***
Спустя несколько дней, когда Саймону перестал чудиться разноцветный ореол вокруг Кирена и некоторых вещей в интерьере, они сидели за кухонным столом, взглядом прожигая дыру в купленной в недавнем обоюдном порыве коробке печенья. Маленький стол и два стула в тесной кухне они поставили тоже совсем недавно. - Когда я был живым в прошлый раз, кроме наркотиков я любил так же сильно только две вещи. Еда была одной из них, - озадаченно сказал Саймон, не решаясь взять в руки сладость. Кирену казалось, что сейчас ему очень хочется есть, но он боялся твердой пищи почти так же, как темных замкнутых пространств. Их желудки работали еще не слишком хорошо, чтобы справляться с подобной нагрузкой, да и организм не требовал ничего серьезнее каких-нибудь молочных сывороток и свежевыжатых соков. Кирену особенно полюбился травянистый фрэш из сельдерея и огурцов, но сейчас в доме было только треклятое печенье и давно не используемый ими нейротриптилин. Кирен закусил щеку и внимательно посмотрел на Саймона. - А второй? – спросил он, отодвигая коробку подальше от них обоих. Саймон моргнул, будто не понял, что у него спрашивает Кирен, а потом склонил голову на бок совершенно по-птичьи. - Секс, - как-то удивленно ответил он, словно и сам не ожидал от себя такого ответа. Кирен теперь выглядел так же, как Саймон несколько секунд назад – немного пришибленным. - Секс? – зачем-то переспросил он, будто не услышал с первого раза, хотя услышал он прекрасно. – Я никогда не занимался сексом. Эта фраза вырвалась сама собой, и Кирен вдруг понял, что сейчас сморозил. Он откинулся на спинку стула и потер лицо ладонями. - Ты специально это сказал? – со странной досадой спросил Саймон и принял то же положение, что и Кирен, только не закрывал глаза руками, а внимательно рассматривал, изучал напряжение пальцев и плеч, частоту дыхания, легкую влажность кожи на шее. - Не специально. Прости, - ответил Кирен, взял печенье и вынес его на улицу, оставляя возле двери. В кухню он после этого не вернулся. Саймон посидел еще какое-то время, гипнотизируя шкафчики нечитаемым взглядом, и пошел в спальню. Он стянул с себя свитер, рубашку и штаны, оставшись в одном белье, и залез под одеяло. Завтра после отработок предстояло совершить не вызывающий подозрения поход за новой порцией овощей и фруктов, чтобы делать уже привычные соки для них с Киреном. Саймон прокручивал эту мысль в мозгу так и эдак, но быстро выдохся, потому что мысль была слишком простой. Он старался не думать о том, что произошло на кухне, и о том, что через секунду может случиться новый приступ. Последняя мысль теперь преследовала их постоянно. Кажется, даже во сне, когда им снились кошмары о разрывающих их тела когтистых лапах, которые в последствие оказывались их собственными руками. Кирен пришел в спальню спустя несколько часов, когда Саймон уже крепко спал и не мог почувствовать, как к спине прижалась теплая грудь. Кирен поцеловал Саймона в лопатку и попытался уснуть. После их разговора он пошел в комнату Эми и сидел там до тех пор, пока не решился на что-то очень для него новое. Он слышал, как Саймон отправился спать, но все равно упрямо дожидался момента, когда веки начнут слипаться и навалится усталость. Кажется, он даже пытался разговаривать с вещами Эми, задавать какие-то вопросы, на которые не даст ответа ни один человек, и уж точно не Эми, потому что Эми была мертва. Они не знали способностей своих тел, они не чувствовали еще столь многого, они не понимали принципов, данных им как новый закон жизни. Они ничего не знали, и никто не помог бы им с этим, потому что во всём этом они были первопроходцами. Филипп рассказал им, что произошло с Эми перед её смертью, но ни одного подобного случая пока не было освещено в прессе, хотя Саймон несколько раз и говорил, что это ничего не значит. Кирен понимал, о чем говорит Саймон и что имеет в виду. В Роартон после смерти Эми вдруг зачастили какие-то странные люди, отличавшиеся безукоризненной вежливостью и обилием вопросов о местных ПЖЧ. Кажется, кто-то из них даже поселился в городке поблизости – должно быть, чтобы следить за несколькими