Когда горят небеса

Doch es wird nicht für immer sein Das ich heut von dir geh Und die Sonne schwemmt Ihr rotes Blut in die See Nicht für die Ewigkeit Ist unsere Einsamkeit Und es bleibt nichts was uns trennt Wenn der Himmel brennt (c)

Если бы у меня было сердце, я бы любила тебя Оставалось всего три часа до апокалипсиса. Джон Уотсон сидел перед письменным столом, вцепившись в него руками, словно боялся упасть. На столе были в беспорядке разбросаны вещи, много вещей, ненужных, утративших смысл: платки с монограммой «ММ» и следами помады, пустые флаконы духов, крохотные записные книжки... И письма. Написанные чёрной гелевой ручкой на дорогой бумаге почерком с обратным наклоном. Письма были похожи на опавшие листья — сухие и мёртвые. Каждое слово в них было ложью. Джон безумно смотрел на весь этот паноптикум, кладбище несбывшихся мечтаний, нарушенных обещаний и большой, большой лжи. Венчало его тонкое золотое кольцо с крохотным бриллиантом — скромный доктор не потянет баснословно дорогие украшения. Даже ради такого случая. Мэри Морстен должна была стать его женой. В день своей свадьбы Джон встал рано и тщательно побрился, осторожно водя бритвой по трепещущему горлу, стараясь не задеть усы, которые так нравились его невесте. Прошло пятнадцать лет с предыдущего апокалипсиса и жизнь понемногу возвращалась в привычное русло. Газеты выплёскивали на улицы чернила заголовков: эпоха возрождения! Бэби-бум! Британская сталелитейная промышленность выходит из кризиса! Джону казалось, что он тоже возрождается, что наконец-то становится счастливым. Его воображение рисовало уютный дом, ласкового большого пса, пару детишек, жаркие летние вечера на веранде с кувшином лимонада. Он надел костюм, вдел в петлицу белый цветок — теперь он и не помнил, какой именно. Прибыв на место бракосочетания, пожав руки гостям и приняв поздравления, Джон стал ждать. Он ждал, и ждал, и ждал. Гости уже начали перешёптываться, кто-то напился, кто-то переел пирожных и его вырвало на чей-то наряд. Мэри не появлялась. Выйдя из оцепенения, Джон заехал в свою квартиру — её там не было. Её собственная квартира оказалась съёмной, и хозяин сказал, что она уехала утром, не оставив адреса. Джон без устали звонил ей, но в итоге обнаружил её мобильник в урне недалеко от её дома. Гости разошлись, священник громко требовал оплаты, доказывая, что он зря потратил весь день. Сердце Джона тогда превратилось в песчинку и противно скребло грудь. Цветок в петлице завял, безвольно опустив лепестки, костюм измялся, а на рубашке расплылись пятна пота. Вернувшись к себе, Джон безвольно опустился на пол перед дверью, его ноги нелепо торчали в разные стороны, как у куклы Барби. В ушах звучал равномерный гул, как будто он опускался на дно моря. Под сбившимся ковриком была записка. «Если бы у меня было сердце, я бы любила тебя». Джон планировал сжечь всё, что напоминало о ней, но за две прошедшие недели так и не смог решиться. А теперь это было бессмысленно. Всё сгорит и так. Этот мир напоминал антипод легендарного феникса — сгорая дотла, он возрождался ещё более хилым и слабым, чем был. Джон не был уверен, что переживёт этот апокалипсис. Два с половиной часа. Первый случился, когда ему было пять. Маленький Джон смотрел на лица родителей и не понимал, что не так. Мама зубами обдирала кожу с большого пальца, папа курил сигареты одну за другой и пил чай — чашку за чашкой, пока чайник не опустел, сестра Гарриет была необычайно тихой и молча листала книжку с картинками, невидяще глядя на пёстрые страницы. Невидимый человек твердил по радио одно и то же слово: апокалипсис, апокалипсис. Джон спрашивал, что это значит, пока отец не велел ему заткнуться. Испуганный неожиданной злобой, с которой было произнесено это слово, мальчик стал сосать палец, решив, что страшно обижен на папу за то, что он говорит плохие слова. А потом всё началось. Два часа и пятнадцать минут. Второй случился, когда Джону исполнилось четырнадцать. Он смотрел в окно и думал о том