Две встречи

— Кисэ Рёта, — преувеличенно торжественным тоном спросил Аомине, — ты выйдешь за меня? — Но… — Кисэ казался растерянным, однако в глубине его карих глаз уже зарождались золотистые искорки радости. — Я ведь даже имени твоего не знаю, Аомине-чи. — В смысле, — Аомине стушевался и обвел взглядом зал аэропорта, где им довелось сегодня встретиться, — не сейчас, конечно. Да мы и не знакомы почти… Но потом, когда-нибудь? — Да, выйду, — блондин решительно кивнул. — Обязательно выйду. — Дайки, мое имя — Дайки. Аомине сделал предложение «руки и сердца» на второй день своего знакомства с Кисэ, а свадьба… Их свадьба состоялась много позже. *** Когда они встретились в первый раз, Кисэ работал баристой в популярной сети кофеен, а Аомине заскочил туда однажды выпить кофе после занятий в университете. Кисэ только-только переехал жить в Токио и чувствовал себя в этом большом городе самым одиноким человеком на свете. Аомине грозило отчисление из университета за пропуск занятий, и хорошего настроение не прибавляла недавняя ссора с подругой детства. Кисэ очень хотел найти человека, который смог бы прогнать его одиночество. Аомине думал о том, как сказать родителям про отчисление, просчитывал, когда Сатсуки надоест на него дуться. В тот день они встретились. Их первая встреча была вспышкой — яркой, обжигающей, но в то же время теплой и согревающей. Рёта сразу обратил внимание на угрюмого высокого парня в очереди, то и дело тяжело вздыхающего и хмурящегося, словно он был страшно недоволен или чем-то очень сильно обеспокоен. Подписывая для него бумажный стаканчик с кофе, Кисэ, не сдержавшись, хихикнул и приписал к строгой фамилии «Аомине» совсем нестрогий суффикс «чи», и получилось неожиданно душевное и милое прозвище «Аомине-чи». — Это что? — Дайки недоуменно нахмурился, а Рёта — блондин в фирменной рубашке заведения — лучисто улыбнулся ему и подмигнул: — Для хорошего настроения. — Эм… Спасибо, что ли. — Паршивое с утра настроение в самом деле начало улучшаться. Совершенно без причины: от улыбки незнакомого парня, протягивающего ему стаканчик с горячим кофе. Вечером народу в кафе было совсем немного; Дайки стоял один в очереди, и Рёта решил позволить себе вольность — сказать чуть больше слов, чем полагало обычное дежурное приветствие. Тем более, если собеседник выглядел настолько грустным и подавленно-задумчивым, каким казался темноволосый парень. — Слушай… Слушайте, Ао… ммм… — Кисэ скосил глаза на зажатый в руке Дайки стаканчик и, прочитав собственноручно сделанную надпись, продолжил: — Аомине-чи, не знаю, что у Вас сейчас происходит в жизни. Возможно, полная лажа, как и у меня. Но, поверьте, однажды всё станет гораздо лучше, главное, сейчас не сдавать и не опускать руки. Иначе есть шанс упустить что-то по-настоящему ценное. Его слова всколыхнули душу Аомине, напомнили о чем-то важном и полузабытым. Вдруг на ум пришли взметнувшиеся при развороте нежно-розовые волосы и такой родной — любимый — взгляд вишневых глаз, когда не менее вишневые губы неуверенно шептали: «Дай-чан, Дай-чан». Сатсуки. Имя колокольным звоном пробежалось по натянутым нервам и застыло где-то на губах, когда Дайки, торопливо подхватывая отставленный было на столешницу кофе, пробормотал: «Благодарю» — и выбежал из гостеприимного заведения, кажется, даже не заметив, как сбил с ног около выхода заходящего в кафе молодого человека. По дороге к новому дому Сатсуки Аомине вспоминал, как они с Момои разругались в последний раз из-за ее чертова переезда. Он тогда наговорил ей много лишних грубостей, испугался, конечно, что потеряет ее, если перестанет каждое утро видеть ее сонную мордашку в окнах соседнего дома. Теперь Момои жила в другой