All of My Intentions Were True

Они рождаются. Гарри впервые появляется на пороге детского дома, когда ему исполнилось всего лишь шесть месяцев. Под его прозрачной нежной кожей выступают ярко-синие венки, а сверкающие зеленой глаза широко раскрыты. Он является самым крошечным и плохо питающимся малышом из всех, кого они видели. Ну, кроме годовалого Луи, у которого, кажется, имеется задержка в развитии. И с того момента Луи крутится вокруг Гарри так же воинственно, как крошечный малыш в нежно-голубом Onesie, выхватывая куклу из его рта и подталкивая вперёд, получая чуть вязкую, слегка шаткую улыбку в ответ... Ну, они становятся неразлучными. Луи мгновенно берёт на себя ответственность присматривать за Гарри лучше, чем любая нянька или волонтёр, которые приходят, а потом уходят - смотреть на них просто невозможно. Больной Николас со своей аллергией на всё и несчастной лёгочной инфекцией осознает свою ошибку, когда случайно берёт бутылку Гарри во время сна. Следы от укусов на руках не исчезают в течение нескольких недель. Страх в глазах останется на долгие годы. Для Гарри Луи становится одеялом, его мягкой игрушкой; пробкой, заполняющей огромную зияющую дыру. Для Луи Гарри - совершенно новая жизнь, вновь обретённая цель. Тем не менее, двое детей настолько разные, насколько это может быть. Гарри тихий, немного медленный, но невероятно милый. Его большие, круглые глаза очаровывают всех работающих там женщин, которые по очереди закутывают его в свои тёплые, мягкие объятия, принося ему удовольствие, которым он делится с Луи. Единственной вещью, что всегда получают от Луи - это раздражённые вздохи и перерывы на лестнице для непослушных. Женщины средних лет не понимают, как такой ребёнок как Гарри мог стать лучшим другом такого демона как Луи. Дело в том, что Луи не делает нахальных замечаний и не толкает других детей в песочнице. Он правда не делает этого. Но иногда его переполняют гнев и грусть. Всего этого слишком много для такого маленького тела, и он просто выпускает всё это. Гарри тайком проносит Луи еду, когда того отправляют в свою комнату без ужина, и садится с Луи на лестнице, пока ему не разрешат играть снова, но он не возражает. Для пятилетнего Гарри эти времена, кажется, самые лучшие из всех - когда их только двое. Он и Луи. Они, как и все дети, растут. По пути пара средних лет, которая хочет кого-нибудь усыновить, приходит в детский дом, когда Луи было около восьми лет, но выглядел он на шесть. Они выбирают его маленькое, измазанное лицо из всех тридцати собравшихся там детей, наивно ожидавших тёплого приёма. Луи ведут в кабинет директора для первой встречи, где он пинает женщину в голень и показывает язык, заявляя, что они самые уродливые люди, которых он когда-либо встречал, и что они никоим образом не подойдут на роль его родителей, и всё это заканчивается тем, что Луи весь следующий день остаётся в "яме негодника". Крошечный и послушный Найл, у которого округлые щёчки и бесконечное желание кушать, уходит домой с ними вместо него. И его глаза полны надежды. Другие дети внимательно наблюдали из окон своих комнат, провожая их, и, не мигнув ни разу, пока они выезжали за ворота, думали: "В следующий раз, может быть. В следующий раз. Может быть". Они слишком хорошо знают, что следующий раз не известно когда наступит. - Почему ты не поехал с ними? - спросил Гарри Луи чуть позже в ту ночь, в то время как они собирали пазл вместе в комнате отдыха, пытаясь соединить кусочки облака вместе. - Ты не хочешь иметь семью? - Глупыш, - усмехнулся Луи, собирая облако и солнце. - У меня уже есть семья. И всё, что Гарри знает, - так это то, что всё его существо наполнилось излучающей радостью. Что ж, Гарри и Луи продолжают расти вместе. Гарри обретает вроде как беспризорника, что соответствует правилам его мягкости, а Луи остается мягким и обманчиво милым. Луи считает, что он не должен защищать Гарри больше - Гарри без разбора улыбается всем и каждому, а они не могут ничего сделать, кроме как улыбнуться в ответ. И Луи думает, что это выглядит так, будто он распространяет солнечный свет с каждой морщинкой вокруг его глаз и каждой ямочкой на щеке. Им десять. Детский дом организует своего рода лагерь для детей от возраста с десяти лет. Они отправляются далеко в лес, разбивают палатки, делают барбекю и играют в "Убийцу" в темноте. Глубоки дикие леса являются отличной детской площадкой с хвойными деревьями, бесцельно растущими вокруг них, испещряя землю тёплым лоскутным светом и зелёными и жёлтыми листьями. В девять часов вечера они уже сидят у костра и пара других детей, Ник и Мэтт, которые старше их, рассказывают им о лесной ведьме. Презираемая своим неблагодарным любовником, она совершила самоубийство на тёмном, зловещем холме, который находится выше, и теперь она бродит по лесу в поисках невинного человека, который полюбит её. "Чем младше, тем лучше", - сказал Ник, поглядывая на них обоих. Луи и Гарри спокойно пошли обратно в палатку. Руки их переплетены, и они слегка подскакивали на каждый шорох, шум или крик. Они лежат в темноте с широко открытыми глазами и, схватившись за спальные мешки до побеления костяшек, наблюдали за контурами ветвей от деревьев, за перемещающимися призраками до тех пор, пока Луи не выдержал. - Хаз? - сказал он медленно. - Ты проснулся? - Да, - мягко ответил Гарри. - А что? - Мне нужно в туалет. - Так иди, - прошептал Гарри. - Но... тогда мне придётся оставить тебя одного, - сказал Луи. Момент тишины, прежде чем Гарри проговорил: - Ну, там слишком темно, поэтому я не могу позволить тебе заблудиться. Какой тип защиты, думают они, они могут предпринять против мстительного призрака, является загадкой для них