Шутка

      После приглашения Тошии в группу, он держался Каору и его спины, полагаясь и доверяя, используя его как мост к остальной части коллектива. Даже звал «семпай», пока не расслабился и не стал водить крепкую мужскую дружбу с Андо. Шёл 1998 год.       После очередного успеха, казавшегося тогда вершиной Эвереста, Дайске за сценой обнял Шинью за шею и крикнул группе, что приглашает к себе на вечеринку. Кё, к удивлению Ниикуры, не возражал, чем вызвал недюжинный интерес, потому что квартиру Дая он не любил. Шинья молчал; в то памятное время он ещё был привязан к порывистому и улыбчивому Дайске, воспринимая любые его поступки по отношению к себе как дружеско-братский жест, при этом «семпаем» он его почему-то не называл. Тошия улыбнулся во все кривые, но свои, вытирая пот с выбеленного лица. Каору согласился.       - И больше никого не будет? – удивился он, спросив Дая, снимающего у зеркала макияж.       Андо покачал головой и перебил открывшего рот Каору:       - Сегодня приват-вечеринка. Будут только Dir en Grey. Мы должны отпраздновать это по-своему.       Поддержать дух группы. Ты согласен? – он испытующе посмотрел на него через зеркало.       Каору откинул с лица фиолетовую прядь и усмехнулся:       - Ну да.       Первым занял ванную Тоору. Дай предложил Шинье пойти за выпивкой, под предлогом, что у него самые сильные руки и самые красивые, но тоже сильные, ноги. Каору помогать не рвался, чувствуя усталость и боль во всём теле. Хара остался ждать очереди в душ, и курил на кухне, пока Ниикура мыл посуду Андо.       - Брось это, - сказал Тошия, подходя к Каору и вставая спиной к старому кухонному гарнитуру.       - Сейчас закончу и брошу, - отозвался Ниикура, ненавидевший беспорядок и грязь в зонах отдыха.       - Пошли, пока никого нет, я тебе кое-что покажу.       - Это что ты мне можешь показать, чего я не видел, - с издёвкой усмехнулся Каору.       - Просто пойдём! – он потянул его за руку.       Каору бросил полотенце и поддался Тошимасе - от улыбки у последнего щурились глаза и появлялись солнечные морщинки. Слабость к губам Тошимасы было его большим секретом, даже для себя самого. Только ему он мог уступить там, где противился всем остальным. А Хара, как знал, и не прерывал контакта лицо к лицу.       - Зачем нам спальня… - не без смешка, за которым скрылся и страх, и надежда.       - Я же говорю. Сейчас покажу…       Тошия закусывает губу и выдвигает нижний ящик платяного шкафа.       - Приблу-у-удный археипископ… Это что за хрен…       У Хары загорелись глаза, а Каору продолжал:       - Да это же набор эсосовика!.. Ты… ты посмотри блин что творится…       - Моль в обмороке, - шутит Тошия, внимательно наблюдая за Ниикурой, который то тянет руку, то отдёргивает, весь мнётся, и боится, и поражается, не зная ко всему, куда от посторонних глаз деть свой девственный интерес.       – Вот уж не знал, что он таким занимается… не зна-а-ал… А это… да, это. Это… что?       - Стек. Для верховой езды.       - Ого. А это? – указывая пальцем, как ребёнок в лавке.       - Это сбруя, Каору-кун.       - Ш-што?.. – чуть поворачивая голову, но взгляда от кожаных фиксирующих ремней с кольцами не отводя. Он потянул руку и достал кляп-шар с зажимами на соски. Повертел его в двух пальцах руки и брезгливо положил обратно. Зажимы, грузики, бондажные крюки, маски, наручники, кляпы, сбруи, ошейники, спанки и шлёпалки, бандажные наборы, прочие девайсы – глаза разбегались, стоило Тошимасе выдвинуть очередной ящик.       - А тут, - сказал он голосом искусителя и раскрыл дверки.       Ниикура отшатнулся назад:       - Блять.       