And the World Was Gone

      - Ты ничего не успел проглотить?       Пит, счастливый, как никогда, качает головой и спрашивает:       - А ты?       А Китнисс только хватается за горло. И свет, до этого приглушённый, меркнет.       Боль. Слишком тяжёлая, чтобы говорить о ней вслух. Даже кричать о ней невозможно. Она лишает рассудка и не даёт видеть ничего вокруг.       Ослепительная, как солнце, Китнисс сгорела в своём же огне. И заодно сожгла с собой целый мир, оставив теперь бессмысленную жизнь.       Пит приходит в себя и смотрит в потолок. Холёный капитолийский врач рассказывает что-то о протезе и остановке сердца, а потом видит, что победителю Семьдесят четвёртых Голодных игр вообще не до него, и выходит в коридор.       - Как он? - накидывается на доктора Эффи. Стоящие рядом с ней Хеймитч и Порция тоже крайне встревожены.       - Никак, - пожимает плечами врач, взбешённый таким невниманием к своей персоне со стороны Мелларка. - Он ни разу не посмотрел на меня, пока я рассказывал ему об его новом положении.       - Он вообще произнёс хоть одно слово с... С Арены? - еле справляется с собой Порция.       - Не знаю, наверное, нет, - раздражённо отвечает врач. - Они всегда так...       - Так мы можем войти? - бесцеремонно перебивает его Хеймитч.       - Не стоит отвлекать его от разглядывания потолка, - фыркает врач и уходит. Оставшиеся трое только мрачно переглядываются. Хеймитч, наплевав на недвусмысленный запрет, открывает дверь палаты. Но Пит никак не реагирует на его появление. Он не смотрит ни на слёзы Порции, ни на заламывание рук Эффи.       Вероятно, на потолке написано что-то воистину интересное.       Реакции нет и на следующий день. Все в Тренировочном центре в рассеянности и панике. Слухи о состоянии победителя доходят и до Сноу, и до Сенеки Крейна, который спешит навестить единственного уцелевшего после морника на языке человека. Как ни странно, именно на него выплёскивается всё отчаяние Мелларка. Увидев его, он вскакивает с кровати, чуть не падает от резкого движения и непривычности протеза и кричит:       - Ты! Зачем ты сюда пришёл?! Посмотреть на двух победителей из одного дистрикта?       - Но передо мной только один, - искренне недоумевает распорядитель.       - Вот именно! Один! Потому что ты в последний момент изменил правила! - Пит кое-как ковыляет к нему и трясёт его за плечи - возможно, только благодаря этому ему и удаётся устоять.       - Стоп, - Сенека насмешливо смотрит на него, а потом напоминает, расплываясь в вежливой улыбке. - Потом я ещё раз их изменил, великодушно разрешив вам обоим выиграть.       - Да ну? - ответная улыбка Пита полна нечеловеческой горечи. - И где тогда Китнисс? Почему-то я не вижу её здесь...       - То, что она успела проглотить одну ягоду, - это не моя вина, - не даёт ему договорить Крейн. Он хочет скинуть с себя руки Мелларка, но он только сильнее сжимает руки на его шее:       - А чья же ещё?!       К счастью распорядителя, миротворцы успевают оттащить от него обезумевшего Пита. И Сенека, потирая шею, злорадно улыбается. Новая игрушка Капитолия снова в рабочем состоянии.       Пита готовят к церемонии награждения, но он продолжает молчать в ответ на все вопросы, и капитолийцы только тайком плачут, вспоминая последние минуты особенно удавшегося шоу в этом году и бросая попытки расшевелить его. Эффи тоже не удаётся выбить из него ни слова. Получается это сделать у ещё одного, казалось бы, безразличного победителю человека.       Цинна приходит к Питу практически перед самым началом церемонии. Стилист и не ожидает, что добьётся его внимания. Однако это всё-таки случается. Мелларк удивленно смотрит на брошь с сойкой-пересмешницей на его ладони.       - Я подумал, что...