****
- Сука… - Леха ворвался в комнату, со злостью шпыняя все на своем пути. Я присел на кровати, потирая глаза. - Что, опять? Леха нервно прикурил. - Да затрахал он уже. Шестая пересдача! Говорит, типа, не знаете вы предмета, Колонков, приходите через день, может сподобитесь выучить… Чтоб его… Я хмыкнул: - Ну так он всех наших так посылает! Леха сплюнул в форточку. - Ну, а у меня сегодня не как всегда. Пробовал ему бабки дать. Аж целых пятьдесят баксов. Так он знаешь, что сказал? Говорит, ты у меня, Колонков, теперь на столько пересдач придешь, сколько денег у тебя в зачетке лежало! Не, ну он козел, ну козел… Я вздохнул и вытянулся на кровати. Да. Оказывается, такое бывает. На первом же экзамене Забродский завалил ВСЮ группу.****
Прошла еще одна неделя, а ситуация не менялась. На пересдачи приходили всем скопом, по трое, по одному… Того, кто умудрялся кое-как ответить по билету, Забродский дополнительно опрашивал, после чего отправлял домой все с тем же неудом. От многочисленных взяток, которые совали ему отчаявшиеся студенты, историк отказывался. А, в конце концов, вообще собрал нас всех в аудитории и сказал, что если еще хоть кто-нибудь попробует сунуть ему деньги, то вылетит из универа к чертям собачьим. Наши взвыли. Ситуация получилась явно из ряда вон выходящая… в нашем-то маленьком провинциальном вузе, где все проблемы обычно решаются умеренной суммой денег или бутылкой хорошего коньяка! Тем более, многие из нас днями пропадали на работе, чтобы самим заработать себе на учебу, с чем преподы обычно считались… Забродский же вообще был как будто из другого мира: взятки не брал, на просьбы всей группы о «помиловании» не реагировал, не обращал внимания на аппетитных фигуристых студенток, то и дело пытавшихся подкатить к нему с неоднозначными намеками… А ведь у него даже обручального кольца не было, это точно. В один из дней Катька, этакая местная красавица без комплексов, браво поспорила со всей группой, что сможет сдать историю, причем по ее самодовольной ухмылке все сразу поняли, какими образом. Сделав загадочное лицо и натянув на себя что-то, больше всего похожее на рваный кусочек ткани, она отправилась в универ. Катьки не было долго, часа четыре. Когда кто-то у окна крикнул, что она идет, мы всем общежитием высыпали во двор. Катя молча прошла сквозь нашу шумную толпу, ни на что не реагируя. Ее глаза были какими-то подозрительно мутными, будто она в любую секунду могла заплакать. Когда она была уже на крыльце общаги, кто-то громко крикнул: - Катюха! Ну как? Сдала? Катя обернулась, и я увидел, что она все-таки не удержала слез. - Сдала… - ее голос был жалким и приглушенным, - сволочь… говорит, жаль мне тебя, Катенька, поставлю тебе тройку, чтоб не унижалась… Урод… Махнула рукой и убежала в общагу. Мы молча стояли во дворе в какой-то странной задумчивости. В конце концов, Леха по своему обыкновению сплюнул на землю и пробубнил: - Да пидорас он просто… Остальные выразили свое согласие мрачным молчанием.****
Прошло еще полнедели, а Забродский был все так же неумолим. Многие испугались, забили на работу и все остальное, и стали усиленно учить. Еще через три дня появились первые сдавшие (кроме Катьки, конечно, которая еще пару дней не выходила из общаги), причем все отстрелявшиеся говорили, что «не такой уж Олег Сергеевич и козел, зря вы так на него гоните». Остальные же строили презрительные гримасы и посылали «сдавшихся» куда подальше. Но все же народ постепенно подтягивался, все больше людей получали в зачетку заветные трояки, а некоторым, особо налегшим на учебу, Забродский даже четверки ставил! Под конец из несдавших осталось три человека: Леха, Витек и я собственной персоной. Витьку, походу, вообще было плевать, так как он со следующей недели бросал учебу и уезжал с отцом на заработки… Леха не учил то ли со злости, то ли из принципа… а я? Да, наверное, просто за компанию. Ах да, и еще работа, точно…****
Ночь, темный переулок, отдаленный свет бил из какого-то окна на четвертом этаже. За гаражом шипела кошка, где-то далеко лаяли бездомные псы… И я ковылял не пойми куда, пьяный, как свинья. Леху отчислили. Вот так вот просто взяли и отчислили, невзирая на все объяснения, просьбы, попытки договориться… Еще день назад он посылал всех к чертям и говорил, что все обойдется – и вот я смотрел, как он молча, со сцепленными зубами собирает вещи. Он уезжал обратно в деревню, и, похоже, что навсегда. Короткое рукопожатие – и Леха тихо прикрыл за собой дверь... А я остался один, в пустой и неестественно тихой комнате, без привычных матов, без громкого шуршания пакетов с едой… Я сидел, тупо глядел в потолок и думал, может ли быть еще хуже. Оказалось, может. Тем же вечером позвонила кураторша и своим сварливым голоском сказала, что на