времени, когда мир не умирал каждые несколько лет. Джон знал, что так было когда-то, ещё до его рождения, но родители говорили об этом неохотно. За эти девять лет правительству удалось разработать полностью программу Ворот. В обычное время они были пустыми — просто каменные арки, разбросанные то тут, то там. При наступлении апокалипсиса они оживали и пространство между их сводами мерцало, обещая покой и безопасность. Во время первого конца света зашедшие туда по наитию люди, среди которых была и семья Джона, выжили. Годы исследований ничего не дали — понять сущность Ворот так и не удалось, но был подготовлен план поведения в случае апокалипсиса. Идти к ближайшим Воротам. Пропускать вперёд инвалидов, стариков, женщин и детей. Не паниковать и не создавать давку. Каждый, кто войдёт в Ворота — выживет. Час и пятьдесят пять минут. Джон встал и подошёл к окну. На улице было безлюдно — все ждали сигнала уходить и нервно укладывали в чемоданы то, что хотели сохранить. Животные, дикие и домашние, ушли ещё пару часов назад — для них открывались Ворота поменьше. Люди не допускались в эти Ворота, но отдельные смельчаки всё равно умудрялись проскользнуть. Больше их никто не видел. Небо и воздух — вот что служит первым сигналом апокалипсиса. Небо озаряется красным. Это похоже на закат, нарисованный художником-сюрреалистом. Солнце превращается в плоский алый круг, а воздух нагревается так, что дыхание густеет в груди. Сейчас по старому стилю был март, а температура поднялась уже до тридцати градусов по Цельсию. Короткая чёлка липла ко лбу Джона. Будет всё жарче и жарче, пока не начнёт тлеть одежда и не вскипит кровь. Потом раскалённые небеса разверзнутся и прольётся огненный дождь, уничтожая то, что успели восстановить после предыдущего конца света. Час и сорок минут. Джон не знал, чем занять себя. Некоторое время он бессмысленно перебирал лежащие на столе предметы, потом одним движением смахнул их на пол. Стеклянные флаконы разлетелись по полу хрусткой прозрачной крошкой, письма смешались в неопрятную кучу. Плевать. Джон, не глядя, схватил с полки книгу и сел на диван, рассчитывая почитать. Руки подрагивали и книга прыгала вверх-вниз. Он не переживёт этот апокалипсис. Он калека, он не успеет добежать до ближайших Ворот, расположенных в квартале от его дома. Уже сейчас его нога пульсировала болью. Он не сможет. Джон усилием воли унял дрожь в руках и сфокусировал взгляд на обложке книги. «Я жажду любви» Клауса Кински. Отличный выбор. Подсознание играет с ним странные шутки. Да, чёрт подери, думал Джон, я тоже жажду любви, но мне некого любить и меня некому полюбить. Женщина, которая клялась, что любит меня, лгала мне. Может, и остальные лгут? Родители, сестра? Коллеги? Массажистка, разминающая мою ногу? Джон повредил её во время второго апокалипсиса в давке у Ворот. На него, хрупкого четырнадцатилетнего подростка, упал, не удержав равновесия, дюжий мужчина. Его лицо было похоже на помидор «бычье сердце». Сверху на них обоих навалились другие люди, перепуганные, одержимые только одним стремлением — поскорее пройти в Ворота. Нога Джона выше колена вспыхнула болью, в нос лезли запахи чужих тел, асфальт под спиной был таким горячим, что, казалось, мог прожечь плоть до костей. Чья-то нога наступила на его лоб с такой силой, что перед глазами помутнело. Зажатый со всех сторон, он не мог пошевелиться и только мелко дрожал, готовясь к смерти. Сзади кто-то даже не кричал, а выл, монотонно и почти не переводя дыхания. Вдруг над Джоном показался отец, а следующее, что подросток помнил — он оказался внутри Ворот. Но сейчас всё по-другому. Некому будет спасти его, никто не поможет. Джон должен полагаться только на себя, а себе он нисколько не доверял. Он казался себе старым, ужасно старым, почти как этот регулярно умирающий мир. Старым и ни на что не годным. Если бы у меня был голос, я бы пел Во время апокалипсиса в среднем погибает около четверти населения, главным образом из-за давок, во вторую очередь — из-за невозможности добраться до Ворот. Жалкие проценты приходились на несчастные случаи во время пути к Воротам и сознательные решения никуда не идти и умереть дома. Ещё около трети выживших умирает после конца света: от полученных травм, от теплового удара, от шока, от болезней, которые стало нечем лечить. После первого апокалипсиса образовались особые преступные группировки, ожидающие следующего конца света, чтобы во время него грабить банки, больницы, квартиры зажиточных горожан. Ходили слухи, что у них имеются собственные секретные Ворота, чтобы быстро уходить с награбленным. С ними не могла справиться ни полиция, ни федералы. Джон был врачом-терапевтом. Он пошёл учиться на медика, желая привнести хоть какой-то вклад в борьбу с апокалипсисами, но уже на первом курсе преподаватели рассказали ему о незавидной участи врачей после конца света: с разрушенными больницами, со сломанной техникой и практически лишённые сильнодействующих лекарств они были низведены до уровня «чумных докторов» Средневековья. Джон упрямо решил доучиться до конца. И теперь не знал, что его ждёт, если он всё же выживет. Через десять минут всё начнётся. Десять. Улица была заполнена душным белым туманом от испаряющейся воды в реках, каналах, канализации. Кувшин, который наполнил Джон этим утром, был пуст почти наполовину. Температура достигала почти шестидесяти градусов. Редкие облака покидали небо, напоминая спадающие с кровоточащей раны бинты. Невероятный алый цвет резал глаза, жар лился на землю, как струя расплавленного свинца. Воздух замер, он был таким плотным, что его можно было практически резать. Девять. Ворота открываются за час до наступления ада. Нет никакого смысла пытаться пройти раньше. Люди пробовали как-то изворачиваться, придумали пропуска, занимали очереди, но правительство жёстко пресекло это. Мы живём в демократии, говорили они. Все равны перед лицом конца света, каждый имеет право спастись. Идите к Воротам. Тот, кто войдёт туда — выживет. Восемь. Ирония была в том, что для себя представители власти избрали особые Ворота — находящиеся в воздухе. Их доставляли туда на вертолётах, медленно чертя путь сквозь потяжелевший воздух. Во время предыдущего апокалипсиса один из таких вертолётов сгорел. Тела одного из теневых министров и его семьи нашли вплавленными в металл. Простые граждане злорадствовали, по министру отыграли пышную панихиду, запретив в это время любые протесты против несправедливого распределения Ворот. Это не помогло. Семь. Джон оглядел комнату, гадая, что такого необходимого он может взять с собой. Он не испытывал особой привязанности к вещам, машины у него не было, статусных предметов тоже. Кувшин с водой совсем опустел, пот градом лил по спине Джона, солёный и обжигающий. У скольких людей кровь превратится в кисель, образуя тромбы? Сколько сердец откажут, не пережив жары? Сколько аневризм разорвётся по пути к Воротам? До них всегда приходилось добираться пешком — весь транспорт старались прятать, чтобы хотя бы попытаться сохранить его. Подумав (мысли с трудом ворочались в будто бы распухающем мозгу), Джон взял ненавистную трость и тяжело опёрся на неё, понимая, что она будет больше мешать, чем помогать идти. Шесть. Ладно, он попытается дойти. Хотя бы из-за того же упрямства, которое заставило его выучиться на врача. Если же он не успеет — что же... Всё предрешено. Ворота будут открыты только час. Гореть заживо — одна из самых ужасных смертей. Беда в том, что она не единственная при апокалипсисе. Блуждая взглядом по комнате, Джон вдруг увидел то, что хотел бы уберечь от огня. Крипли, конечно, Крипли. Как он мог забыть про него? Он сидел на книжной полке — кролик с очень длинными ушами и всего двумя лапами, сшитый из диванной ткани. В детстве это была любимая игрушка Джона. Он выиграл Крипли на ярмарке, метко расстреляв пластмассовых уток. Среди призов были в том числе пистолеты с почти настоящими патронами, футбольные мячи и пластмассовые сабли — рай для мальчишки — но