, хочется надеяться, не самый плохой, и всё-таки за каждого душа болит, как за родного, на сколько её хватает этой души. У Майка пока на всех хватало. И вот то, о чем просила Нанаба ему совсем не нравилось. — У неё своя группа, мне некого туда поставить. Отдохнет в положенный ей день. Запустив руку майору за ворот, капитан нагло подвинула бедром его локоть и устроилась на широких командирских коленях. — Я её заменю, повожусь один день с двумя группами, так что, считай, нашел человека. Он мотнул головой, чтоб она отстала, но Нанаба впилась, как клещ, уцепившись за воротник, и задышала в ухо: — Я же никогда ни о чем тебя не прошу. Пожалуйста, ради меня, единственный раз. Да черт бы их побрал, этих девок. Из ветеранов их у Майка две — Нанаба и Рене. Если за Нанабой он ещё может присматривать в оба глаза, то с Рене посложнее. Нашла с месяц назад какого-то «отличного парня» в городе и влюбилась не на шутку. Он от неё, якобы, вовсе без ума, не проходило такой отлучки, чтобы Рене вернулась без букета, а вот теперь и вовсе позвал с родителями знакомиться, так совпало, что у отца юбилей. И именно завтра. Этой дурочке так хочется этих «серьезных отношений», а Майк подозревал, что уже припекает замуж, что рискнула даже к Нанабе кинуться. А эта, вместо того, чтобы далеко послать, как обычно таких просителей, вдруг прониклась глубиной чужих романтических чувств и рванула к Майку упрашивать отпустить Рене не в очередной выходной. А Майк неожиданно уперся, и никакими поглаживаниями и потираниями бедер его стало не пронять, и тогда в отчаянии Нанаба выбросила последний козырь. — Я возьму тебя с собой. — Чего? — В отпуск поеду в деревню и возьму тебя с собой. Тупик. С родителями потащит знакомиться. И что тут скажешь? Да — значит, в обмен надо отпускать Рене, нет — значит, он сам с родителями знакомиться не хочет и тут уж недоумение, а потом и обида, обеспечены. Хитрая зараза. Пришлось изображать согласие, а потом поспешно спихивать капитана с колен, чтобы напрочь не выветрить из головы последние мысли о работе. Ради такого случая девчонки собрались в комнате Рене ещё ранним вечером. — Ты платье наденешь? — сияла Петра так, словно завтра она сама повезет капрала Ривая знакомиться с папой. У него-то самого родителей нет. — Нет, — фыркнула Рене, — в форме поеду. — Так его отец в торговой гильдии состоит? — уточнила Нифа, навалившись на спинку нанабиного стула. — Ага, в мануфактурной. Рене крутилась перед зеркалом в половину её роста и то набрасывала сверху кофту, то снимала. — Да надень уже, — сказала Нанаба, — замерзнешь же вечером. — Но она не подходит! — с досадой ответила Рене. Крупной вязки серая кофта и вправду не слишком гармонировала с легким летним платьем. — Вернешься больная, Майк меня вообще убьет. Девушки встрепенулись, зашелестели нестройным хором: — Как ты вообще его уговорила? Помявшись, Нанаба созналась: — Обещала познакомить со своими. Он, конечно, желанием не горит, но мне-то об этом не скажет. — Зря ты, — Петра пожала плечами под тонкой рубашкой, — он тебя любит, а ты с ним так. Та отмахнулась: до отпуска ещё дожить надо. А Рене всё перебирала свой гардероб. В итоге остановилась на том же платье, но без кофты, и тонком летнем шарфике. — Днем тепло, вечером в доме будем, а потом даст мне свою куртку или пиджак, так даже лучше. Долго ещё они перебирали сережки, разглядывали новые туфли, не сходились в споре распустить ли волосы или заколоть наверх. Нанаба уходила последней и, желая спокойной ночи, точно знала, что капитан ударного отряда Рене ещё очень долго не уснет, а будет лежать в постели, то и дело поглаживая новенькие, специально по случаю купленные шелковые чулки с ажурными подвязками. На другой день Рене вернулась рано. Нанаба увидела, как промелькнуло в едва забрезживших сумерках синее платье, когда вышла из штаба с журналом для записей расхода газа, сегодня записей нужно было сделать вдвое больше — за свою группу и за группу Рене. Нанаба рванула следом. — Эй. Как съездила? Только темный хвост мелькнул в лестничном пролете, а Рене уже неслась по коридору. Щелкнул дверной замок. Нанаба, зажав подмышкой тяжелый журнал, постучала. — Эй, подруга, ты как? Случилось что? За дверью раздался треск, словно кто-то сдирал с себя платье, не распустив завязок. — Рене, это я, открой. Ты в порядке? Из-за двери всхлипнули: — Уходи. — Рене, открой. Если ты в порядке, я уйду, — в голову полезли страшные мысли, вплоть до ссадин, синяков и кровавых потеков. — Или позову Майка, ему быстро откроешь. Что бы ни случилось, а командиру не открыть нельзя. Но видеть командира Захариуса — последнее, что хотелось бы сейчас капитану Рене. Кутаясь в длинную кофту, она шагнула вглубь комнаты, отперев замок. Нанаба сразу закрыла за собой. Замок барахлил, нужно было приподнимать дверь, чтобы собачка точно вошла в выемку, но Нанаба сама жила здесь когда-то, так что хитрость знала. Первый взгляд упал не на заплаканное