twenty; fourteen

У Кибома в пальцах сигарета, и Джинки убеждает себя, что смотрит на её тлеющий кончик; точно не на бледно-розовые губы, сжимающие фильтр на пару мгновений и выпускающие струйку дыма в никуда. На подоконнике стоит жестяная банка из-под рыбных консервов - и это вместо привычной пепельницы на столе, потому что девушка Кибома не переносит табачный дым. Небольшая поправочка - невеста Кибома. Джинки греет руки в карманах джинсов и смотрит на лучшего друга, курящего в подъезде в два часа ночи; Кибом сонный, злой и усталый - от невесты, работы, вредной привычки и всего города. Возможно, даже от Джинки, но зачем тогда вытаскивать его в столь поздний час? - Надо было валить, - говорит Кибом и смотрит на Джинки, - после университета. Мы ведь хотели. Кибом склонен к сожалению о том, чего не сделал; решения Джинки обычно тщательно обдуманы и взвешены, он не жалеет - но он бы поехал, как они и хотели. Бы и прошедшее время в мыслях - из этого состоит вся их жизнь. У Джинки никогда не было особо радужных планов на свой счёт, но ему тридцать один, он живёт один и в одном подъезде с почти-женатым лучшим другом. Их дружбе уже двадцать лет, и Джинки почти смирился. - Может, сейчас тот самый момент? Голос у Кибома охрипший из-за сигарет и застуженного горла - ему бы лечиться, а не планы грандиозные в подъезде ночью строить. - Заебал молчать. Кибом отворачивается к окну и раздражённо тушит сигарету; на нём свободная футболка, и лопатки поднимают ткань точно обломанные крылья - то ли после университета, то ли после встречи с будущей избранницей, то ли двадцать лет назад чересчур скептическим для одиннадцатилетнего мальчика Джинки. Наверное, Кибом не смог "взлететь" из-за него; Джинки действительно думает, что у Кибома должны были быть крылья. На их шеях одинаковые жетоны - на оборотной стороне крыло, и это даже иронично. Кибом упирается локтями в подоконник и зарывается пальцами в тёмные волосы; от его сиюминутного желания сбежать так и пасёт отчаянием, затхлым и поселившимся внутри так давно, что его не выскрести. Джинки прекрасно знает, он такой же, но чуть-чуть драматичнее. Этому "чуть-чуть" уже четырнадцать лет, и оно не такое отчаянное как первые три года; Кибом почти женат, и это уже становится глупым и карикатурным. - Идём спать. Кибом отталкивается от подоконника обеими руками и слабо пинает не работающую батарею, поджимает губы; Джинки отвечает коротким: "Давай" - и смотрит, наверное, с очень глупым лицом, как Кибом спускается по ступенькам вниз. - Я не могу там уснуть, - бросает Кибом через плечо и кашляет в кулак, тянет ручку двери в квартиру Джинки. В Джинки не отчаянное, а глухое и безнадёжное, потому что четырнадцать лет. Крылья Кибома вместо своих ему не подошли, а возвращать их уже поздно.