обоих, но, взявшись за руки и хихикая, они рванули до дерева и вернулись обратно. Есть надежда, долго принимающаяся за данное: пока они вместе, всё будет хорошо. Свой десятый год они проводят гоняясь по двору друг за другом, ловя кузнечиков в пластиковые контейнеры, сражаясь боевыми мечами по пути в школу, делают палатки из простыней, поднимают фонарики, тень от которых освещала стены. Под тщательным, пристальным взглядом Гарри растёт, и мягкое, золотое сияние, которое, казалось бы, окружает его с рождения, становится блестящим маяком. А Луи, всё еще низкий для своего возраста, воспринимает его рост с решимостью, мужеством и непоколебимой верностью. Они уже не дети. Когда они начинают ходить в среднюю школу, они встречают других детей, которые думают, что достаточно достойны быть в их маленьком кругу - тихий Зейн, который хмурый снаружи, а внутри даже более сумасшедший, чем Луи; и осторожный, милый Лиам, умудряющийся из всех них в столовой говорить больше всех, так что Луи приходится уходить оттуда. Они играют в футбол, дурачатся и громко смеются, катаясь кувырком по траве, потому что они молоды и непобедимы, и они не заботятся ни о чём. Иногда Гарри и Лиам убегают, а Луи и Зейн позже находят их сидящими под деревом и разговаривающими о скучных, бессмысленных вещах. Но Луи не берёт это в голову, потому что в конце дня они идут домой вместе в полной тишине, и он знает, что это намного важнее, чем все разговоры за целый день в целом. И хоть они это действительно и не понимают, Лиам и Зейн знают, что Гарри и Луи всегда будут сидеть на одной стороне стола в столовой, а они - с другой. Это тоже нормально. Лето - любимое время года Луи. День, который он ожидает больше всего в детском доме, - это День Океанов - третий понедельник июля, когда сиделки заталкивают их всех в тесный, потный автобус без кондиционера и везут на ближайший пляж. Зейн и Лиам ноют и просят родителей отпустить их с ними на день, но одна просьба от широкоглазого двенадцатилетнего Гарри делает своё дело. Когда они добираются до песчаного пляжа, они бегут вниз в потёртых бордшортах и с головой окунаются в холодный прибой, открывая рот и промывая его морской водой. После обеда Зейн предлагает поиграть в прятки, хотя Лиам думает, что там не так уж и много места, где можно было бы спрятаться - пляж-то длинный и плоский. - В этом-то и состоит задача! - настаивал Луи упорно, решив поддержать своего соучастника, и у них слишком хорошее настроение, чтобы спорить. Гарри вытягивает короткую палку и получается, что водит он. Он закрывает глаза и начинает медленно и противно считать. Затем он смотрит на землю, вниз и следует по стопам ног до пирса, где за одним из постов скрылся Зейн. - Эм, знаешь, в конце концов, эта игра не была такой прекрасной идеей, - сказал он застенчиво. Лиама было не так уж и трудно найти - он пытался вписаться в кучку маленьких детей, строящих замки из песка. - Ты действительно думаешь, что это могло сработать? - спросил Гарри с сомнением. Лиам просто пожимает плечами. - Либо это, либо помогать взрослым упаковывать еду. А я и так как в аду работаю на выходных. Луи оказалось найти труднее всего. На самом деле, после получаса неутомимого поиска это становится практически невозможным. Его следы "бегают" по кругу и, в конце концов, ведут к прибою, и ни один из детей, кажется, его не видел. Ещё через пятнадцать минут Гарри начинает действительно беспокоиться, и они бегают вверх и вниз по пляжу, крича его имя и то, что игра давно уже закончилась, и он может уже выйти - он выиграл! - Может быть, мы должны кому-нибудь сказать? - сказал Лиам, в то время как минуты болезненно-быстро идут, и Гарри только кивает, игнорируя в горле комок и закусив зубами нижнюю губу. Взрослые присоединяются к поиску, и точно так же делают спасатели, спрашивая всех и каждого, не видели ли они маленького мальчика с колючими волосами и изношенными бордшортами. Они уже на полпути к низу берега, когда маленькая девочка с косичками указывают на опрокинутую шлюпку, на половину поднятую на песчаной гряде. Под лодкой, свернувшись в позу зародыша, крепко спал Луи. - Ты не найдёшь меня, - бурчал Луи Гарри, протирая устало глаза. Строгий выговор почти всех там присутствующих, говорящих такие слова как "безответственный" и "безрассудный", до сих пор звенит в ушах. - Прости меня, - сказал Гарри, и он до сих пор не понимает, почему он чувствует себя так, будто сейчас заплачет, хотя Луи сидит перед ним в полном порядке. Луи смотрит на него и больше ничего не говорит. Только берёт за руку и идёт к другим детям, которые собрались там, чтобы посмотреть на фейерверк на гавани. Зейн и Лиам заняли им места, и они толкали Луи в плечо и дразнили его за все те неприятности, что он причинил им. И даже не спрашивайте, почему Гарри приклеился к нему как банный лист. Пока огни взрываются над ними, разрывая темноту и бросая цвета радуги на океан смоляного цвета и туманный серый дым в бесконечное небо, Гарри взвешивает тёплую, твёрдую, слегка липкую руку, держащую его, и надеется, что он никогда-никогда не отпустит её. Они старше своих лет. Луи было четырнадцать, когда он узнал, что его родители умерли - родители, которые не имели ни малейшего желания встретиться с ним. Один раз они всё-таки встретились, а потом отдали его, имея, возможно, другую жизнь, других детей, но уже без него. Он узнал об этом только потому, что один из них (а может быть, и оба - он не уверен) оставили небольшое, незначительное наследство - от чувства вины, что ли? - которое находится в трастовом фонде. Но даже зная это, боль в груди не переставала расти, и Гарри мог только наблюдать за тем, как Луи уходит в себя, изолируется ото всех. Большую