когда его спросили, что именно он хочет, Джон указал на Крипли. - У него же всего две лапы, - сказал тогда отец. - Всё равно он настоящий кролик, - возразил четырёхлетний Джон, крепко прижимая к себе Крипли. Джону нравилась шершавая ткань, из которой была сделана игрушка, и её разномастные пуговичные глаза. Он спал, обнимая её, всё детство. Он научился шить, когда у Крипли отвалилась одна пуговица. Когда Джон вырос, кролик напоминал ему о тех временах, когда ещё не было концов света. Уотсон снял Крипли с полки и сжал его в свободной руке. Странно, наверное, он смотрится со стороны — взрослый мужчина с потёртой игрушкой в одной руке и тростью в другой. Плевать. Кролик был с ним всё это время, и если выживет Джон, выживет и Крипли. Пять, четыре, три, два. Время ускорилось, часы тикали так, словно были готовы взорваться. Джон сунул игрушку подмышку и сжал трость так, что его костяшки побелели. Один. Ад. Включаются сирены, одна за другой; надрывный вой нарастает по всему городу, сливаясь в хор — оду самому большому ужасу, который только может пережить человек. На красном небе расплываются ослепительно белые пятна, взрывающиеся струями огня и раскалёнными кусками космического мусора и метеоритов. Тот самый огненный дождь, предсказанный в Библии. Кто бы мог подумать, что они окажутся правы? Уровень религиозности населения резко повысился после первого апокалипсиса. На улицы высыпали всевозможные пророки, говорившие о гневе божьем и призывавшие либо вернуться в лоно церкви, либо отказаться от неё вовсе; сами церкви захлёбывались от потока прихожан. Клирикам удалось пробиться даже в правительство — перепуганные люди готовы были на всё, лишь бы этот кошмар не повторился. Общество словно отбросили на несколько веков назад. Три, пять, восемь лет церковь наслаждалась вновь обретённой властью; особо рьяные фанатики устраивали линчевание так называемых грешников, нательные кресты стали популярнее ювелирных изделий. Джон оставался в стороне. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что всё это напрасно. И он не ошибался. С улицы раздались первые взрывы, сопровождающиеся криками. Джон решительно зашагал к двери, пытаясь размеренно дышать; воздух иссушивал гортань и обжигал лёгкие. Эффект несколько испортило то, что Уотсон споткнулся о собственные тапочки и едва не упал. Ничего. Он должен идти, пока не случилось кое-что похуже небесного огня. На лестнице Джон присоединился к своим соседям, гурьбой сбегающим вниз: дети плакали, подростки изо всех сил пытались не показывать страха, кое-кто из взрослых тоже предпочитал держать лицо; лица же остальных были подёрнуты страхом, как вода — рябью от ветра, они шли, шевеля побелевшими губами — не то молились, не то матерились. Вой сирен въедался в мозг, как кислота. У выхода из дома Джона догнал его сосед сверху — семидесятилетний военный при полном параде по имени Сэмюэл Уитфри — и задорно крикнул: - Никогда не сдавайся, Джонни! Мы с тобой переживём ещё не одно такое веселье! Джон растянул губы в подобии улыбки. С началом череды апокалипсисов войны прекратились. Не было никакого смысла отбирать у соседей те жалкие крохи, что ещё оставались у них; не было смысла добивать выживших, чтобы занять покрытые руинами территории. Армии переориентировали на помощь населению при очередном конце света. Не сказать, чтобы они очень хорошо справлялись. Объятую ужасом толпу практически невозможно контролировать. Более-менее при деле были только те, кто доставлял и охранял членов правительства по дороге к Воротам. Джон вышел на улицу, заставляя себя ступать по раскалённому асфальту. Дорога к Воротам была почти прямой, только под конец уклонялась чуть вправо. Воздух дрожал перед глазами, будто над пламенем костра. Взрывы раздавались всё чаще, впереди в толпе надрывался младенец. Джон шёл, часто моргая, чтобы уберечь глаза от едкого пота; Крипли казался прижатым к телу тлеющим куском угля. Из-за угла вывернула колонна военных, и их командующий заорал в мегафон: - Стройся в колонну по двое! Повторяю: по двое! Иначе не пролезете в Ворота! - У нас же дети! - истерически закричали из толпы. Последнее слово утонуло в одном общем вопле, когда метеорит угодил в крышу дома слева от вереницы людей. Все бросились врассыпную, задыхаясь, выкрикивая последний воздух из груди. Джона ударил в плечо кусок черепицы, и он покачнулся. Как странно, думал он. Все бегут, но как будто в замедленной съёмке. Он и сам ускорил шаг, стуча тростью по асфальту в такт своему сердцебиению. - Стройся! Стройся! Сохранять спокойствие! Джон был на полпути к Воротам, когда издалека раздался гулкий звук, словно кто-то уронил пустое ведро на камень. И всё замерло. Джон налетел на полную молодую женщину в ярких очках, наступил ей на ногу тростью и извинился. Она не слышала. Она стояла, приоткрыв рот, глядя туда, откуда донёсся звук. Все смотрели туда, ожидая. Только Джон продолжал пробиваться вперёд, чувствуя, как пот становится ледяным. Когда я вырасту, я хочу жить возле моря Он знал, что не стоило покупать квартиру возле реки. Знал. Но всё равно купил, словно надеялся остановить новый апокалипсис силой своей надежды. С экранов телевизоров неслось: селитесь как можно дальше от воды, не лезьте в воду без крайней необходимости, не позволяйте детям купаться. Здравствуйте! Неподалёку открылся новый бассейн! У нас абсолютно безопасно! Летний отдых на водохранилище: всё совершенно искусственное, всё создано руками человека! Когда-то люди любили отдыхать на море, родители как-то сказали Джону об этом. Он не понял. Не мог осознать, что когда-то моря, реки и озёра природного происхождения были безопасными. Что когда-то они были друзьями, а не врагами. Пока не выяснилось, что в их глубинах обитают они. Твари. Когда вода нагревается до нужной температуры, твари пробуждаются и выходят наружу. Они голодны. Им нужен белок, чтобы проспать следующие несколько (десятков?) лет на глубине. С их точки зрения, люди — отличный источник белка и прочих полезных веществ. Учёные спорили о том, что есть такое эти твари. Существа из доисторических времён? Инопланетяне? Динозавры? Все сходились только в том, что они обитают на глубине природных водоёмов в чём-то вроде анабиоза. Обычные температуры слишком низки для них. Но стоит воде нагреться на нужное число градусов... Раньше Джон не видел тварей близко — только смутные силуэты вдали. Твари казались огромными, но, может, это Джон тогда был ещё мал. Ему запомнился преизбыток конечностей — если это были именно они — на этих силуэтах. Щупальца, крылья. И, по всей видимости, острые зубы. Одна из тварей сейчас приближалась к ним. Гул повторился, и в мире словно снова включили звук. Впереди кто-то закричал, жутко и надрывно. Взрывы. Рокот вертолёта и новая волна криков. Колонна людей снова пришла в движение и ринулась вперёд, таща Джона за собой. Плюнув на трость, он сжал зубы и старался поспевать за другими, дыша едким запахом чужого пота, нечищеных зубов и страха. Гул. Гул. Она идёт. Нельзя оглядываться. Иначе собьёшься и тебя просто затопчут. Джон проклинал свою больную ногу, как никогда раньше. Снова гул, но другой — осыпающейся на землю кирпичной кладки, снова крики — пока отдалённые. И над всем этим тонкий, отвратительный звук, похожий на шелест ползущей по полу проволоки, едва слышный, но ощущаемый кожей. Его издавала тварь. Джон увидел на расстоянии пары сотен метров Ворота и ощутил, как в его животе разливается что-то ледяное. Они были окружены людьми, толкающими друг друга, дерущимися и визжащими, множеством людей. «Его» колонна затормозила, кто-то из первых крикнул: - Соседние Ворота не открылись! - Тогда нам всем конец, - пробормотал Джон. Стоящий по соседству парень перевёл на него расширившиеся от ужаса глаза, и Уотсон, смутившись, жалко улыбнулся. Вряд ли его это подбодрило. Колонна всё равно продолжала упорно идти вперёд, но уже медленнее. Джон глянул на часы, немилосердно впивавшиеся в опухшее запястье. Полчаса до закрытия ворот. Те, кто