- Цинна умолкает на секунду, стараясь подобрать слова, а потом перестаёт казаться вежливым. Всё равно этого удара уже не смягчить. - Пусть лучше эта брошь будет у тебя как напоминание о Китнисс. Пусть у тебя останется хоть какая-то её вещь.       - Напоминание? - ещё больше изумляется Пит. - Ты думаешь, что я могу хотя бы на минуту забыть о ней?       - И всё же, - настаивает Цинна. - Возьми её. Думаю, Китнисс бы этого хотела.       Мелларк больше ничего не говорит, а лишь прикрепляет брошь к своей жёлтой рубашке. Стилист понимает, что на сегодня откровений хватит. Вероятно, каждое слово даётся уцелевшему трибуту с трудом.       Оно и понятно. Цинне было больно смириться со смертью Китнисс, хотя он почти её не знал. А для Пита это было равносильно... Ничему не равносильно. Конец света - и то, наверное, не сравнился бы с такой ужасной смертью любимой девушки.       В этот раз церемония награждения больше напоминает похороны. Многие капитолийцы являются на неё в тёмных, но всё равно безвкусных костюмах и с огромным запасом платков. Абсолютно всем жаль Китнисс Эвердин. Даже Цезарь не в силах изобразить жизнерадостную улыбку. Порция тоже плачет, как и вся команда поддержки. Эффи держится лишь из-за новых накладных ресниц и того, что все на неё смотрят. Хеймитч мрачнее тучи и не выглядит, как ментор победителя.       Пит буквально чувствует, как все смотрят на него с осуждением. Никаких аплодисментов, приветственных криков и цветов. Все хотели бы увидеть на его месте Китнисс. Они ненавидят его за то, что он не успел проглотить ягоду раньше. Больше того - он сам себя ненавидит.       Надо было осознать, что произошло с Китнисс, и сразу же убить себя. Тогда победителей не было бы. Как и боли.       Так или иначе, Мелларк знает, что ему нужно пережить этот день. Жаль, что никто не может испепелить его взглядом. Опираясь на трость, которую ему заботливо вручили из-за того же протеза, Пит приближается к мрачному Фликерману и садится на трон победителя, радуясь лишь тому, что его увечье в этом положении не так заметно.       И почему нельзя было вместе с ногой отрезать ему заодно и сердце? Как будто для напичканного техническими изобретениями Капитолия это невозможно.       Цезаря не хватает на глупые и жеманные шутки, поэтому без его радостных комментариев начинается показ трёхчасового фильма, посвящённого победителю. На этот раз, правда, основное внимание телевизионщиками уделяется трагически погибшей Китнисс. Пит смотрит на экран буквально с животной жадностью. Ему хочется запомнить... Нет, навсегда запечатлеть в своём сознании все моменты с Эвердин. Создать иллюзию того, что она хотя бы какой-то короткий миг была рядом с ним. Поиграть на своих растерзанных в клочья чувствах, причинить себе как можно больше боли.       Зрители в зале преувеличенно громко рыдают в три ручья, мешая ему сосредоточиться и почувствовать себя одиноким и покинутым. Хотя нет, неправда, одиноким он чувствовал себя всегда, а теперь ощущение беспросветной тоски будто обострилось, мешая ему дышать.       К моменту с ядовитыми ягодами половина зрителей уже демонстративно спрашивает новые платки у соседей. Что до Пита, то он не плачет.       Если бы вода вперемешку с солью могли хоть как-то ослабить его боль... Но теперь, кажется, ничто не способно это сделать.       Вот он, этот миг. Лицо Мелларка ничего не выражает.       – Стойте! Стойте! Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей Семьдесят четвёртых Голодных игр – Китнисс Эвердин и Пита Мелларка! Да здравствуют трибуты Дистрикта-12!       Эти слова должны были подарить Питу неземное счастье.       Но счастливая улыбка тает так же стремительно, как Китнисс хватается за горло. Она не успевает даже ничего сказать, когда её взгляд теряет осмысленность, а дыхание останавливается.       