населенными пунктами сразу. Было очевидно, что кто-то пытается заметать следы возвращающихся к жизни немертвых. Кирен умышленно старался не думать о том, успела ли Эми дойти до приступов регенерации и как может ощущаться "заживающий" рак. Подобные мысли отдавали безумием, и проще было их вовсе избегать. Саймон и Кирен сразу решили максимально обезопасить себя от разоблачения. Они закупили несколько пачек линз и сероватый грим на сайтах для фанатов «зомби» и, выходя в город, всегда пользовались либо своим муссом, либо ими, чтобы не вызывать подозрений. Кирен наловчился наносить грим так аккуратно, что его было не отличить от прежнего чистого лица без грамма матирующего мусса. Саймон научился тоже. Вся эта тягучая суматоха изо дня в день превращала их отношения в какой-то нервный комок, который обрастал новыми спутанными витками с каждым днем, с каждым приступом и каждой новой необходимостью прятаться. Теперь оказалось, что остаться в Роартоне – было чуть ли не самой гениальной идеей из всех возможных, потому что поступали сведения об облавах в городах. Всё обставлялось различными образами: от забытой дозы нейротриптилина до новых террористических акций с использованием Голубого Забвения. Кирен не верил ни единому слову. Всё это сильно отвлекало их друг от друга, даже несмотря на то, что теперь они проводили рядом так много времени, сколько маленькие дети не проводят со своими родителями. Им было нужно следить за состоянием друг друга, чтобы в случае чего быстро оказать помощь и сделать приступ максимально безопасным. Все их разговоры сводились отныне к обсуждению этих самых приступов и политических дрязг, а минуты нежности, которые теперь были такой редкостью, приходились только на время сразу после приступа или сон. Кирен посидел еще несколько минут, разглядывая своё отражение в зеркале Эми, и вдруг, удивленно распахнув глаза, понял, что скучает. Скучает – по Саймону, по чему-то такому, чего бы хотелось Кирену, но что казалось сейчас таким непонятным. Кирен подумал, что любовь после смерти, должно быть, ощущалась как-то иначе. Да, по-прежнему была страсть, были желания, забота, тревога и нежность, но все это оказалось таким «другим» по сравнению с тем, что было «до». Даже когда вернулся Рик, Кирен не сразу понял, как изменилась любовь к нему. Он почувствовал это в полной мере уже потом, когда в его жизни появился Саймон. Может быть, если бы не Саймон, Кирен так никогда и не задумался бы об этом, и не обратил бы внимания на то, что смысл любви кроется в очень простой, до смешного даже, вещи – в желании отдать всё и получить всё. И биться пульсом в венах другого. Кирен ощутил это так ярко и, наверное, впервые, когда во время недавнего и первого из череды приступов с регенерацией спины удерживал руки Саймона, чтобы тот не навредил себе. Кирен чувствовал вязкие толчки еще густой крови под его кожей, и в своих ладонях будто держал его сердце. Он не думал о том, как и почему это происходит. Он просто мечтал влиться в его тело и течь с ним, как один мерный, живой поток. Кирен хотел, чтобы Саймон был счастлив. Не раз и навсегда, а вне временных координат вообще. Не как состояние, а как условие жизни. Делать счастливым и быть счастливым самому. Это желание стало для Кирена таким внезапным открытием, что он поначалу даже испугался – того, что желание может однажды сбыться, но это возложило бы невероятную ответственность и на него, и на Саймона. Кирен прекрасно отдавал себе отчет в том, что опыта в нем, не считая бессознательного зомби-состояния, в котором он бродил так долго, – всего лишь на девятнадцать лет с гаком, а в Саймоне - пусть и немногим больше, но значительная часть этого опыта была растрачена в наркотическом угаре. Им нужно учиться жить, учиться усердно и самоотверженно, не позволяя себе тех слабостей, которые, как казалось прежде, отведены никогда не умиравшим. Кирен не считал себя особенным. С недавних пор он считал себя, несмотря ни на что, просто чертовски везучим сукиным сыном, потому что у него был этот шанс и был Саймон. Кирен пришел в спальню, переоделся в пижаму и, забравшись под одеяло, сразу