войдут — выживут. Колонна двигалась всё медленнее и медленнее. Люди у Ворот, видимо, о чём-то договорились, и всё же начали проходить, по трое, по четверо, безжалостно сминая друг друга телами. Одна из женщин упала, и ряды идущих сомкнулись над её головой. Джон видел её обтянутые красной юбкой ягодицы, когда она пыталась ползти к Воротам. Они слабо мерцали, поглощая очередную группу людей. Новоприбывшие застыли в тридцати метрах от Ворот, делая по шагу в минуту. Паника нарастала, Джона ощутимо толкали в спину, зло молотя кулаками по его телу, словно он был виноват. Он достал Крипли и прижал его к груди, с трудом двигая локтями между сжимавшими его чужими телами. Джон поднял голову и увидел прямо над собой ещё одни Ворота, висящие в воздухе; к ним приближался чёрный вертолёт, похожий на кляксу на фоне пылающего неба. Сзади грохотали шаги твари, шелестящий звук становился всё ощутимее. Уотсон закрыл глаза. Не смотреть. Ни в коем случае не смотреть назад. Давка нарастала, Джон почти слышал хруст своих рёбер, а до Ворот было всё так же далеко. Взрывы сплетались в единую канонаду, шаги... Шаги приближались. Люди сзади выли и плакали, надтреснутый мужской голос плыл в раскалённом воздухе: - Оно идёт сюда! Оно идёт сюда! Джон открыл глаза и увидел, как сгорает, не долетая до земли, падающая откуда-то газета. Он и сам горел: ботинки начали тлеть, от рубашки поднимался дымок, волосы на шее начали сворачиваться. В этот миг Джон понял, что не дойдёт, что умрёт вне Ворот, или сгорев заживо, или будучи съеденным тварью. Её шаги приближались, тяжёлые, становящиеся всё чаще, словно и она бежала. Внутри пылающего Джона было холодно. Сзади завизжали, целый хор голосов, и Уотсон сделал то, чего было нельзя делать — обернулся. Лицо на потолке и слишком длинные руки — я жду, когда он поймает меня Тварь показалась на горизонте — ближе, чем когда-либо видел их Джон. Он почему-то представлял их чем-то вроде насекомых: покрытых жёстким панцирем и блестящих. Но эта тварь выглядела так, словно с неё содрали кожу; она была влажной, упругой и тугой. От условного тела, напоминающего перевёрнутый треугольник, отходили сотни отростков, напоминающие однажды увиденные Джоном на практике остроконечные кондиломы. Они шевелились и пульсировали, то удлиняясь, то втягиваясь обратно. На конце каждого отростка ритмично сжималось и разжималось отверстие. Снизу были два отростка побольше, при помощи которых тварь передвигалась. Люди напирали сзади, стремясь скорее пройти в Ворота. Джон слышал стук собственного сердца, гулко отдающийся в ушах. Его охватило чувство неотвратимого конца. Всё было зря. Он почти перестал шевелиться, почти не чувствовал боли в полураздавленном теле и дрожащего жара вокруг. Голова Крипли тёрлась о его подбородок, и Джон тупо подумал, не подавится ли тварь игрушкой. Было бы неплохо. Сверху его окатила волна сухого, невыносимо горячего ветра, в уши ударил рокот вращающихся лопастей. Джон с неимоверным усилием вздёрнул голову, ощущая, как хрустят позвонки. Над толпой снижался чёрный вертолёт, задевая лопастями ближайшие дома. Дверь кабины начала медленно открываться. Сам не зная, зачем, Уотсон вскинул руку, путаясь в чьих-то волосах, в последнем отчаянном желании спастись, повинуясь инстинкту самосохранения. Небо и чёрная громада вертолёта расплывались и двоились из-за заливавшего глаза пота. В открытой кабине появилось чьё-то лицо — не более чем белое пятно. Джон тянулся вверх, слепо делая в воздухе хватательные движения, представляя себе лес таких рук вокруг него. Почему должны выбрать именно его? В этот момент чья-то рука обхватила его запястье и потащила вверх. Джон чувствовал себя так, словно его тащат сквозь узкое горлышко бутылки. Вторая рука вцепилась в воротник его рубашки так крепко, что он затрещал. Вертолёт начал набирать высоту, и Уотсон ощутил, как с него сваливаются застрявшие внизу брюки. Он начал хихикать, как-то странно, с привизгом, представляя себе, как по-идиотски выглядит, вися