лицо — чулки целые и даже не мятые, хвала стенам. — Рассказывай. Рене сдернула подвязки, скатала дорогущий, в половину разведческого жалованья, тонкий шелк и швырнула его за кровать. — Ну-ну, — покачала головой Нанаба, — прям уж. Поссорились? Нанаба никогда не встречалась с гражданскими. Вернее встречалась, но так, несерьезно. Кто знает, какие они, всё-таки не военные. Тем временем Рене натянула простые тонкие носки, скинула на пол покрывало и залезла под тонкое летнее одеяло, оставив снаружи один только нос. Нанаба отложила журнал и присела рядом. — Не понравилось? — Они смотрели на меня, как на жабу. Как на мерзкое что-то. Знаешь, что мне мамаша его сказала? «Это вилка». Это вилка! Как будто я из пещеры какой-то вылезла. А папаша, знаешь, что он заявил мне через час? «Милочка, как приятно было познакомиться, жаль, что Вам пора». — А он? — спросила она, подразумевая такого серьезного, по уши влюбленного ухажера Рене, перед глазами сама собой всплыла сцена, которую Нанаба устроила бы матери, вздумай та поучить Майка есть вилкой. — Проводил до конца улицы, — и спряталась под одеяло целиком. Нанаба принесла графин с чистой водой, удостоверилась, что ничем утешить не может, заглянула к Петре в соседнюю комнату, и, попросив периодически заглядывать к Рене, ушла. Возвращая журнал на место, Нанаба столкнулась с Майком. Он сунул ей сладкую булку и спросил почти утвердительно: — Рене вернулась уже? — А ты откуда знаешь? — Вижу по твоему лицу. В их комнате Нанаба сперва переоделась, заварила чай и только после сказала: — Она им не понравилась. — Я знаю. Половина булки не добралась до рта. — Откуда? Хмыкнув, Майк отпил из своей огромной, под стать ему самому, кружки. — Надо было сразу… Не решился как-то, всегда надеешься на лучшее, а я вас всех люблю и хочу, чтобы все были счастливы. Забываю, что так не бывает. — Так ты заранее знал? Ты знаешь его отца? Откуда? Я даже имени этого парня не знаю. — Нет, я с ним не знаком и не знаю имени, и мне это не нужно. Достаточно того, что она сама рассказывала. Взрослый мужик вертится в торговом деле родителя, в надежде со временем всё это унаследовать, о собственном выборе там и речи не идет. А то, что разведчица не подходит в качестве избранницы наследнику успешного торговца, дураку понятно. Нанаба промолчала, пережевывая булку и мысль. — Знаешь, я со своим стариком долгие годы не мог нормально общаться. С одной стороны он вроде бы смирился с моим выбором, гордился даже, это я точно знаю, и всё равно надеялся, что я брошу армию и вернусь домой. Ни один мой приезд не обходился без скандала. Хорошо хоть сестра есть, подарила ему внуков, а то он мне вообще жизни не дал бы. — При чем здесь ты? Майк печально улыбнулся и посмотрел ласково. — Скажи, много ты знаешь наших девочек, которые вышли замуж за гражданских? Только кинувшись было перечислять Нанаба замерла, рассматривая свою растопыренную пятерню. Хотелось загибать пальцы, приговаривая: да полно же, Франц и Эрна, Марк и Джуна, Джин и Хлоя, только оказалось, что и Франц, и Марк, и Джин — разведчики. Сержант, лейтенант, майор — славный и доблестный легион разведки. — Черт. — То-то же. — Но… Но наоборот же много! Паул женат, Крис, да даже Эрд! — у всех жены из гражданских, детишек рожают, живут себе, ждут их из экспедиций. — Наоборот… — Майк осторожно тронул её за руку. — Не сердись, моя золотая, но разведчица — это не жена. Вы, как отдельный вид цветов, очень красивых, замечательных, правда, но не оранжерейных, они не для букетов, понимаешь. Наши между собой женятся, потому что страшно, а гражданский никогда на это не пойдет. Никогда. Привези я домой разведчицу, мой старик решил бы, что я совсем спятил. Нанаба молча отняла руку. — Ты говорил, что мы семья. Майк снова взял её за пальцы и потянул к себе, усаживая на колени. — Мы — да, но разве я гражданский? И разве я слушаюсь покойного папу? Ночью Нанаба не спала, придавленная грузом осознанной обреченности. В мире, где так мало людей и так много титанов, они — изгои, отдельный, выживший из ума вид, с которым никто не хочет сближаться. И уж совсем отдельный вид — глупые, сумасшедшие разведчицы, которые в большинстве своем даже не понимают своей отгороженности от нормального мира, от мира мужчин не-разведчиков. Рано утром в дверь заспанной и заплаканной Рене постучали. Она аккуратно отложила расправленные наплечные ремни на кровать, чтобы потом не распутывать снова, и открыла. На пороге, сияя улыбкой, стояла бодрая Нанаба с двумя парующими кружками в руках. Рене взяла одну и вдохнула смородиновый аромат, перемешанный, кажется, с малиной. — Ты знаешь, я тут ночью подумала, — сказала Нанаба, привалившись к косяку, — а как тебе Хеннинг? Ты ему давно нравишься, и он, кстати, первый кандидат на новую майорскую должность, ну, это между нами, но из надежного источника, — источника, который, почесывая подбородок, ещё только поднимается с постели. Рене рассмеялась.