Мелларк будто бы синхронно дотрагивается пальцами до своей шеи. Он смотрит на самого себя и не верит в то, что это правда.       Нет. Этого не могло быть на самом деле. Сейчас он проснётся от этого кошмара на Арене, а Китнисс рядом с ласковой улыбкой пожелает ему доброго утра. Это слишком абсурдно для реальности.       Фильм заканчивается, и Пит понимает, что стоит, как и все зрители, и даже Цезарь. Всех потряс повтор смерти Китнисс - как будто они всерьёз ожидали другого финала. Звучат аплодисменты в честь погибшей в своём же пламени и действительно заслуживающей победы девушки.       А дальше? Дальше - Сноу со своей короной и жеманной ухмылкой, скалящийся и на самом деле одержавший победу Сенека, смирившаяся с равнодушием своего трибута Порция и ночь перед заключительным интервью, полная кошмаров. Пит не может больше справиться со всем этим один. Бродя по Тренировочному центру, он натыкается на весьма ожидаемо пьющего Хеймитча.       - Так всегда бывает. Победителей в Играх нет, есть только выжившие, - заявляет он уверенно, хоть это и не может успокоить Мелларка.       - А в этот раз и выживших нет, - нервно смеётся Пит, думая, что ему не поможет даже алкоголь. Хеймитч удивлён его словам в свой адрес, но победитель больше не обращает на него внимания. Он знает, что теперь всё, даже Эбернети, будет напоминать ему о Китнисс, и не хочет изображать желание обсуждать свои чувства с кем-нибудь.       Что, конечно, плохо для интервью, которое проходит только при камерах - и то хорошо, зрители хоть не будут рыдать при одном упоминании имени Китнисс.       - Пит, я даже не знаю, с чего начать, - "откровенно признаётся" Цезарь, Мелларк не удостаивает его и взглядом. Говорить что-то надо, и ведущий продолжает, пытаясь не выглядеть растерянным. - Думаю, эти Игры поразили всех.       - Да, - после невыносимо долгой паузы снисходит до ответа Пит.       - Все мы были потрясены смертью Китнисс Эвердин, - чеканит каждое слово, как заведённый, Фликерман. - Ты хочешь поговорить со мной об этом?       - Нет, - так же коротко бросает Мелларк после затянувшегося молчания.       - Почему? - поражается Цезарь, входя в раж. Он снова в своей стихии, и его не остановить. - Ты ведь любил её, мы все это знаем. Должно быть, ты испытал гораздо больше боли, чем зрители, когда она умерла.       - Должно быть, - эхом повторяет победитель, по-прежнему не глядя на него.       - И ты не хочешь об этом рассказать? - вспыливает Фликерман.       - Любовь всей моей жизни умерла. Что тут рассказывать? - Пит чувствует, что плачет. Впервые с Арены. Ему противно от того, что зрители это видят, но он ничего не может с собой поделать. Камеры всё равно не выключают, ибо время ещё не пришло.       Цезарь несёт какую-то пургу. Вроде того, что время лечит, что им не стоило баловаться ягодами, что Китнисс навсегда останется жить в сердцах зрителей... Мелларк не слушает его, ему хочется выть от боли, но он только прячет лицо в ладонях. Как будто он, лишь сам произнеся вслух известный и без того факт, поверил в его правдивость. Ведущий пытается выбить из него ещё хотя бы одно слово, однако ему приходится скомкать интервью из-за истерики победителя. Подобное, конечно, случалось раньше, но не в таком масштабе.       Камеры выключают, и Питу кажется, что лучше бы вместо съёмки прекратили издеваться над его слабостью. Но это только начало дифирамбов погибшей Эвердин и гневных молчаливых взглядов в его адрес. Он мечтает о другом финале, другой концовке для них обоих.       – Ты ничего не успел проглотить? – спрашивает Китнисс.       Он только качает головой.       – А ты?       – Если бы проглотила, то была бы уже мёртвой, – говорит Эвердин, пожимая плечами.       - Нам повезло, - отвечает Мелларк, пусть его и не слышно за рёвом толпы, раздавшимся из репродукторов.