части города, и они по-прежнему не разговаривали — вот уже полтора месяца хранили в сердцах взаимную обиду с не менее взаимной симпатией. Тем же вечером, уже ближе к глубокой ночи, Дайки стоял перед квартирой Сатсуки и, до упора вжимая дверной замок, надеялся, что еще не слишком поздно. Ни для чего не поздно. Они еще точно успеют и помириться, и поговорить обо всем, что было за эти страшные полтора месяца… Сатсуки, разумеется, упрекнет друга за то, что тот так много пропустил в учебной программе, а Дайки пренебрежительно хмыкнет и промолчит, не рассказав, что каждый его пропуск был из-за нее: из-за того, что, не появляясь в университете, он неизменно приезжал сюда, к ее квартире, и тупо стоял на лестничной площадке, не находя в себе сил на то, чтобы сказать элементарное «привет». Сатсуки ни к чему было бы об этом знать, да и… Это здорово смущает — говорить подобные вещи. Момои открыла дверь спустя минуты полторы, сонно протирая глаза, поджимая губы, сдерживая зевок и на ходу плотнее завязывая пояс на махровом халате небесно-голубого цвета. — Дай-чан? — ее глаза изумленно распахнулись, и Аомине, мгновенно забыв все заготовленные раннее слова, сделал шаг навстречу и сгреб в охапку несопротивляющуюся девушку, прошептав: — Ты не поверишь, сколько дней я не появлялся в универе из-за нашей ссоры. Сатсуки… В тот день они помирились, и оказалось, что до сих пор еще не поздно сделать и сказать друг другу всё то, что должно было быть сказано и сделано между ними. Потом Сатсуки долго-долго ругала друга детства за безделье, лень и постоянно находящиеся поводы для новых прогулов лекций, и Дайки, в пол-уха слушая, прервал страстный монолог Момои на середине, объявив, что не хочет больше никогда с ней ссориться. — Дай-чан, это уже только от тебя зависит, — со вздохом призналась Момои, опустившись на диван рядом с другом. — Останешься на ночь? Я могу тебе в гостиной на диване постелить. — А если я хочу остаться сегодня здесь, рядом с тобой? — наигранно-томным голосом спросил Аомине и захохотал под конец фразы. — Нет, правда. У тебя из дивана пружины торчат. Уже лет десять как. Когда ты его наконец выбросишь? — Ну не начинай хотя бы сегодня, Дай-чан, — тоскливо простонала в ответ Сатсуки. — Я прекрасно помню, насколько сильно ты ненавидишь мой диван. В итоге в ту ночь Дайки спал на футоне в спальне Сатсуки, а на следующий день они вместе вытащили диван из квартиры и оставили его около мусорки, втайне радуясь, что навсегда избавились от этого «громоздкого колючего гиганта». Еще через Дайки, по настоянию Момои, всё же поговорил с родителями о проблемах в университете и дал обещание, что больше не пропустит ни одного учебного дня. Ну или, по крайней мере, постарается пропускать поменьше… Неделю спустя Аомине снова зашел в кафе рядом с университетом, чтобы поблагодарить неизвестного баристу за отличный совет, но узнал, что тот на днях уволился. Если бы позже спросили Кисэ, чем ему запомнилось знакомство с Аомине Дайки, то, наверное, он задумчиво посмотрел бы в окно и сказал бы, что не понимает, о ком идет речь. Ведь это имя ему тогда ни о чем не говорило. В тот день он помог подняться сбитому Аомине парню и угостил несчастного кофе «за счет заведения». Рёта узнал, что его зовут Кагами Тайга, и он сам подрабатывает в магазинчике электроники неподалеку. Они разговорились и обменялись телефонами на прощание, созвонившись тем же вечером и назначив друг другу новую встречу. Так Кисэ встретил Кагами Тайгу, человека, который впоследствии стал для него одним из самых близких людей в мире. Воспоминания об «Аомине-чи» сохранились, но весьма смутные и зыбкие — Рёта помнил лишь, что в тот день произошло что-то «очень-очень