прижался к широкой спине, несильно обнимая Саймона рукой. После легкого поцелуя в спину над лопаткой, где всё еще чернела маленькая дыра, проделанная пулей, он вновь очень ярко подумал о том, как бы сейчас хотел вплавиться в эту спину и никогда не переставать чувствовать ее… Его, Саймона. В этом желании не было эгоизма, что еще совсем недавно тоже удивило Кирена, а теперь приносило умиротворение и выметало все мысли из головы. - Пусть тебе приснится радость, - прошептал он в черноволосый затылок и прижался губами к шее чуть выше отверстия для инъекций. Саймон слегка поерзал, уткнулся носом в подушку и сильнее засопел.***
Первым, что Саймон почувствовал, оказалось теплое, слегка влажное дуновение на своей шее. Было немного щекотно, но все равно чертовски приятно. Потом он словно всем телом ощутил мягкую угловатость чего-то позади себя, медленный глухой стук, бившийся ему в спину, и совершенно недвусмысленное давление ниже поясницы. Кирен прижимался к нему так тесно, что после пробуждения Саймон понял, как ему жарко. Он продолжал неподвижно лежать, несмотря на быстро затекающие руку и плечо. Когда-то эти ощущения сразу показались бы Саймону неприятными и он торопливо развернулся бы на другой бок, но теперь чувствовать это, чувствовать что угодно – было благословением. Со стороны он по-прежнему выглядел спящим, потому что так и не открыл глаза, но ощутимое возбуждение Кирена заставило легкие судорожно сжиматься, словно в ожидании. Саймон никак не мог выровнять дыхание и по привычке старался не дышать вовсе, делая лишь редкие глубокие вдохи. Кирен поерзал за его спиной и уткнулся лицом в затылок. Почти сразу Саймон почувствовал легкие дрожащие прикосновения, словно кто-то водил пером по его шее – это Кирен проснулся и теперь часто моргал, задевая ресницами кожу. Потом объятие стало не таким тесным, и Кирен немного отстранился, шумно выдохнув. Уголки губ Саймона дрогнули, но он все равно продолжал притворяться спящим. Очень хотелось рассмеяться и посмотреть на удивленное лицо Кирена, когда тот понял, что сейчас происходит у него в штанах. А еще – долго и с упоением рассматривать румянец на щеках, бледные губы и заспанные глаза, теперь уже полностью вернувшие свой цвет. Кирен снова сделал нелепое движение, когда медленно-медленно, в надежде не потревожить Саймона, откатился на край кровати и сел. Теперь уже Саймон не выдержал – он нарочито широко потянулся и даже немного покряхтел, разминая мышцы и поворачиваясь на спину. Ему наконец открылась полная картина, до невозможного глупая и совершенная. Кирен сидел к нему спиной, свесив ноги с кровати, и смотрел на Саймона через плечо таким виноватым взглядом, будто только что совершил смертный грех. Это раскаяние в лице Кирена, кажется, затопило сердце и всю спальню доверху теплым светом, и Саймон улыбнулся. - Доброе утро, - хрипло сказал он. - Привет. Я разбудил тебя, - утвердительным тоном так же просипел Кирен. – Прости. - Не прощу, - съязвил Саймон и подтянулся к нему, целуя в поясницу через пижамную рубашку. – Который час? Кирен рассеянно потер глаза и, перегнувшись через Саймона, выудил из-под подушки телефон, чтобы проверить время. В процессе этих телодвижений Саймону открылся вид на пах Кирена, но он не подал виду. - Семь. Мы с тобой как часы, - безрадостно промямлил Кирен, опустил свою ладонь на макушку Саймона, пропуская спутавшиеся волосы сквозь пальцы, а потом поднялся на ноги. – Я… мне надо в ванную. Когда Кирен скрылся за дверью, Саймон уставился в потолок, несколько минут осмысливая ситуацию. - А, к черту, - сказал он сам себе, резко поднялся и пошел следом за Киреном. За время, пока Саймон принимал своё окончательное решение, Кирен уже успел набрать ванну, напустив пара по всей комнате и удобно расположившись в горячей воде. Когда Саймон вошел, Кирен удивленно посмотрел на него, упираясь ладонями в бортик и выпрямляясь. - Саймон? Он не ответил и подошел вплотную, по дороге снимая с себя белье. С каждым шагом Саймона недоумение на лице Кирена становилось все сильнее, а пальцы так ухватились за края ванны, что побелели еще больше. - Что ты делаешь? – снова