Если не складывается - вычти.

Если не складывается – вычти. Не складывалось давно и безнадежно, но Сиё еще чего-то ждал, пытался «понять» и «принять» и что там еще советуют психологи. Но Майк отдалялся, приходил все реже, звонил все бессмысленней, целовал по привычке и даже не пытался воспитывать, как раньше. Когда он, не морщась, выпил холодный кофе, Сиё понял - все. Не может человек в трезвом уме и твердой памяти выпить залпом такую гадость и не заорать, какого хрена ЭТО оказалось в его кружке. Притом, что этот самый человек ничего кроме Luwak не употребляет. Приперев к стенке и обездвижив минетом, Сиё спросил: - Долго эта хрень еще продолжаться будет? – Майк прятал глаза, смотрел в сторону и неловко застегивал ширинку. Человек, который раньше нагишом разгуливал по квартире и курил на балконе второго этажа, сейчас стыдливо застегивает ширинку! - Прости, змейка, не могу больше так. Знаешь же, что запах истинного притягивает магнитом. Да, Сиё знал. Да, он простил и отпустил. Да, да, да, черт возьми, еще тысячу раз «да»! Но в стену полетели майковы любимые кружки, подаренная ваза и купленная на трехлетие статуэтка змеи. Потом в урну отправились майки, полотенца, накрепко впитавшие его запах, и одеколон. Этот аромат будет еще мерещиться долго. Потом… фотографии. Не смотреть! Потом ключи, перестановка в квартире, новый гардероб, солнечные очки и на работу – с улыбкой блаженного идиота. Отключить себя, отключить эмоции и чувства, но помнить, что «улыбаемся и машем» и тогда никто не спросит «как ты?», неосторожным сочувствием грозя прорвать плотину. Курить и пить – не выход. Пошло и наутро почувствуешь себя грязным. Значит, жить. Через месяц кажется, что все было так давно, что уже почти неправда. Через три – начинает выться по ночам. Раньше не получалось. Раньше выходил лишь сумасшедший смех над собой, идиотом, знал же, что альфа с бетой может быть только до появления омеги. Через полгода не требуется уже никаких усилий, чтобы улыбаться и махать – это настолько естественно, что сам уже забыл, что насквозь фальшиво. Через год приходит Он. Он пахнет по-другому, думает иначе, не воспитывает, не нарушает личного пространства, не давит, не ограничивает. Он кормит мясом, греет озябшие ладони в своем кармане, водит в кино и исправно звонит раз в три дня. Он рассказывает о теплых странах, белозубо улыбается и смотрит так, будто все о Сиё знает и даже может этот недуг излечить наложением рук. Сиё молчит, улыбается и машет. Но складывать не спешит, а делит все сказанное и сделанное на два, а потом вычитает: это уже слышали, это уже было, это знаем, чем заканчивается, а это вообще скользкая лапша на ушах. Когда Он говорит: - Еще раз увижу эту улыбку, сотру в кровь. Сиё понимает, что испанские танцы с бубном кончились. Началась война. Альфе трудно понять, что ему не будут подчиняться, только потому, что у него длиннее. Это еще померять надо, беты тоже ничего так – вооружены. Альфа злится, но терпит. Сиё сидит в своей конуре и не высовывается. Он не готов. Точнее не так, он давно бы хотел и был бы не против, но как только дело доходит до «этого самого» - наваливается страх и липкие мерзкие сомнения заляпывают воспоминания о теплых вечерах, вкусных ужинах и историях о далеких красивых странах, куда очень хотелось поехать вместе. Альфе плевать – он решил и остается. А Сиё думает, что он уже где-то это слышал. И ему вовсе не легче от того, что он прекрасно помнит – где и при каких обстоятельствах. Потом случается чудо – Он уходит ДО. До непоправимого: «Ты мне так нужен», до идиотского счастья от одного лишь вида, до привычки обнимать во сне, до появления новых любимых кружек и пропитанных запахом полотенец. Становится пусто и тихо, абсолютно безопасно, а тот счастливый омега уже наверняка щеголяет шикарной меткой на самом видном месте. Сиё порой завидует – какие заковыристые узоры, как их, наверное, приятно прослеживать пальцем. Сиё заводит себе кота, меняет работу и уезжает в красивую теплую страну. Там много солнца и загорелых спин, никто не спрашивает «как ты», единственное, чего от него хотят – чтобы он купил «пэрсик». «Пэрсик» оказался румян, мохнат и с дополнением в виде его продавца – тот черноглазо глядит, ухмыляется и спрашивает: - Свободен? Сиё молча впивается в спелую мякоть, давая понять, как ему глубоко оранжево на все эти парные пляски. Потом его крадут, обещают бархатные ночи и зовут «Луной моей жизни» - ибо светлый, пушистый и сладкий как пресловутый «пэрсик». А еще… не омега. И это самое восхитительное, что в нем, Сиё, есть. Это для Сиё внове, тут уже не открестишься – такого никто никогда не говорил. Сопротивляться бесполезно: закормили насмерть, упоили в зюзю, одурманили запахом чего-то пряного и южного, а потом, приняв невнятное мычание за положительный ответ, впились в шею острым укусом, ставя метку. Наутро по щекам змеился узор, окружая глаза и превращая лицо в лисью хищную маску, с абсолютно довольными, сыто-блескучими глазами. Имя «Пэрсик» нравилось куда больше «Змейки» и «ах ты, сученыш, как же ты мне мозг уже выкушал», потому качать права совсем не хотелось. Хотелось есть мясо, закусывать виноградом, греться на солнышке и смотреть, как загорелая гибкая спина завораживающе двигается в танце со сталью. Хищный клинок прочертил последнюю дугу, обозначив победу, и победитель направился за заслуженной наградой: награда оказалась сладка, с привкусом винограда на губах и запахом пряностей и его, победителя, в волосах. Что еще нужно для счастья? Ах да. Метки на юге дают только бетам – показывая силу духа принявшего и серьезность намерений поставившего.