хорошее», благодаря чему они и познакомились с Тайгой. Аомине и Кисэ было по девятнадцать лет, когда они встретили друг друга впервые. Время той встречи истекло слишком быстро, но надолго сохранилось в памяти. По крайней мере, в памяти одного из них. Новая встреча — и вовсе! — не представлялась возможной. Но все же несколько раз они еще встретились. Или, вернее сказать, чуть было не встретились: Кисэ приходил на станцию как раз в тот момент, когда от платформы отъезжал поезд, в котором сидел Аомине. Были ситуации, когда им не хватало буквально секунды, чтобы увидеть друг друга и, остановившись, сказать… что-то. Аомине все-таки отчислился из университета, но в этот раз — исключительно добровольно. Просто понял, что занимается не тем, о чем всегда мечтал. И следующие месяцы с завидным и несвойственным ему упорством готовился к поступлению в полицейскую академию. Оказалось, что это именно то, чего он всегда по-настоящему хотел. Позднее, поступив в академию, Аомине часто думал, что без тех слов Кисэ никогда бы всего этого не добился. Жизнь казалась рутиной, скучной и обязательной, выхода из которой не существовало, но однажды незнакомый парень в кофейне ему улыбнулся и сказал, что нельзя опускать руки — с тех пор только эти слова давали Аомине силы, чтобы идти дальше и не отчаиваться окончательно. Бумажный стаканчик с глупой размашистой надписью «Аомине-чи» по-прежнему хранился у него в ящике, по соседству с прочей посудой, и Дайки иногда наливал в него кофе — разумеется, совсем не такой вкусный, каким был тот, но настроение сразу становилось чуточку лучше, чем было до того. Иногда казалось, что в этом, в общем-то, простом и непримечательном предмете живет самое исключительное и реальное маленькое солнышко, делающее жизнь Аомине немного счастливее — ровно настолько, чтобы он не сдавался перед трудностями и продолжал идти к намеченной цели. Аомине хотел бы выразить свою благодарность иначе, нежели через банальное спасибо, но не представлял, как теперь найти того солнечного блондина. Дайки не знал его имени и вряд ли верно запомнил его внешность, но он был твердо уверен: если бы они встретились снова, он бы наверняка узнал своего советчика. Не мог не узнать. Когда с их первой встречи прошло около полугода, Дайки лежал на диване в квартире Сатсуки и без особого интереса переключал телевизионные каналы, надеясь найти что-нибудь интересное, пока его внимание не привлек какой-то модный показ. Мода Дайки была безразлична, зато там показывали красивых девушек в красивых и порой весьма откровенных нарядах. Уже одно это стало весомой причиной, чтобы не переключать дальше. Сатсуки готовила ужин на кухне, и Аомине подумывал о том, чтобы позвать ее, но все мысли вылетели из головы, когда камера оператора зацепила выходящего на подиум блондина со знакомыми золотыми солнцами в глазах. «Кисэ Рёта, недавнее приобретение модельного агентства…» — монотонно бубнил на задним фоне голос журналиста. Во вспышках камер, окруженный светом софитов и красоток, по которым сохла половина Японии, Кисэ Рёта, никому неизвестная прежде модель, казался еще ослепительнее, чем за прилавком возле автомата с кофе. Ослепительный. Сияющий. Восхитительный. В дверях показалась Момои и, вытирая полотенцем руки, облокотилась на спинку дивана. — О, Кисэ-сана показывают? — радостно спросила девушка, и Аомине перевел на подругу вопросительный взгляд. — Ну чего ты, Дай-чан? Не слышал разве? Про Кисэ Рёту уже вторую неделю по всему Токио говорят: мол, восходящая звезда, много добьется, и тому подобное. Что, правда не слышал? Дайки в ответ пожал плечами: — Меня это мало интересует. — Очень зря! Он, между прочим, наш с тобой ровесник, а