спросил Кирен, на что Саймон просто залез к нему, усаживаясь на бедра и расплескивая воду во все стороны. Кирен не мог оторвать взгляда от его глаз, не мог даже моргнуть. Саймон склонился и прикоснулся губами к его виску, и когда Кирен закрыл глаза, Саймон поцеловал его дрожащие веки. - Впервые за очень долгое время мне снился чертовски хороший сон, Кирен, - выдохнул он, продолжая между словами легко целовать розовеющее лицо. - Но когда я проснулся и почувствовал твоё тепло за спиной, то понял, что никакой сон никогда не сравнится с реальностью. Потому что здесь есть ты. И ты – настоящий. Саймон говорил это так тихо и сладко, будто нашептывал сейчас таинственную колыбельную. Кирен думал, что всё будет не так. На самом деле всё всегда случалось не так, как он думал, и иногда это было невыносимо. Теперь – это оказалось откровением. Это было чем-то таким, чему вряд ли можно подыскать определение или уместить в рамки орбиты этой маленькой планеты под названием Земля. Кирен взял в свои ладони руки Саймона, переплетая пальцы, опуская кисти в горячую воду. - Ты чувствуешь..? – начал Кирен, но не смог завершить вопрос, потому что не знал, каким словом назвать то, что чувствовал сам. Саймон сидел на его бедрах, практически вжимаясь пахом в возбужденный член Кирена. Он прикоснулся лбом ко лбу, на секунду прикрывая глаза, а потом поцеловал влажные от пара губы, посылая волну дрожи вдоль позвоночника Кирена. - Я чувствую, - ответил Саймон. – Посмотри на меня. Посмотри, Кирен. Саймону показалось на секунду, что Кирен плачет, а потом, когда он открыл глаза, Саймон понял, что так и есть. Кирен уже не выглядел удивленным или растерянным. Его лицо светилось совершенно ослепительным счастьем. Он мягко выпустил руки Саймона из своих и прикоснулся к шее, к затылку. Задевая кончиками пальцев края раны, он провел мокрыми ладонями вдоль спины вниз, к ягодицам, и тогда Саймон приподнялся сам, и всё остальное сделал тоже сам. Горячая вода расслабляла мышцы и делала движения такими простыми и естественными. Давление крови в ушах, в паху, в венах – Кирен не мог отличить, где бьется его сердце, и где – сердце Саймона. Он держал Саймона за бедра, водя большими пальцами по коже под водой в такт движениям, а Саймон упирался локтями в его плечи и несильно сжимал в своих руках золотистые пряди на затылке. Они дышали медленно, прижавшись губами к губам, не позволяя ни одной капле воздуха покинуть пределы их собственной атмосферы. Каждый выдох Кирена был вдохом Саймона – и обратно – до бесконечности. Не было мыслей, не было порывов и жажды. Не было двух раздельных тел, двух разных людей, Кирена или Саймона. Были только тепло и изумительное блаженство, которое словно круговоротом перебиралось из одной части души в другую. Были Кирен и Саймон – как одно существо. Кирен чувствовал огромный незаживший шрам на своей спине, тянущее и давящее месиво в венах между бедер и в предплечьях. Саймон чувствовал резанные раны на своих запястьях и бесконечную, почти болезненную любовь, которая укрывала, укутывала каждый даже самый отдаленный уголок этого мира, любого мира. Когда они ненадолго отрывались друг от друга, глядя на губы, на ключицы, на шею, где медленно ходил под кожей кадык и билась сонная артерия, им казалось, что они видят тысячи лиц, проживают тысячи жизней, обретают невероятное, невозможное знание друг о друге. И в этом калейдоскопе лиц каждый из них видел так много другого и так много себя. Не было ни пространства, ни времени, ни боли, ни страха, не было отчаяния и надежды – только безграничность и знание о том, что счастье – это всегда и всюду. Кирен видел улыбку на закушенных губах, поднимал руку, чтобы провести пальцами по изгибу брови, прикоснуться к подбородку, погладить за ухом. Он чувствовал томление и дрожь в теле Саймона, которая волнами прокатывалась от кончиков пальцев на ногах к слипшимся ресницам, и продолжал дышать одним воздухом, так бесконечно долго – это всё, что Кирен мог, чего хотел и о чем смел мечтать. Когда он подошел к точке, Саймон понял это за секунду до протяжного грудного стона Кирена. Он распахнул глаза