в воздухе трусами наружу. В этот момент его рывком втянули в кабину, и он очутился на твёрдом, надёжном полу. Дверь кабины захлопнулась с лёгким стуком. Джон лежал, давясь и размазывая по лицу щиплющий глаза пот и слёзы. Где-то внизу земля взорвалась какофонией криков — видимо, тварь добралась до толпы у Ворот. Это тоже почему-то показалось ему ужасно смешным. Как и валяющийся под боком Крипли. Джон хохотал, вцепившись в свои мокрые волосы, пока не начал всхлипывать. В кабине вертолёта тоже кричали, зло и надрывно: - Шерлок, что ты творишь?! - Всего лишь пытаюсь сделать хоть что-то хорошее, - второй голос был едва слышным, но густым. Интонация была странной, почти насмешливой. Пилот объявил: - Внимание, подлетаем к Воротам! Всем сохранять спокойствие и оставаться на своих местах! Джон продолжал хлюпать носом и бессмысленно дёргать за волосы. Его щеки коснулось чьё-то дыхание, и тот, второй голос, сказал ему: - Успокойся немедленно. Он застыл, прижав к себе Крипли, и в этот момент вертолёт вошёл в Ворота. Я — капсула энергии Никто не знал, как выглядит изнанка Ворот. Вернее, знали, но не помнили. Джон ощутил перемену, когда стихли все звуки, включая рокот лопастей вертолёта, когда вместо иссушивающего жара его омыл волной спасительный холод, когда зрение расфокусировалось, пропало ощущение пространства, а мысли наполнил мерный гул, словно он всё-таки опустился на дно моря. Он смутно представлял себе это ощущение, исходя из прочитанного в книгах. Хотя больше всего то, что было за Воротами, напоминало Джону о материнской утробе. О предсуществовании. У него не осталось органов чувств, тела, разума. Нельзя было сказать, что он где-то находился — это место являлось противоположностью всякого пространства. Нигде. Никогда. Никто. Где-то за пределами Ворот горел и разрушался мир. Где-то через пару часов (конечно, соответственно тому месту, где есть время), когда всё закончится, Ворота вытолкнут их вертолёт обратно. Можно сказать, что они родятся снова, во второй, третий, а то и четвёртый раз. Но всё это позже. Не сейчас. Мы — капсулы энергии Джон ощутил, что падает вниз. Резко открыв глаза, он подскочил и тут же сжался, больно ударившись локтем. Он сидел на полу снижающегося вертолёта. В его поле зрения попал Крипли, лежавший лицом вниз около сиденья. Один из пуговичных глаз лежал поодаль, связанный с игрушкой длинной вытянувшейся ниткой. Джон поднял голову и увидел за окном вертолёта небо. Обычное голубое небо. Потирая локоть, Уотсон спросил, не зная, к кому обращается: - А где моя трость? Он наконец оглядел кабину. В ней, кроме него самого, находилось четыре человека. Степенная пожилая пара, оба в дорогих костюмах-двойках, лишь кивнули; женщина смущённо улыбнулась уголками губ с остатками помады. Рядом с ними сидел молодой мужчина, которому на вид было чуть больше тридцати — он смотрел на Джона так, словно перед ним был разговаривающий червяк, прижимая к груди зонт почти так же нежно, как Джон прижимал к себе Крипли. С другой стороны кабины раздался голос: - Я думаю, вы выронили её, когда я вас вытаскивал. Джон медленно повернул голову, смутно узнавая этот голос. Кажется, он слышал его перед Воротами. Голос принадлежал молодому человеку, сидевшему напротив. Он слегка склонился к Джону, опираясь подбородком на кисти рук. Его глаза ясностью и прозрачностью напоминали утреннюю росу, черты лица — старинные портреты аристократов. Бледное лицо было красиво обрамлено влажными чёрными кудрями, промокшими как будто от пота, но как раз потом от него не пахло. Джон несколько раз втянул воздух, сообразил, что попросту обнюхивает своего спасителя, и немедленно покраснел. Опустив взгляд, он обнаружил, что с его собственной мокрой одежды натекло несколько лужиц. - О, ничего страшного, мы все немного взмокли, - ободряюще сказал Джону его спаситель, не меняя позы и продолжая смотреть на него. Джон сел попрямее и только открыл рот, чтобы как следует поблагодарить его, как человек с зонтом кисло