до этого, я слышала, в какой-то кафейне работал, когда только переехал в столицу, и… — дальше Аомине уже не слушал, снова обратив свое внимание на экран. Кисэ уходил с подиума, и в спину ему летели влюбленные взгляды публики. Аомине и сам бы, наверное, влюбился, будь на его месте большегрудая красавица с томным взглядом и пухлыми губами, а не… Кисэ Рёта. — Так вот как тебя зовут. — Теперь Аомине знал его имя. И не представлял, как ему может пригодиться эта информация. — Ха! Ты улыбаешься, Дай-чан? — Сатсуки удивленно хмыкнула. — О чем-то хорошем задумался? — Да так, — неопределенно мотнул головой Дайки. — О чем-то хорошем. Задумался… Это было здорово — знать, что у безымянного прежде баристы теперь есть имя, да еще и не менее сказочное и светлое, чем он сам. Спустя пару месяцев после знакомства Кисэ съехался с Кагами и, наверное, впервые почувствовал, что не зря решился испытать свои силы и удачу, когда переехал жить в Токио — огромный и настолько многолюдный город, что по сравнению с ним Рёта чувствовал себя всего лишь жалкой, ни на что не способной песчинкой. Все свое детство Рёта провел в маленькой деревушке возле гор, где людей было совсем немного, и потому все они представлялись мальчику одной большой и дружной семьей. А уж праздники, когда почти все жители деревни собирались в доме их семьи, веселились и расслаблялись после тяжелых трудовых будней с песнями и плясками, как умеют веселиться только в компании хорошо знакомых друг другу людей!.. Такие вечера Кисэ до сих пор вспоминал с мечтательной улыбкой на губах, часто думал о том, что будет рад вернуться обратно, если холодная и опасная столица не примет его. Кисэ рад был бы вернуться в родную деревню. Но все его ровесники, жившие там, с самого детства мечтали однажды «покорить столицу». Почему-то они были уверены, что это у них получится. Сам Кисэ был лишен подростковых иллюзий, но он поверил, когда отец сказал, что ему не место в деревне, что он достоин лучшего. Рёта просто хотел порадовать отца и мать, хотел, чтобы им гордились. И отчаянно трусил, когда понял, что в Токио он остался совершенно один, без поддержки и опоры близких, без хотя бы одного человека, которому было бы не наплевать на то, жив он или нет, здоров ли. Кисэ был уверен: если бы он вдруг внезапно исчез, не было бы никого, кто обратил бы на это внимание. Городу он был безразличен. Город пугал его. Ну, а Кисэ… Кисэ, не веря в свою исключительность, всего лишь не привык сдаваться. Он и не сдавался: устроился работать баристой в сеть кофеен, разместил свою анкету на нескольких сайтах — и принялся ждать, пока в его жизни не произойдет тот самый «великий поворот», который навсегда всё изменит. Этот поворот произошел в день, когда он встретил Кагами Тайгу — первого человека, который познакомил Кисэ с Городом и заставил поверить, что более дружелюбной и приветливой столицы, чем Токио, в целом мире не найти. В тот день они встретились… Рёта смутно помнил подробности их встречи. Кажется, в том кафе, где он работал, был один посетитель… Странный смурной парень с обезоруживающе искренними словами благодарности. Но за что он тогда говорил «спасибо»? И какое отношение к этому имел Тайга? Рёта нахмурился, вспоминая. Да, другой парень — не Тайга — там определенно был. И он, Рёта, дал ему один очень хороший совет, которому и сам старался следовать поначалу. После… Потом этот парень поблагодарил Кисэ и выбежал из кофейни, а около входа он как раз столкнулся с Кагами и пролил на него кофе. Кисэ тогда, в качестве извинений, угостил Тайгу, а на прощание дал свой номер телефона. Тайга позвонил на следующий день и предложил вместе пообедать, и Рёта согласился. А через два месяца Кисэ окончательно перевез свои вещи из съемной квартирки на окраине города в дом Кагами. И это, безусловно, было правильным решением. Правильным. Потому что Кагами стал для Кисэ тем, ради кого по-настоящему хотелось остаться в этом городе, вдали от дома, семьи, друзей и всего того, что связывало его с прежней жизнью. Ради Кагами хотелось идти вперед и никогда не сдаваться перед трудностями. Ради Тайги хотелось всему миру доказать, что он способен на большее и он непременно достигнет поставленных целей. Цель… Кисэ в детстве часто любил залезать на крышу старого дедушкиного домика и, лежа на спине, смотреть вверх, наблюдая, как по небу бегут белые волны-облака, и мечтать, мечтать… мечтать о том, как однажды он сам сможет оторваться от земли, воспарить вверх и полететь наравне с облаками или перелетными птицами. Сейчас Рёта повзрослел, но всё еще продолжал грезить полетами. Но вместо этого застрял в столице. С Кагами Тайгой — единственным человеком, из-за которого Кисэ до сих пор не уехал. А также… Оказалось, что у Тайги были связи в модельном агентстве, и ему ничего не стоило устроить Кисэ там собеседование. Которое Рёта, разумеется, блестяще прошел и получил работу. Рёта стал моделью. И сильнее застрял в Токио. С Тайгой. Благодаря Тайге. Рёта чувствовал восторг от нынешней работы: над ним работала группа стилистов, он одевался по последнему слову моды, его фотографировали, на него смотрели, им восхищались. У него были толпы фанатов, готовые умереть за возможность узнать о нем чуточку больше информации, чем было известно прессе. За ним следили папарацци, ему приходилось надевать темные очки, кепку и прятаться от тех, кому раньше было безразлично само его существование. По почте ему приходили тонны посылок и писем, но не всегда их содержание было положительным, а слова — восхищенными. Восхищение. Кисэ только недавно узнал, что обратная его сторона — ненависть и завить. И это было отнюдь не самым приятным открытием в его жизни. Рёта снова начал бояться, но уже других вещей, о которых раньше и подумать не смел. Теперь его одинаково пугали как недоброжелатели, так и поклонники. Кагами качал головой и говорил, что всё хорошо, что так бывает со всеми известными людьми, а Кисэ верил его словам и соглашался, что быть моделью — это его призвание, от которого не следует отказываться без веских причин. Кисэ чувствовал, что всё дальше отдаляется от истинной цели, собственными руками разбивает свою главную мечту. Всё изменилось, когда на электронную почту Кисэ пришло сообщение, подсказавшее ему верный выход из сложившейся ситуации. Кто был автором этого сообщения и как он узнал его адрес, Рёта не знал, но оно в точности отвечало на вопросы, что он часто задавал самому себе, не находя ответа… Боясь получить ответ? «Хэй! Так значит, тебя зовут Кисэ Рёта? В нашу единственную встречу ты очень помог мне, дав один совет. У меня в то время были большие проблемы и… В общем, я собираюсь вернуть тебе тот совет. Ты тогда сказал, что мне не стоит сдаваться и опускать руки, не попытавшись что-то изменить. И пообещал, что однажды моя жизнь перестанет быть „полной лажей“ и обязательно наладится. Поэтому и тебе я желаю того же: пусть у тебя всё непременно однажды наладится. Я часто вижу тебя по телевизору в последнее время, но ты не выглядишь таким же счастливым, как в начале своей модельной карьеры. И кажется, что ты уже очень устал. Или занимаешься не тем делом, какое пришлось бы тебе по душе. А может, и у тебя сейчас наступила полная лажа. Короче, не парься из-за всякой хрени! Не нравится работа — пошли к черту, проблемы с дорогими людьми — поговори с ними об этом, устал — отоспись, недоволен своей жизнью — увлекись