и впервые за всё утро, а может, и за всю свою жизнь, поцеловал Кирена с такой страстью, которой не должно быть у людей. Людям такая страсть показалась бы опасной, слишком беспредельной. В этом поцелуе была благодарность и вся жизнь Саймона, всё его прошлое и будущее, победы, поражения, боль, радость, смерть и рождение. Кирен впитал в себя каждое мгновение, не сомневаясь и не боясь, что не справится с этим океаном чужого мира. Потому что в этой комнате, в этой воде и одной на двоих атмосфере между их губ больше не было ничего своего и чужого. Когда они выбрались из ванны и Саймон принялся вытирать руки и плечи Кирена, не давая ему замерзнуть, то понял, что только что произошло между ними. Почему то весь процесс – от момента, когда Саймон вошел в ванную, и до этой секунды – в сознании теперь представлялся одним светящимся потоком, лившемся, казалось, отовсюду. Саймон сразу решил не давать Кирену думать, будто утреннее возбуждение одного, в то время как тело другого еще не полностью способно отразить все желания и чувства, - это что-то плохое и порочное. Потому что это было неправдой. Кирен теперь послушно подставлял шею, грудь и живот под руки Саймона, чтобы он мог обтереть его от воды. Когда Саймон закончил, Кирен повторил всё то же с ним, особенно аккуратно промакивая спину. - Спасибо, - прошептал он, набрасывая полотенце на плечи Саймона и разворачивая его к себе лицом. - И тебе, - ответил Саймон и, притянув Кирена поближе, поцеловал его в лоб. - Это было так странно, - уже громче сказал Кирен и с восторгом посмотрел куда-то поверх плеча Саймона. - Не странно, - поправил тот. – Волшебно. - Почему меня не покидают сомнения, что секс в традиционном понимании слова – это не совсем то, чем занимались сейчас мы? – переведя взгляд на лицо Саймона и озорно прищурившись, спросил Кирен. - Потому что так и есть, - Саймон выглядел скорее растерянным, чем знающим все ответы. – Я и сам не понимаю, что сейчас произошло. Я никогда не думал, что такое возможно. - Какое – такое? – удивился Кирен. Саймон подумал, что Кирену, наверное, сейчас еще сложнее разобраться в чувствах и ощущениях, чем Саймону, потому что это ведь его первый… - Первый раз… - ошеломленно озвучил свои мысли Саймон, когда до него, наконец, дошло, что для Кирена – это вообще первый секс за обе его жизни. – Кирен, как ты себя чувствуешь? - Словно могу расписать Сикстинскую Капеллу. Прямо сейчас, - ответил Кирен, зажмурившись. На его лице одновременно разливались умиротворение и восторг. - Это хорошо, я думаю, - неуверенно пробормотал Саймон. Кирен посмотрел на него и укоризненно покачал головой. - Если ты переживаешь, что мне не понравилось, то можешь уже перестать. Мне не с чем сравнить, да, но я не хочу сравнивать. Почему-то я сейчас уверен в том, что это, - он неопределенно обвел рукой ванную, - то, что происходило только что, - мне никогда и ни с чем не сравнить. Ты мне лучше скажи, как так получилось, что это вообще произошло? Саймон, наконец, расслабился и успокоился. - Мне показалось, что у тебя после пробуждения появилась небольшая проблемка, которую я с удовольствием мог бы тебе помочь решить, - хитро ответил Саймон, за что Кирен несильно ткнул его кулаком в плечо. – Что я и сделал. - Но как-то странно, - добавил Кирен. - Волшебно, - снова поправил его Саймон и засмеялся. - Волшебно, - согласился Кирен, широко улыбаясь, потом хлопнул себя по лбу и испуганно прохрипел: - Время… Отработки… Саймон, сколько времени мы занимались… этим? Саймон быстро развернулся и пошел в спальню, откуда тут же донесся разочарованный стон. Кирен понял, что они безбожно опаздывают, поэтому, подняв взгляд к потолку, обреченно поплелся одеваться. Когда они шли к месту собраний, Кирен впервые позволил себе такую вольность на людях – он подошел, взял Саймона под локоть и, шагая рядом, прижавшиись к боку, прошептал ему в ухо: - Чур в следующий раз ты будешь греть мне спину всю ночь. Потому что с тобой я хочу узнать всё. Саймон подумал, что такими темпами уже завтра Сикстинскую Капеллу будет расписывать он сам, потому что, кажется, сегодня он познакомился с Богом. Лично.