часть своего времени он проводит в одиночестве, и он огрызается на любого, кто подходит к нему слишком близко, кроме Гарри. Тем не менее, даже с Гарри он старается уйти от любопытных вопросов, и Гарри знает, что это эгоистично, но он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким. Он так привык залезать к Луи в кровать после плохого дня в школе, утыкаясь носом в его шею, не имея слов, чтобы рассказать, как он себя чувствует. В его движениях, улыбке чувствуется холод, и все говорят с ним грубо, отчего Луи ещё больше закрывается в себе. Он не понимает, почему его родители оставили его на холоде и в мусорной корзине снаружи. Вся родительская любовь, которую он никогда не испытывал, была заменена платными няньками. Но он думает, что он - счастливчик, потому что, пока другие сироты отправляются в атрибуты, чувствуя себя нелюбимыми, Гарри никогда такого не будет испытывать. Когда сжигающая дыра внутри его груди каждый раз, как кажется Луи, исчезает, только любовь является обдуманной реальностью. Их учитель музыки, мистер Харрисон, является спасителем на его пути. Музыка является единственным классом, где Луи ни на что не обращает внимания - единственное, что он может контролировать, чтобы сконцентрироваться больше, чем пять минут, не считая, конечно же, спорта. Он, кажется, с рождения имеет ритм и голос, который способен подняться на самые высокие ноты. Его голос и голос Гарри, кажется, хорошо вместе сочетаются, и это заставляет Гарри каждый раз краснеть, когда их одноклассники говорят комплименты по этому поводу. В последний день учёбы мистер Харрисон даёт Луи гитару, который единственный раз в своей жизни теряет дар речи. - Не сдавайся, - сказал он, и эти слова абсолютно точно подходят на данный момент. Луи посвящает себя изучению игры на гитаре, потому что он больше ничего не имеет в жизни. Он проводит своё время после школы за перебиранием струн, пока его пальцы не пузырятся, кровоточат и не затвердевают. Мелодии получаются неуклюжими, звуки заглушают визги детей, носящихся по лестнице, ноты появляются на листе, а отросшая чёлка Луи сползает на глаза для того, чтобы её снова и снова убирали. И однажды, когда Гарри спокойно сидел и смотрел на Луи - он смотрел, смотрел и падал в неизвестность, - он думает, что в этом что-то есть. Яркий, осторожный и одновременно ослепительный, но по-прежнему ангельски милый, и Гарри не понимает, почему никто не замечает, что в этом что-то есть. Однажды Луи положил свою гитару, посмотрел на Гарри своими блестящими голубыми глазами и сказал: - Я собираюсь сделать это. Я собираюсь выбраться отсюда и посмотреть на мир. И я собираюсь взять тебя с собой. Просто показать тебе. И Гарри не сомневается в нём ни на секунду. Им скоро шестнадцать. Они шли домой после футбольной практики. Однажды сентябрьским вечером свет, который едва просачивался сквозь деревья и листья, оставлял узоры на их лицах. Гарри чувствовал себя диким и свободным, хотел поднять руки вверх и закричать - словно он в любой момент сможет оторваться от земли, как воздушный змей, и улететь так далеко. Он знает, что это означает недалёкое будущее. Когда он всё-таки делает это, сквозь густой воздух прорезается голос, небо делится на двое и дождь - ослепительный, животворящий дождь - начинает капать на них беспощадно. Луи с громким смехом наблюдает за шокированным, промокшим до нитки Гарри с поднятыми руками вверх, и Луи бежит за ним, хватает его, толкает и тащит вперёд. Его руки обвили плечи Гарри, а его сумка находится над их головами. Они спотыкаются о траву, смеются как угорелые и пачкают ноги, пока не добираются до большого дуба, где падают напротив пёстрого, толстого ствола. Адреналин бежит по венам Гарри. Когда он поворачивается, чтобы посмотреть на Луи, его хлопчатобумажная рубашка насквозь промокла и прилипла к коже, и капли скатываются вдоль линии челюсти и с кончика носа, и он просто... Иногда Луи рассказывал Гарри, что большой мир требует того, чтобы его изучили, что он намного больше, чем мы можем себе представить в этом небольшом городке. Но Гарри не верит в это. Он получил намного больше прямо сейчас, чем должен был. Под ослепительным дождем, стирая пальцем капельки дождя с лица Луи, его зелёные глаза выглядят молчаливыми, широко распахнутыми и полными удивления, а затем Гарри прижимается губами к мягким губам Луи. И он чувствует появившуюся улыбку на лице Луи, когда тот обхватывает руками талию Гарри и тянет его вперед с надеждой, за которую Гарри держится с двенадцати лет. Поцелуй с Луи является его первым поцелуем. И вторым. И третьим. И всеми остальными. Ближайшие два года они проводят, проскальзывая в комнаты друг к другу, когда все спят, и тайком возвращаются обратно, когда все всё ещё спят. Бегают и находят потайные места, где никто и никогда их не найдёт; тихое, потайное место, про которое никто и никогда не узнает. Пока Гарри кутается в бесконечной теплоте Луи, подстраиваясь под ритм биения его сердца, он думает, что слово "идеально" не сможет описать всю сложившуюся ситуацию. Но они не будут всегда подростками. В мгновение ока они превращаются из маленьких детей, порхающих от летних, солнечных дней, как будто они могли длиться вечно, в почти взрослых парней, тоскуя немного больше по времени. Они все выросли. В свои восемнадцать лет Луи готовит себя к тому, чтобы уйти отсюда с целью добраться до Лондона и осуществить свою мечту. Он никогда не собирался сдать все экзамены на "А", но они и не были его целью - все это знали. Воспитатели, которые постоянно качали головами и желали, чтобы он ушёл, цеплялись за него со слезами на глазах и говорили ему, чтобы он писал и никогда не забывал их. Гарри держится изо всех