Последнее желание

Элайдж стар. Не по меркам космонитов, конечно. Для них он был слишком молод для того, чтобы умереть. В его возрасте космонит как раз, наверное, расторг свой первый из многочисленных браков, успел обзавестись ребенком, которого он или она никогда не будет знать, и теперь раздумывает, как скоротать еще пару-тройку столетий. Но Элайдж не был космонитом, а для землян сто шесть лет – глубокая старость. Элайдж сомневался, что прожил бы так долго на Земле. Неустанная работа на Бейлимире (он все еще не привык к тому, что планета носит его имя, пусть формально и названная в честь Бена), с его суровыми зимами и изнуряюще жарким летом, ежедневной борьбой за выживание - это наполняло его энергией, заставляло чувствовать себя более живым, чем в стальных пещерах Земли, с зимовилом на обед, под светом ультрафиолетовых ламп, с густонаселенными городами и маленькими квартирами. Да, все-таки он прожил полноценную жизнь. Теперь она почти окончена. Элайдж переболел пневмонией и оправился от недавнего приступа. Но полностью ли? Нет, теперь стало тяжелей дышать, появилась слабость, он похудел. И все время чувствовал холод, пронизывающий до костей холод, и он устал – безумно устал. Лайдж видел ложь в глазах Бена, который сидел рядом с отцом и говорил, что тот скоро поправится и продолжит работу. Элайдж велел Бену не носиться с ним, а помочь составить завещание. Достаточно краткое, материальных ценностей у него было мало, что находилось на Бейлимире – отходило Бену, что на Земле – Лайдж оставлял Джесси. Он все еще любил ее, не смотря ни на что. Она нашла утешение у другого тридцать лет назад, и Элайдж не мог ее осудить. Ее муж отправился к звездам, куда она не могла последовать за ним, а он сам не был примером образцово верного супруга. Он переспал с… нет, что за мерзкое слово! Он любил Глэдию, дважды, а Дэниела – о! Куда больше. Довольно трудно это устроить, когда землян не пускают на Внешние миры, а роботы запрещены на поселенческих, но вот корабль здесь, с официальным визитом из Внешних миров, и этим нужно воспользоваться. Этого даже и близко недостаточно. Он сам много раз говорил, что попросил бы Фастольфа отпустить с ним Дэниела, если бы это было возможно. И он просил. Столкнуться со всеми трудностями колонизации Бейлимира с Дэниелом – это было бы его личным раем. Но ему позволили с ним увидеться только в госпитале, к концу краткой борьбы Элайджа с перитонитом. Это были опьяняющие несколько дней, которые они провели вместе, а затем его выписали, и с того времени от Дэниела не было вестей. И все-таки Лайдж сумел послать сообщение Фастольфу спустя несколько лет, удостовериться, функционирует ли еще Дэниел, чтобы получить в ответ удивленное «Да, с ним все в порядке». И Элайдж пришел к неизбежному выводу – Дэниел разорвал их… отношения? связь? руководствуясь собственными соображениями. Да, по крайней мере, у Элайджа оставались воспоминания, способные его утешить. Теперь, однако, его время вышло, неужели они откажут умирающему в последнем желании? Увидеть дорогого друга… нет, больше, чем друга. Увидеть того, кого он любил больше любого другого существа в этом мире. Забавно, любовью всей жизни того, кто ненавидел роботов сколько себя помнил, стал именно робот. Но он не мог думать о Дэниеле, как о роботе. И дело было не только в его человеческой внешности, а гибкости его мысли, его любознательности, несвойственной роботам, его доброте, всего этого в нем было куда больше, чем во многих настоящих людях. И его любил Элайдж. Должно быть жестоко заставлять робота смотреть на человека, лежащего на смертном одре. Но Элайдж знал, что не может умереть, не увидев это идеальное лицо, не услышав спокойный голос, один последний раз. И он высказал последнюю просьбу, сердито убеждая сына, что тому следует более старательно тянуть за нужные ниточки, неужели ему откажут в такой малости на планете, названной в его честь? И с последним упрямством старика Элайдж ждал, отгоняя прочь холод, сжимающий его сердце, борясь со сном, который, несомненно, будет вечным. «Дэниел», думал он из последних сил и ждал.