произнёс: - Ничего страшного? Шерлок, ты совершил преступление. Ты же знаешь, что брать гражданских... - Майкрофт, дорогой, я уверена, что он не хотел... - женщина осеклась. Джон оглянулся на Шерлока. Он смотрел на других пассажиров молча, но его глаза были похожи на затянутое грозовыми облаками небо. Джон глубоко вдохнул и заговорил, сбиваясь и торопясь: - Мистер... мистер... Шерлок не хотел ничего плохо, миссис... Э-э-э. Перед тем, как мы зашли... Залетели в Ворота, я слышал, что он сказал, что всего лишь хотел помочь... Или что-то в этом духе. - О, разумеется, - протянул Майкрофт. - Ведь мой брат - истинный филантроп. Спасать случайных людей во время апокалипсиса — его любимое занятие. - Заткнись, Майкрофт, - Шерлок произнёс это ровно, но таким тоном, что Джон невольно покрылся мурашками. Брат Шерлока вздёрнул бровь, хмыкнул и демонстративно отвернулся. Родители, как по команде, уставились в окно. Джон ощутил потребность извиниться, но не знал, как. Сам Шерлок обратился к Уотсону куда более дружелюбно: - Не обращайте внимания на него, он меня никогда не понимал и не поймёт. Давайте так. Мы уже приземляемся. На земле вы скажете мне своё имя, идёт? Джон кивнул, ощущая сухость во рту. Он не рискнул отвечать, опасаясь, что из его горла донесётся только хриплое карканье. Ёжась в мокрой одежде, Джон прижал к себе Крипли и тут же отнял его от груди, словно обжёгся. Шерлок понаблюдал за спектаклем с явным удовольствием и сказал: - Прелестная игрушка. Только надо будет вернуть на место глаз. Вертолёт опустился на землю, рокот лопастей стал стихать. Шерлок легко, не опираясь руками на сиденье, встал, распахнул дверцу кабины и сделал рукой замысловатый приглашающий жест: - Прошу вас. Джон поднялся куда более неуклюже, стараясь не переносить вес на больную ногу. Он сделал шаг вперёд, ощутив под ногами асфальт, и остановился, смущённый неприятными хлюпающими звуками, которые издавали его ботинки. Шерлок вышел вслед за ним и замер за его спиной. Они смотрели на город. Позади были Ворота, сейчас потухшие и сквозные. Солнце светило так слабо, словно решило погаснуть, и асфальт был расчерчен слабо видимыми тенями. В него были вплавлены следы множества ног, которые чередовались с чёрными пятнами от метеоритов. Полуразрушенные здания покрывал толстый слой жирной копоти. Джон оглянулся на то, что осталось от продуктового магазинчика, и содрогнулся, заметив следы зубов в форме полукругов. Воздух был словно заряжен электричеством и пах озоном. Их вертолёт огибал поток людей, люди в форме упаковывали трупы в пластиковые мешки. Джон увидел в одном из них обглоданную нижнюю половину чьего-то тела и отвернулся, чуть не уткнувшись носом в грудь Шерлока — он был выше его почти на голову. - Простите, - пробормотал Джон, отстраняясь. - Вы так и не скажете мне своё имя? - с лёгкой насмешкой сказал Шерлок. - Простите. Джон. Джон Уотсон. Я очень... Очень благодарен вам за спасение. - Не стоит, Джон — мне ведь можно называть вас Джоном? - Разумеется. - Не хотите прогуляться, Джон? Хотя бы до вашего дома? Из вертолёта выглянул Майкрофт и осведомился: - Куда ты собрался, Шерлок? - Я провожу Джона до его дома. - Абсолютно исключено. - Ты мне не указ, братец, и ты сам прекрасно это знаешь. Я иду гулять. - Дай мне хотя бы время вызвать охрану. - Тогда у тебя есть пять минут, - Шерлок отвернулся и церемонно протянул узкую ладонь Джону: - Итак, Джон... Ведите. - А охрана? - Не стоит волноваться, мой братец просто пытается застраховаться от... Всего на свете. Идёмте! - последнее слово прозвучало как приказ. Джон кивнул и, прихрамывая, пошёл вперёд. Шерлок мягко взял его под локоть. - Спасибо, - пробормотал Уотсон, холодея от прикосновения его обтянутой фиолетовым шёлком руки. Они двинулись вперёд сквозь руины, не оглядываясь назад. Шерлок что-то говорил, шутил и расспрашивал Джона о его жизни и работе. Тот отвечал, в замешательстве от такого внимания. Майкрофт смотрел им вслед, но не делал ничего, чтобы остановить их.