сил. - Приезжай как только сможешь, - шепчет Луи ему в плечо. Гарри может только молча кивнуть, стараясь запомнить этот момент, вместо того чтобы думать о всех других моментах, которые были у них и только у них, и которые не могут теперь вернуться. Луи наклоняет голову так, а Гарри чувствует его губы на своей щеке. Поцелуй был мягким и сладким, и Гарри хочет, чтобы Луи ушёл, но он не уходит. Затем, отстранившись, Луи берёт свою гитару и идёт к воротам, оборачиваясь, чтобы окончательно попрощаться, и запоминает весь мир, как будто он солдат, уходящий на войну. Первый месяц проходит легко. Гарри посвящает себя учебе, готовясь к экзаменам. Может быть, он не самый умный ребёнок в школе, но он близок к этому, и он достаточно умён, чтобы понять, что он не сможет полагаться всю свою жизнь на других людей. Лиам и Зейн всегда держаться рядом, направляя его в нужное русло, и он чувствует ответственность, когда сдаёт экзамены и поступает в отдел образования Лондонского университета South Bank, даже сумев получить стипендию. Единственное, что ему нужно будет делать, - это усерднее трудиться в течение следующих четырёх месяцев, выполняя ряд заданий и отрабатывая неполный рабочий день, чтобы позволить себе жить в Лондоне. У него правда не было времени думать о Луи, но всё напоминало о нём - рубашка, оставленная после себя, трещина в стене, появившаяся там однажды, когда Луи был в гневе и бросил в неё стул, запах на подушке... По ночам Гарри снится Луи. Это смесь воспоминаний и надежд,. И Гарри уверен, что он вспомнил всё неправильно. Во сне Луи отбирает футбольный мячик и получает красную карточку (он так и не научился контролировать свои эмоции), и только там, сидя в своей комнате с озорной улыбкой на лице, как будто он делал это каждый день, он считал всё порядком вещей. - Эй, сыграй мне эту песню ещё раз? - шепчет Гарри во сне Луи на ухо, удобнее устраиваясь на его плече. Луи пожимает плечами, потому что дыхание и кудри Гарри щекочут его кожу. А затем поток песни эхом отзывается от белых стен, рассказывая историю о боях с мечами, взрослении, призраках в темноте, незабываемой, дождливой второй половины сентября. Они думают, что готовы встретиться лицом к лицу с миром. С первого момента, когда Луи прибыл в Лондон, он пытался изо всех сил пробиться как молодой музыкант без связей и почти без денег, зарабатывая деньги в баре, а после спешить в звукозаписывающую кампанию, которую он мог найти. Он получает много обескураживающих причин отсутствия интереса в его музыке, начиная от "Ваша музыка просто не очень актуальна" и заканчивая "Если бы вы просто согласились внести некоторые изменения..." Несмотря на всё это, он ждёт тот день, когда приедет Гарри, зачёркивая числа на самодельном календаре на обратной стороне картона. Через месяц, шестнадцать дней, девять дней... В утро самого долгожданного дня Луи просыпается и смотрит на весь беспорядок в его комнате. Было трудно найти работу, не говоря уже о месте жительства, и это не совсем гостеприимное состояние квартиры. Факт остаётся фактом, и Луи кладёт груду одежды туда, где она и должна быть, не смотря на немного хроническое отвращение к уборке. Луи пихает свои вещи в угол платяного шкафа и закатывает их в матрац, а затем снова разворачивает, понимая, насколько это абсурдно. Часть его мозга, которая всё ещё логически соображает, понимает, что Гарри видел его с худшей стороны, и его худшая сторона, по сравнению с несколькими старыми контейнерами и несколькими энергетическими напитками, ничто не значит. Просто... целых пять месяцев. "Ты смешон", - вторит Луи сам себе, давая мысленно пощёчину. - "Возьми себя в руки, чёрт бы тебя побрал". Он всё равно идёт и покупает новые простыни. В день прибытия Гарри Луи ждёт его на вокзале на час раньше, чем было запланировано, засунув руки в карманы и ходя туда-сюда вдоль окрашенной линии. Люди врезаются в него, с раздражением обругиваясь, а дежурный не раз уже осмотрел его с головы до ног, как будто у него в капюшоне находится бомба. И вот, наконец-то - ох, чёрт возьми, наконец-то, - Гарри вступает на платформу. Он тащит за собой чемодан, глаза блестят, и, подняв их вверх, парень сканирует толпу. Его правая рука поднимается, поправляя слишком длинные, неукротимые кудри, щёки втянуты, а во рту у Луи суше, чем в пустыне Атакама. Он стал выше, стал более накачанным за несколько месяцев, что они не видели друг друга. "Вероятно, от строительных работ, которые он выполнял," - подумал Луи рассеянно. V-образная футболка, чёрные обтягивающие джинсы, длинные ноги и... Чёрт. Чёрт, как он скучал по нему. Как вода и воздух и прочие клише. Он просто так сильно скучал по нему. Луи пробивается через толпу, сердце бешено бьётся в груди, а затем Гарри ловит его взглядом. И внезапно вся платформа - вся планета, на самом деле, - не имеет значения. Пространство, разделяющее их, исчезает, и Луи протягивает руку, чтобы скользнуть пальцами по загорелой шее и крепким плечам, руки Гарри уже устроились на бедрах Луи, сжимая их, сумка с глухим звуком падает на пол. Их лица в дюйме друг от друга, и на мгновение они застывают. Луи глубоко дышит в лицо Гарри, он пахнет свежескошенной травой, летом, океаном и всем тем, что он всегда искренне любил. Он чувствует, как дыра в груди, зияющая целых пять месяцев, заполняется теплом, и сердце словно заново учится биться. А затем Гарри наклоняется вперёд, а Луи приподнимается на носочках, и их губы встречаются. Луи целует его так медленно и мягко, что не описать словами. - Эй, - шепчет Гарри ему в шею, когда они, наконец, отрываются, и каждый ухмыляется с отвращением и неодобрением вокруг них. - Пять месяцев - это слишком долго, ты знаешь? - Знаю, - вздыхает Луи. - Не оставляй меня больше, ладно? - Никогда. Они понимают, что, может быть, они всё ещё дети. Мир далёк от идеала. На самом деле, всё оказалось намного труднее, чем любой из них мог представить. Только через год после переезда в Лондон деньги, которые были в трастовом фонде Луи закончились с поразительной скоростью, и вскоре они поняли каково это - быть действительно самостоятельными. Луи работает на двухсменной работе, обслуживая столы слишком горячим кофе, а Гарри учится между классами, чтобы свести концы с концами. Они приходят домой, ужинают, падают на дешёвый диван, и у них едва хватает сил поговорить друг с другом. Но в конце дня они улыбаются, и Луи рассказывает Гарри, что всё будет по-другому - он будет известным, нужно просто подождать. Просто подождать немного больше. Однажды в воскресенье днём, в начале июня, Луи осторожно кладёт другой демо-диск в обложке, убедившись, что каждое слово идеально нанесено чернилами на бумажную поверхность. После двадцати трех писем-отказов он всё ещё пытается найти человека, готового дать ему шанс. "Пусть будет один," - думает он, но он вложил все свои усилия, всю надежду и силу в этот блестящий диск, который он держит обеими руками. Гарри лежит на хлопчатобумажном матрасе на полу с учебником над головой, пытаясь выучить хоть что-то в неожиданно появившейся жаре. "Осознание уровня приблизительной развитости для каждого ребёнка необходимо в целях создания допустимой структуры," - повторяет он про себя, но слова, кажется, только создают шум вокруг его ушей как стайка песчаных мух. Он смотрит в окно, на ярко светящее солнце, не знающее обязательств, и борется с желанием бросить свою книгу через всю комнату, потому что, чёрт бы их побрал, эти университетские учебники стоят неоправданно дорого. Громко вздохнув, он поворачивает голову, чтобы найти Луи, уже смотрящего на него с весёлым выражением лица. - Трудно выучить, да? - Ты же знаешь меня, - бормочет Гарри лениво. - Всегда учиться, учиться, учиться. Книги, книги, книги и так далее. Луи смеётся. - Да, я знаю тебя, и я уверен, что ты сможешь выучить всё необходимое. Он медленно подходит к Гарри и усаживается на его бёдра. - Поцелуй его, - говорит Луи, протягивая CD. - Что? - говорит Гарри, стараясь не ухмыльнуться. - Я предпочёл бы поцеловать кого-нибудь другого, если честно. - Поцелуй его на удачу, - подчёркивает Луи. - Тогда мы поговорим. Гарри издаёт стон и приподнимается на локтях. - Боже, ты ведёшь себя как я. Луи наклоняется вперёд и помещает CD между их лицами - целых пять раздражающих сантиметров, отделяющие их. - Хаз, просто, чёрт возьми, поцелуй этот грёбаный CD. Закатив глаза, Гарри прижимается губами к пластику, оставляя быстро затухающий след от поцелуя. - Доволен? И вдруг Луи хватает Гарри за волосы на затылке и быстро сокращает расстояние между ними, возвращая одолжение и оставляя мокрый след. А затем всё происходит слишком быстро. Он хватает пальцами края рубашки Гарри и со злой усмешкой на губах говорит: - Теперь я доволен. Они достаточно взрослые, чтобы узнать реальный мир. Удача, как и большинство вещей, требует много времени, чтобы изменить всё. К несчастью, терпение никогда не было сильной стороной Луи. Почему у него нет десерта? Почему они не могут позволить ему вернуться на поле сейчас? Почему школа не могла закончиться сейчас? Почему он, чёрт возьми, до сих пор не известен? Он пытался скрыть свои чувства в первое время. Мгновенные истории успеха, также хорошим результатом мог бы стать пьяный шёпот китайцев и разведывающие музыкальные продюсеры, такие как старый добрый Несси, о котором слышали, но ни разу не видели. Он утешает себя приветствием в баре, в котором играет. Гарри говорит: "Не волнуйся, это случится тогда, когда случится" со своей слишком беззаботной, утешительной улыбкой. Но для Луи время ожидания истекло. Три года. Целых три года ожидания, неприятностей и неудач, и даже при том, что ему только двадцать один год, а он начинает чувствовать себя на все сорок. Он хочет быть позитивным, но всё, что он делает - это думает. В определённый момент, ты понимаешь, что, может быть, если ничего не происходит, то оно никогда и не произойдёт. И, может быть, обещание, что ты дал семь лет назад, окажется ложью. В конце концов, он чувствует весь осадок произошедшего внутри себя: как землетрясение, как надвигающаяся гроза. Их много, и они тянут, и каждый раз он находится на краю, пытаясь задержаться на нём. Это так необъяснимо трудно, и он желает, чтобы ему снова было пять лет, и он мог просто обвинить их всех, а затем сесть на лестницу, пока его сердце бешено бьётся, и его руки не перестанут трястись. И, так или иначе, Гарри по-прежнему здесь. Всегда улыбается, всегда оптимистичный, всегда поддерживает. Тем не менее, так или иначе, вместо мягкого погружения на него всё свалилось горой. Ночью Луи повернулся и сжал плечо Гарри, пока тот спал и, прижавшись к его волосам, прошептал ему на ухо: - Почему ты всё ещё здесь? Почему ты не ушёл от меня? Однажды ночью, после отменённого концерта в баре более популярной группы Луи пришёл домой со штормом в груди, грозой и дождём, готовым вылиться из его рта. - Как всё прошло? - спросил Гарри, кратко посмотрев на книгу, а затем на Луи, разувающегося возле двери. - Ты повеселился? - Сейчас даже не девять вечера, Гарри. Какого чёрта тогда ты думаешь? Гарри взглянул на часы. - Прости, я не заметил. - Они отправили меня домой, - сказал Луи так раздражённо, даже не зная почему, ибо в первое время такого не было. Он прошёл к холодильнику, взяв бутылку пива, и Гарри проследовал за ним покорно, шаркая ногами по полу. - Эй, всё нормально. Это просто один ночной концерт. - Гарри, всё, что