чем-то другим. Всё снова будет хорошо, вот увидишь. С уважением». Письмо не было подписано, и Кисэ оставалось только догадываться, кем мог быть его отправитель. — Слушай, Аомине-чи, не знаю, что у тебя сейчас происходит в жизни. Возможно, полная лажа, как и у меня. Но, поверь, однажды всё станет гораздо лучше, главное, сейчас не сдаваться и не опускать руки. Иначе можешь упустить что-то по-настоящему ценное. — Аомине-чи? — сам себя спросил Кисэ и тихо рассмеялся. — Так звали того странного парня, который сбил Тайгу, да? Жизнь медленно налаживалась. Снова. И за это можно было благодарить всё того же человека: Аомине. — Я бы очень хотел узнать твое имя, Аомине-чи, — признался Кисэ. — Очень. Спустя четыре месяца «пробный» контракт с агентством истек, и Рёта категорически отказался его продлевать. Как он узнал тем же вечером, Тайге за это сильно влетело от руководства. Это и стало последней ссорой Кисэ и Кагами, после которой Рёта собрал вещи и убрался — как из квартиры любовника, так и из его жизни. Впереди Рёту ждал полет. Вторая встреча произошла через четыре года после первой. Аомине провожал в аэропорту Момои и ее нынешнего ухажера, Химуро Тацую, с которым она собиралась улететь в Канаду, а Кисэ возвращался из затянувшейся командировки в Индию. Как и в прошлый раз, они встретились случайно, никто этой встречи не загадывал и не предполагал. Так получилось, что рейс Кисэ прибыл за час до объявления посадки на рейс до Канады, а Момои, боясь опоздать, упросила парней выехать немного пораньше запланированного времени. Они увидели друг друга в зале аэропорта, когда Кисэ, с трудом переставляя ватные от усталости и длительного перелета ноги, остановился, чтобы свериться с электронным табло, а Аомине, скрестив на груди руки, дожидался вместе с оставленным багажом Момои с Химуро, проходящих регистрацию. Дайки и Рёта увидели друг друга и… В памяти Аомине всплыли события последних лет, когда заголовки изданий пестрели сообщениями о таинственном уходе из модельного бизнеса начинающей звезды, Кисэ Рёты. Дайки помнил, как часами перерывал информацию в интернете, надеясь выяснить, чем теперь занимается бывший бариста и как он сумел спрятаться от настойчивых папарацци настолько хорошо, что те до сих пор не способны были сообщить публике ничего нового о жизни Кисэ. Рёта вспоминал, как несколько раз видел его силуэт на улице по пути на работу, домой или в обеденный перерыв, разделенный с погруженным в свои мысли «Аомине-чи» стеклянной витриной. Он до позднего вечера ломал голову, пытаясь понять, почему этот парень кажется ему таким знакомым, но не мог вспомнить их встречу. А теперь вот — вспомнил. — Аомине-чи? — одними губами прошептал Кисэ. Чемодан выпал из его рук. Кисэ продирался сквозь толпу спешащих и суетящихся людей с чемоданами, сумками, рюкзаками… Больше всего он боялся потерять из виду заветное табло, под которым стоял человек, казавшийся самым важным человеком в целом мире. — Ну где же ты, где же… — едва слышно повторял Рёта, когда Дайки исчезал из поля его обзора, заслоненный очередной туристической группой с необъятно большими рюкзаками за спинами. — Не пропадай сейчас, Аомине-чи! Он не пропал, стоял всё на том же месте, по-прежнему со скрещенными на груди руками и улыбался — непонятно чему. А потом сказал с искренним торжеством в голосе: — Я наконец-то нашел тебя, Кисэ Рёта. Ты… — следующие слова потонули в объявление по громкоговорителю вылета рейса до Нью-Йорка. — Прости, что ты сказал? — переспросил Рёта, подходя ближе и ставя свой чемодан возле багажа Момои. — Там объявление было, поэтом… — Кисэ Рёта, — вздохнув, Дайки горестно покачал головой и, откашлявшись, повторил: — Ты выйдешь за меня?