Хара засмеялся, отчего вместо глаз остались только полумесяцы. На вешалке висел латекс, кожа: шорты с завязками, корсеты, чулки, перчатки, целые костюмы. Не было того завидного изобилия, как в специализированных магазинах, зато явный эксклюзив. Так казалось на первый взгляд Каору, в свои годы лишь смутно представлявшему, что с этими атрибутами нацистских пыток нужно делать.       - Я вас потерял.       В комнате появился Тоору, ероша волосы полотенцем, с голым торсом и вопросительным лицом. Тошия резко закрыл шкаф и прильнул к нему спиной, загадочно улыбаясь, и переглядываясь с Каору, будто заговорщик.       - А что вы…?       Кё не дали закончить. Хара подтолкнул его к выходу и громко, театрально сказал:       - Пойдём поедим! Я та-а-ак голоден! Вот тебя бы съел. Да-а. Осилил бы всего, к тому же ты не слон – раз, два и всё…       Каору остался в комнате - наедине со шкафом, таящем в себе соблазн и грехопадение. Он некоторое время смотрел на него, будто тот мог заговорить ящиками, захлопать дверцами. Ничего не происходило, и Ниикура направился к выходу, считая, что ему лучше последовать в кухню за остальными.       Тоору грыз яблоко за столом, где Хара подкуривал ему сигарету. Такой интим смутил Каору, не замечавшего прежде особой близости между двумя астрологическо-кармическими противоположностями.       - Ты пойдёшь в душ? – спросил Тошия.       - Да. Надо волосы с лака… лак с волос смыть…       – Иди, я дождусь Дая и Шинью, - уступил Хара.       Осталось только пожать плечами. Когда Каору вышел, все уже выпивали. Дай кричал тост, проливал пиво, поддерживая нужный градус атмосферы. Тошия помахал Ниикуре рукой, подзывая сесть между ним и Тоору.       Осилив ящик пива, речь зашла о будущем группы. Дайске сказал ключевую фразу вечера:       - Я ЗНАЮ, ЧТО нам нужно.       Он не стал ходить вокруг да около и объяснил свою идею просто:       - До нас было чертовски много. Но если выкинуть из списка историю музыки прочих стран, и поставить нас в самую середину японского рока… Ребята! Мы должны совершить переворот! Пусть говорят, что это слишком, или что наш эпатаж на гране пропаганды… секс-пропаганды – не важно. Это наш долг!       Кё прыснул. Его идиотский смешок привлёк только Каору, остальные слушали преувеличенно внимательно. Кажется, Дайске и самому нравилось быть идейным центром. Итог был таков – все пятеро собрались у уже известного Ниикуре шкафа. Он до последнего не верил, что Андо откроет именно его, вытащит именно те вещи, со словами – вот оно.       - Чтобы вы меня поняли, доподлинно верно, я что предлагаю – испытать. Да. Да, испытать. Вот, Тошия например. Двадцать пять процентов аудитории – его фанатки. Сделаем фотки в паре костюмчиков и оценим реакцию. Да хотя бы нашу. Тошия-кун, ты не будешь против?       Каору считал, что тот откажется. В сугубо мужской компании можно было позволить себе грубость или низкое поведение с женщиной, для понтов, но подобное было прямым унижением, пусть и выглядело как псевдонаучный эксперимент. Но Хара сказал:       - Ладно.       Почему не Шинья, спросил себя Ниикура, заметив, что тот, в своей манере сдержанной улыбки, ещё накрашен, немного пьян и безмолвно смеётся, сдерживаемый ударами локтя в бок со стороны то Андо, то Кё – то есть готов и к прыжку с самолёта, и к прыжкам в кожу бондажа. Его мысль прервал голос Дая.       - Кё, поможешь со светом?       - А-га.       - Принеси нам по пиву Шин?       Тот послушно кивнул. Один Каору остался без указаний. Привыкший организовывать процесс, он оказался на обочине, и только смотрел, как все расходятся.       - Поможешь с застёжками? – послышался голос Хары из-за спины.       - Почему ты согласился?       Тошия пожал плечами, дёргая за собачку – молния не поддавалась. Он повернулся к Каору спиной, без слов прося справится с замком на кожаных шортах, по бокам которых простым узором вилась лента, оголяя кожу бёдер.       - Здесь же все свои, - запоздалое оправдание, пока Ниикура вёл отчаянную борьбу с собачкой молнии.       - И тебя ничего не смущает?       - Немного.       Он развернулся к сидящему на небрежно застеленной кровати Каору, и, заведя руки назад, проверил замок. Ниикура оказался лицом у живота Тошимасы, его взгляд невольно упал на бугор в чёрной коже. Он сглотнул, ища место, куда мог бы этот бесстыжий взгляд отвести.       - Спасибо. Что лучше выбрать?..       Тошия вытянул руку и достал из шкафа две вешалки, приложил к груди, предлагая выбор Каору, но тот отказался выбирать. У него стало портиться настроение, и начинал раздражать пьяный смех с кухни. Хара вздохнул, не добившись ответа, и сел рядом.       - Хочешь пива?       Он отказался, качнув головой в сторону.       - Мне приятно, что ты заботишься обо мне, Каору-кун. Только я уже согласился и не хочу никого расстраивать. Тебя тоже. Давай фотографировать будешь только ты? Перед тобой мне не будет неприятно или стыдно. И фотографии тоже посмотришь только ты. Если получатся, покажем остальным, если нет – то ничего не получат. Что скажешь?       Каору сделал круг головой и остановил её в положении на груди, посмотрел на Тошию из-под бровей, уголки его губ, будто невидимым иголками поднятые и прижатые, дрогнули. Надув щёки, он выдохнул и кивнул.       - Тогда поможешь с этим?       Окинув взглядом кожаные ремни с кольцом, которое, видимо, должно было быть на груди, он задался вполне логичным вопросом:       - А как?       - Дай-кун!       - Всё что ли?       Андо что-то ел, и в руке у него была бутылка пива. Он остановился и присвистнул.       - Я не ожидал… такого. А вы не переборщили…?       - Норма-ально, - кивнул Тоору, махнув на Андо рукой, мол, кого вы слушаете.       Шинья открыл рот и как завороженный прошептал: Мана-сама.       Помимо шорт, на нём был корсет, ошейник, латексные чулки выше колена и накидка из прозрачного шифона, очерчивающая его плечи, подчёркивающая шею, контрастируя с кожей.       - Накрась губы, - предложил Тоору.       - Чем я их тебе накрашу?       - ЕСТЬ! Есть! – вспомнил Андо, и пока искал в тумбе у кровати, объяснял: - Бывшая оставила у меня две помады. Я не смотрел какие, но вдруг подойдёт.       Он выудил только одну - яркий, насыщенный цвет «Rose», ушедший от алого оттенка в винное бордо. Кто бы ни была эта женщина – у неё был вкус, подумал Ниикура.       Глаза у Тошии ещё оставались накрашены: тонкая подводка, чтобы подчеркнуть разрез глаз, тушь, и откорректированные карандашом брови – этого было достаточно для доведения красивого лица до идеала, несмотря на сложности, через которые ему, макияжу, пришлось пройти. Губы Хара накрасил неровно, и даже смазал край, пытаясь подправить неумелой рукой получившийся изъян. Эта оплошность воодушевила Дайске и он предложил оставить как есть, мол, так развратнее. Каору возразил:       - Так вульгарнее.       Дело дошло до фотоаппарата, и он волшебным образом нашёлся на тумбе, которую недавно обшаривал Дай. Свет никто не приготовил, понятия не имея, где достать те профессиональные штуки, которыми пользовались осветители на съёмках. Совместный тупняк вызвал общий коматоз действий: кто-то ходил из стороны в сторону, из комнаты в комнату, что-то приносил и уносил, зависал то тут, то там. Каору не выдержал, понимая, что он единственный, кто сохранил рассудок в трезвости, потому попросил всех, наконец, уйти. Как ни странно, комнату покинули сразу, кроме Тошимасы, поправляющего латексный чулок на левой ноге. Чувство изумления подобным эксцессом поселило сомнение в сердце Ниикуры – его никогда не слушали с первого раза, как это бывает с лидером, управляющим одногодками с большими амбициями. Может он что-то пропустил? Разве Тошия уже успел сказать, что при съёмке никто не будет присутствовать, кроме них двоих? Или всё было понятно без слов?       - Начнём? – Хара отпил из бутылки и отставил её к кровати.       - Нет! Стой… - Хара перехватил Каору за руку, поджимая напомаженные губы, глядя взволнованно из-под накрашенных ресниц. – Этих будет мало. Можно я покурю?       Ниикура достал свои сигареты, сев рядом, подкурил ему одну и отдал, затем протянул новое пиво. В комнату заглянул Дай, за ним вошёл Шинья. Он выглядел смущённым и не встречался глазами с Каору. Ниикура решил, что пьяный Дайске его на что-то разводит. Они поинтересовались процессом и попросили показать фотографии, но Тошия рассказал об их с Каору договоре и, почему-то, Андо признал правильность подобного консенсуса, поддержав Хару и в том, что меньше сотни снимков не должно быть, ведь это какое-то там правило. Ниикура хмуро принял все доводы и попросил принести ему что-нибудь покрепче пива. Было исполнено с оговоркой не шуметь - Тоору спал.       Рассеянный поначалу Тошимаса, постепенно вошёл в раж, а Каору перестал фотографировать в одном и том же положении – стоя деревом над лежащим камнем. Выпив горько-сладкого ликёра чешского производства, он начал говорить с Тошией, потом осыпать комплиментами, от которых краснел больше, чем их адресат. Ниикура стал двигаться, дабы скрыть своё возбуждение, скручивавшее его нутро и напрягавшее мужское (неисправное) достоинство (ведь… это же Тошимаса).       Стоило Тошии сделать неаккуратное движение ногами или повести плечом, и Каору делал секундный полёт в перевёрнутой центрифуге. Когда Хара улыбнулся устало-томно, будто разморенный жарой и лаской, искупанный в любви и поклонении, точно Эрос скульптуры конца семнадцатого века, Ниикура, как и Психея, уронил свою каплю горячего масла, будя любимого.       Кульминационный, глубокий поцелуй и поднятая бурей страсть прервала вспышка фотоаппарата. Каору замер, нависнув над Тошимасой, лежавшим с трепетавшими ресницами на закрытых глазах.       - Попался, – незлая ухмылка на лице Андо говорила лучше любых слов.       Никто из них уже не казался пьяным, и выглядели они точно актёры, услышавшие слово «стоп». Каору еле слышно сказал Тошии: «Извини». Поднялся и в полной растерянности, доведённой почти до отчаяния, в зачинавшемся пламени гнева, обернулся к шутникам. Он не открыл рта, не зная, что нужно говорить, когда нарушаешь бесстыдно спровоцированный строгий запрет. Молчали и остальные, ожидая реакции. Он выдавил:       - Молодцы… Долго придумывали?       Дайске приблизился и поднял руки, словно показывая, что безоружен. Повесил на шею Ниикуры тот самый фотоаппарат. И сказал спокойно:       - Каору. Расслабься уже.       И он ушёл, вытолкнув вперёд Тоору и Терачи. Каору опустил глаза на грудь, где мёртвым куском кремния, висел фотоаппарат. Шок и дезориентация, обида, глубокий стыд – всего было слишком много, чтобы думать, как действовать дальше. Рука Тошии потянула к себе. Он обернулся на него.       - Не злись на них. Дайске сказал, я нравлюсь тебе. Хотел убедиться, что это так.       - Убедился? – спросил Каору, с лица которого не сходила обида.       - Да, - он улыбнулся и снова потянул, заставляя опуститься для поцелуя.       Последующие события Ниикура помнил лишь кадрами, которых не останется на плёнке, которые за давностью обрастут туманом, о которых никто не упомянет ни в шутку, ни со зла, о которых сам Каору будет думать редко и с затаённой улыбкой на губах. И позже, сидя вдвоём с Андо на кухне, он спросит:       - Откуда у тебя столько этого барахла?       - Украл для себя, - пошутит Дай.