я имею - это одни ночные концерты, - сказал Луи, едва сдерживая срыв. - Да, но потом будет больше, - сказал Гарри утешительно, касаясь своей рукой руки Луи. Луи резко хватает его руки. И это как открывшиеся шлюзы, разрушившие дамбу. - Ну и что?! - он всё-таки сорвался на крик. - Одна ночь сменяется другой ночью? Гарри, это не может быть моей жизнью! Это не может быть нашей жизнью! Я больше не хочу этого! Гарри пятился назад, всё ниже опуская голову, отчего тёмные кудри спадали на его глаза. После секундной паузы, он еле слышно пробормотал: - Но мне нравится наша жизнь. - А мне нет! - закричал Луи. Его голос наполнен безумной злостью. - Этого больше не достаточно! Я просто... Я не могу так жить! Он бросает нераскрытую бутылку пива через всю комнату и быстрым шагом выходит из квартиры. * Гарри глубоко вздыхает и пытается вспомнить, каково это - быть ребёнком. Просто быть тихим, беззаботным ребёнком. И он хотел бы вернуться в прошлое. Эти мысли, однако, не останавливали его от скатывания на пол и прижимания ладоней к глазам, пока они не стали красными. * Луи вернулся позже в ту ночь, когда Гарри уже спал на диване. Он сел рядом с ним, и Гарри сразу же проснулся. - Прости меня, - сказал Луи, чувствуя вину и ненависть к себе и другим бесполезным эмоциям, что засели у него в животе. - Я не хотел кричать. Я больше никогда не хочу делать этого. Я люблю тебя, Хаз. - Всё в порядке, - сказал Гарри, и его рука мягко потянулась к колену Луи. Это заставило его захотеть снова начать кричать: "Ничего не будет в порядке! Мы не будем в порядке, почему ты не видишь этого? - Я тоже тебя люблю. Вместо того чтобы закричать он просто кивнул и позволил Гарри обернуть свои руки вокруг его талии и притянуть к своей груди, пытаясь не чувствовать себя обиженным, потому что тепло и безграничная любовь только напоминают ему о том, что он не достаточно хорош. Они приходят к неизбежному выводу. К сожалению, ничего почти никогда не делается к лучшему. Это даёт повод проигнорировать реальную проблему - просто потянуть время, пока напряжённость нарастаёт. Один бой превратился в два, затем в три, а затем они стали более частыми, чем Гарри мог предположить. Хуже всего было то, что, когда бой прекращался, всё становилось мирным, резким и угрюмым, где раньше было спокойно. Были и хорошие времена тоже, насколько Гарри себя помнил. Как в первый раз он сошёл с поезда и упал в объятия Луи, и всё неладное с миром вернулось обратно на своё место. И когда они переехали вместе в свою новую квартиру, они окрестили каждую комнату своим теплом и светом. И те спокойные домашние вечера, когда Луи брал свою гитару и просто играл, а не мучился, а Гарри откидывался назад и запоминал, запоминал, запоминал. Но большинство дней Гарри едва мог вспомнить. Каково было ему в детском доме, где вещи были стабильными, безопасными и предсказуемыми? Луи стал намного дальше, чем был, и, даже когда он был рядом, это едва ли казалось тем же самым. Некогда полное согласие и понимание между ними медленно переползло в глухие обвинения и разочарования. А потом случилось это. - Я больше не хочу, чтобы всё продолжалось вот так, - сказал Луи однажды вечером во время последнего года учёбы Гарри в университете, когда он сидел на ящике в их крошечной однокомнатной квартире, поедая лапшу в тишине и попивая пиво. - Я думаю, я должен сделать это сейчас. - Эти вещи требуют времени, - спокойно ответил Гарри, больше не зная, что сказать, потому что всё уже было сказано тысячу раз. Пространство между ними уже давно было заполнено стыдом, невыполненными обещаниями и оттеснённой благонамеренной поддержкой. - Я хотел показать тебе мир, - настаивал Луи. - Это должны были быть я и ты, Хаз. Я должен был сделать его большим. - Это может подождать, - ответил Гарри упрямо. "Мне плевать на это", - вот что Гарри действительно хотел сказать. - "Мне плевать на всё это. Я просто хочу быть с тобой." А затем послышались те слова, которые Гарри не ожидал услышать. - Я не думаю, что я смогу сделать мир больше, Гарри. Казалось, хуже не будет, но... - Я не думаю, что мы должны быть вместе. Теперь, когда он оглядывается назад, он считает себя глупым за все те обещания. Глаза Луи были темнее, чем когда-либо. В тот день он не оставил ни прикосновения, ни поцелуя. Долгое время Гарри лежал в своей кровати ночью, обдумывая все варианты того, как Луи, возможно, мог быть с ним, в конце концов, даже если не сейчас, пока изнеможение не взяло верх над ним, и он уснул, запутавшись в одеяле в прерывистый сон. Потребовалось долгое время для того, чтобы перестать ненавидеть себя за всё. Когда родители Луи умерли, ему ведь было всего четырнадцать. Это, наконец, занимает своё место, являясь медленно вспыхнувшим чувством предательства и одиночества, потому что, прежде всего, Луи и он были семьёй. Но жизнь продолжается, независимо от его чувств, и Гарри считает, что, да, хоть это и больно, он сможет выжить без Луи и быть там рядом с ним. Или, по крайней мере, он, чёрт возьми, попробует это сделать. Они живут так как могут. Боль, оставшаяся у Гарри, не имеет себе равных и слишком невыносима. Всё вокруг Луи, кажется, напоминает о парне. Он путешествует во Францию, нуждаясь в спасении и в перспективе. Всё, что он знал - это Гарри. Всё, что он когда-либо имел, они разделили, поэтому он думает, что должен уйти и испытать всё остальное, что мир ему предложил. Или, по крайней мере, он просто оправдывается. Когда он приехал, он был словно рыба, вытащенная из воды, и почти сразу же захотел вернуться назад. Всё становится холодным, одиноким, жалким. Но Луи ещё находит в себе силы сыграть и выступить в барах. Но на этот раз он чувствует это. В его разделённой, его запустелой и окончательной изоляции его лирика берёт совершенно новую глубину. Каждая нота наполнена почти осязаемым горем. Впервые он думает, что действительно понимает о чём поёт. Покровитель земли. Вскоре, несмотря на языковой барьер, он собирает слишком большие толпы, чтобы поместиться в барах, и после его шоу к нему подходили англичане, американцы и многие другие и говорили: - Я понимаю. Понимаю. Ничто не сравнится с домом. Но на этот раз Луи не торопится. Он хочет провести время, оттачивая свое мастерство и просто пишет, пишет и пишет. И каждая песня - как урок терапии. Это именно то, что когда-то пошло не так. Это то, что я хотел бы исправить. Два года спустя, после ночного концерта в субботу, продюсер проходит вперёд, появляясь как миф из толпы, и Луи знает свою жизнь, наконец-то, готовую измениться. Он мчится домой в волнении, недоумении и бросается открыть поскорее дверь. И смотрит в тишину. Они никогда не перестанут тосковать. Гарри закончил своё обучение и начал работать в качестве учителя начальных классов в северном Лондоне, обучая шумный ассортимент темпераментных девятилетних детей. Он думает, что он, вероятно, не выжил бы, если бы у него не было опыта с более взволнованными детьми, чем эти. Платят не ахти, но он способен сэкономить и делает достаточно, чтобы получить депозит на дом и пожизненную ипотеку. Зейн также переезжает в Лондон, больше из-за обещания, и они поддерживают связь и жизнь в значительной степени более-менее нормальной. Но он не забывает о Луи. Он даже и не пытался. Однажды, совершенно неожиданно, ему звонит Лиам. Он перебрался в Лондон из-за бизнеса, и он хочет наверстать упущенное и пообедать как-нибудь. Но в середине их совершенно идеального разговора Лиам внезапно выпаливает, нервно вцепившись в синюю скатерть в кафе: - Гарри, встречайся со мной. - Но я уже встречаюсь с тобой, - говорит Гарри озадаченно, и нож остановился на полпути к жареной скумбрии. - Я имею в виду, встречайся со мной. Как парень, - сказал Лиам, всё больше краснея. - Оу, - всё, что смог ответить Гарри после недолгого молчания. - Ты можешь не давать мне прямо сейчас ответ, - сказал Лиам нервно. - Просто подумай об этом и дай мне знать, хорошо? - Хорошо, - ответил Гарри так серьёзно, насколько это вообще возможно, потому что это очень долгие и важные дружеские отношения. Они не могут разрушиться с такой лёгкостью. - Я подумаю. Он звонит Зейну, когда приходит домой, потому что ему нужен совет, и нет никого больше, кто действительно мог бы понять решение, которое он собирается принять. - Я до сих пор по нему скучаю, - говорит Гарри в трубку, и нет необходимости объяснять кто он. - Я знаю, что я не должен, но я не могу ничего с этим поделать. Он до сих пор снится мне. - Если ты любишь кого-то - отпусти его... - начал было Зейн, но Гарри перебил его. - Не надо мне говорить про всю эту птичью фигню. Просто... - Гарри вздохнул. - Просто скажи мне, что делать. - Хорошо, - говорит Зейн раздражённо. - Дай ему шанс. Что ты потеряешь с этого? Лиам был удивлён, когда Гарри позвонил ему чуть позже, ночью и дал ответ. Они быстро договорились о встрече - ужин, кино, прогулка, разговор. Ничего сложного, потому что они знают друг друга почти половину своей жизни и уже есть потенциал для того, чтобы быть более затруднёнными, чем любой из них мог справиться с этим. И это отличная ночь. Они смеются, разговаривают и вспоминают, пока мысли не уходят в слишком далёкое прошлое, и Лиам возвращает их к настоящему. Это хорошо. Гарри чувствует себя в безопасности. Но. В конце ночи, стоя под уличным фонарём, на холодных камнях, они оба понимают, что мир по-прежнему движется в своём обычном темпе. - Прости, - сказал Гарри, и он никогда не подразумевал это, как что-то большее в его жизни. - Я не должен был говорить "да". - Эй, всё нормально, - говорит Лиам, и его улыбка искренняя, несмотря на грусть в глазах. - Я понимаю. Я просто должен был знать. Я рад, что ты дал мне шанс. - Я рад, что ты тоже дал мне один, - говорит Гарри. Они в разных временах. Вскоре прошло семь лет с тех пор, как они покинули детский дом. Начало декабря, когда Зейн приглашает Гарри в субботу; они не видели друг друга в течение пары недель, потому что у Зейна новая работа в качестве диджея в Сохо, где он работает сверхурочно по середине недели и становится недосягаемым в выходные. Они сидят в баре, и Гарри просто закончил радовать Зейна рассказами о том, как его дети изрисовали коридоры половины школы в синий, превратили местный бассейн в лягушатник, начали революцию, объявив пятницу днём без униформы, пытаясь не походить на гордого родителя (потому что очевидно, что его девятилетние дети были бы самыми спокойными), когда Зейн выпаливает: - Я видел Луи, - сказал Зейн, и Гарри почти давится крабом лингвини. - Он был в клубе. Он давал шоу, и он сказал, что уезжает в Лос-Анджелес на пару недель, чтобы закончить запись своего альбома. Кажется, он получил то, о чём мечтал. Там было много фанатов, Хаз. - Здорово, - всё, что смог сказать Гарри. - Он спрашивал о тебе, - продолжил Зейн, смотря на него через чёрные солнечные очки. Гарри просто поджимает губы. - Я думаю, что он всё ещё лю... А затем Гарри прерывает его, потому что, если он услышит ещё что-то, он начнёт кричать. - Зейн, не говори этого, - говорит он предостерегающе. - Ты знаешь, сколько мне понадобилось времени, чтобы забыть о нём? - Нет, - сказал Зейн, глаза сузились. - Не лги мне, Гарри. Ты можешь лгать себе, всем, кому хочешь, но не мне. Ты никогда не забудешь его. И снова все эмоции, которые он поклялся никогда больше вновь не испытывать, рвутся наружу, карабкаются и царапают выход. И это так больно. Впрочем, как и всегда. - Не надо, Зейн. Я не хочу об этом говорить. - Он хочет увидеть тебя, - настаивал Зейн. - Он спел эту песню для тебя... - Ну и что? - шипит Гарри, и он не собирается плакать, как один из его детей, потому что его не нужно спасать с тех пор, как ему исполнилось десять лет. - Кому какое дело до спетой песни в клубе? Почему он не пришёл и сам не спел мне её? Почему он не попытался со мной связаться за эти три года? Просто... просто, почему он не мог... просто... Руки Гарри упали на стол в отчаянии, непреднамеренно сбросив вилки на пол. Официанты и несколько посетителей повернулись на шум, но Гарри не смог заставить себя извиниться. - Это не только он виноват, Гарри, знаешь ли, - сказал Зейн тихо после паузы. - Ты тоже с ним не пытался связаться. Гарри отказывается поднять свой взгляд от полированных колец на деревянном столе. Губы сжались в тонкую линию. Зейн смотрит на него и вздыхает, прежде чем лезет в карман и вытаскивает оттуда помятую бумажку в смазанном чёрном оформлении, и пододвигает её через весь стол к Гарри. Там написана дата, время и название бара. Через минуту, Гарри берёт клочок бумаги и уходит из ресторана. Они снова встретились. На улице идёт дождь. Пять минут седьмого. Гарри словно ждал этого всю неделю. Он стоит перед дверью, его рука парит на ручкой, прежде чем попятиться назад, заталкивая руки в карманы. Пальцы находят бумажку, что лежит там, и парень плавно перекладывает мятую бумажку в свои руки. Это успокаивает его на мгновение, потому что он здесь, он здесь, а Гарри не был таким в течение долгого времени. Когда он останавливается подумать об этом, в это почти невозможно поверить - Луи был от него так далеко. От его шатких первых шагов к тому моменту, как они ушли, он всегда был там - всегда устойчивый, всегда рядом и непоколебимый, как сильнейшее сердцебиение. Когда он вышел на улицу, закрыв за собой дверь, дождь закончился. И хоть было темно, Гарри представлял себе рассеивающие облака, позволявшие увидеть через них свет. * У переполненного входа девушки, прижимающие свои CD диски к груди, одетые в рубашки, которые украшены чёрно-белой фотографией красивого парня - теперь уже мужчины, - повёрнутого спиной к камере, а голова повернута к солнцу, на голове ореол развевающихся волос и ресницы, отбрасывающие тень на скулы. Он выглядит слишком мило. Гораздо красивее, чем Гарри помнит. Под фотографией написано The Tales of Young Life EP и имя как предупреждение, как необратимый шрам, как отпечаток прошлого. Внутри свет тусклый, а тела тёплые. Он тут же покупает напиток, быстро его выпивает и покупает другой, прежде чем он сможет об этом подумать получше. На сцене пара мужчин в чёрных футболках проверяют оборудование и парень, одетый в клетчатое, поднимает знакомую гитару, пробуя несколько аккордов и поворачивает кнопку на звуковой коробке. После третьего выпитого напитка он непреднамеренно приближается к толпе, и девушка с мягкими, тёмными волосами ему улыбается и спрашивает его, один ли он здесь. А затем всё стало слишком подавляющим, и он начал жалеть, что так быстро всё выпил. Внезапно комната становится чёрной, и люди вокруг него начали подавать свои голоса, двигаясь вперёд и втискивая его в волны обожания и ожидания. Бит. Другой. Соль мажор наигрывался медленно и мягко. Приближающийся рёв. А затем контур анти-ангела в джинсовой куртке. Ля бемоль, не до конца уверен. Переливается и поднимается. И... It’s been three hours since I left, With my key still lying on the bench, And my guitar on the floor near our bed. And my heart no longer In my chest. [Три часа прошло, как я ушёл, Всё ещё лежащий ключик на скамейке, И моя гитара около кровати нашей, И нет больше сердца моего В груди.] Девушка рядом с ним вцепилась в него, и его толкнули локтём в ребро. Напиток исчез из его рук,. And do you still have my key? A small memento you’ve deigned to keep, To remember a time when I was home; ‘cause for me Your picture’s still the background Of my phone. [У тебя до сих пор мой ключ? Небольшой сувенир, что ты соизволил подержать, Вспомни время, когда я был дома; потому что у меня Твоя фотография до сих пор стоит на заставке телефона.] Бросающийся в глаза резкий свет, поворот огней, аудитория покачивается из стороны в сторону. And maybe you’re the home I’ll seek a little down the track. But just in case you won’t… I’ll ask September to take me back. [А может быть, ты дома, Я буду искать маленькую дорожку вниз, Но только в случае, если тебя не будет дома, Я попрошу сентябрь вернуть меня обратно.] Губы Луи растягиваются в небольшой улыбке, пока он поёт. Парень играет, его глаза сузились, и каждая эмоция, которую он пытался скрыть, врезалась в его черты лица, позволяя ещё глубже погрузиться в смысл слов. И Гарри думает, что есть много вещей, которым он научился за это время. Например, нормально хотеть чего-то и ожидать этого. Это нормально - верить в бесконечность. И это нормально - никогда не отпускать. И это нормально - грустить, когда что-то пошло не так. Позже, стоя напротив того самого красивого парня, который отобрал у него будущее, он составляет жизненную основу из прошлого, он думает, что, возможно, это нормально - забыть и попросить прощения даже тогда, когда кажется, что у тебя никогда не будет этого шанса. - Привет, - сказал Луи, дотягиваясь, чтобы соприкоснуться ладонями в нерешительной хватке. Такие вот дела. Незабытое обещание сжимало его руку и переплетало пальцы. И, несмотря ни на что, всё всегда будет в порядке. But just in case you won’t, Please tell September, To take me back. [Но только в случае, если тебя не будет дома, Пожалуйста, скажите сентябрю, Чтобы он вернул меня обратно.] Они здесь. Сейчас.