следующий день мне назначена пересдача. Последняя пересдача. А это значит, что после нее меня либо допустят, наконец, к сессии, либо мое имя окажется в списке на отчисление. Я прекрасно понимал, что за оставшуюся ночь я ничего не успею выучить, и поэтому не нашел ничего лучшего, чем нажраться в ближайшем баре. Я просто сидел, пил и видел, как на глазах разбивается вся моя уверенность и взрослость. Я понимал, что вскоре моя самостоятельность полетит к ебеням, и придется возвращаться домой и лизать ноги отцу, потому что денег на съемную квартиру я просто не найду… Вдоволь посмаковав такими мыслями, я, кажется, прихватил с собой бутылку водки и отправился… а бог его знает, куда я отправился, но в результате оказался в том тихом переулке. Я шел, и во мне поднималась всепожирающая, пьяная злость, из-за которой на глаза накатывает белая пелена, а в ушах стоит приглушенный звон. Пульс лупил где-то в висках, и хотелось срочно кого-то убить, или хоть начистить морду, или сделать хоть что-нибудь зверское… Приблизительно такие мысли были у меня в голове, когда я наткнулся на кого-то в темноте. Столкнувшийся со мной человек охнул и отступил назад. Кажется, он пытался извиниться, но мне уже было плевать. Я схватил встречного за воротник и попытался вздернуть в воздух… Вот чертов хлыщ! Незнакомец оказался выше меня где-то на голову, если не больше, и поэтому я просто с силой прижал его к стене ближайшего гаража. Он, кажется, вообще не сопротивлялся… Я поднялся на цыпочки, приблизился к его лицу и прохрипел, дыша диким перегаром: - Что, засранец, нарвался? Вообще ослеп, людей не замечаешь?! Очки протри! - заметив на лице человека металлическую оправу, я сорвал ее, бросил на землю и наступил ботинком. Под ногой захрустело, а хлыщ что-то пролепетал. Я сильнее сдавил рукой его воротник, и, видимо, немного придушил, потому что незнакомец засипел, вцепился в мои пальцы и попытался отодрать их. Куда там! Несмотря на разницу в росте, я был в разы сильнее его, тем более мое тогдашнее состояние придавало дополнительную ярость. Заметив жалкие попытки вырваться, я опять приложил человека головой о стену гаража: - Ты что-то сказал, мудак?! Я не понял, ты огрести хочешь, или как?! – с каждой минутой я все меньше и меньше соображал, что делаю. Незнакомец опять что-то сказал, и в этом бессвязном потоке я внезапно уловил свое имя и фамилию. А затем смог разобрать слова, долетающие до меня будто сквозь ватную стену: - Сидоренко… Саша… Саша, успокойся… Постепенно смысл сказанного дошел до меня, и в голове пошли процессы, отдаленно похожие на рассуждения. «Так, Сидоренко – это я, значит, этот хрен меня знает, значит, я его знаю тоже… Хм, и кто же это такой? Надо рассмотреть». Не ослабляя хватки на его шее, я вновь приблизился к лицу человека, чтоб лучше разглядеть его… Ееебаааать. Забродский собственной персоной. От испуга меня слегка отпустило, я разжал пальцы, и дрожащий препод мешком рухнул на землю. Я стоял над ним, не зная, что сказать и что сделать. Так продолжалось около двадцати секунд… а потом пьяная злость накрыла меня с еще большей силой. Я присел на корточки, схватил отползающего препода за предплечье и развернул к себе. - Так это ты, падла? О-о-о, какая встреча… Забродский попытался вырваться, но тщетно: я вцепился, как клещ. - Сидоренко, что происходит? Да вы же пьяны до неприличия! Я осклабился: - Ага… Нажрался. В говно. А знаешь, почему? – я схватил Забродского за плечи, положил его на обе лопатки и навис сверху, - а потому что из-за тебя, сука, выгнали Леху, и меня через три дня выгонят, понял?! Вот гандон, ну не сиделось же тебе где-то в столице, так с хуя ли ты к нам приперся! Урод, тебе и деньги предлагают, и бабы слетаются, как мухи на говно, так чего тебе еще надо, а?! Забродский повернул голову в сторону, видимо, решив никак на меня не реагировать. Это, и еще ощущение полной власти над человеком, распалило меня еще больше. Я зарычал: - Слушай, я тебя серьезно спрашиваю! Даже Катька, пусть она и шалава, зачем над ней измывался? Не высший класс, да?! Или… - и тут в мою несчастную пьяную голову пришла та самая мысль, - или Леха был прав, и ты у нас пидорас? Даже в темноте я увидел, как у Забродского округлились уже и без того большие глаза. - Ч-что вы сказали?! – он вновь попытался вырваться. - Да-да, пидор, самый натуральный… - я еще сильнее прижал его к земле, - тебе не деньги и не бабы нужны. Тебя, сука, просто один раз выебать надо, чтоб ты уже успокоился наконец… Забродский бешено задрожал, и эта дрожь как-то странно подействовала на меня. Во мне проснулся азарт, жестокость, можно даже сказать, я… возбудился… Моя рука как-то самопроизвольно залезла под черный пиджак, и ладонь легла на нервно вздымающуюся твердую грудь… Мне показалось, что я чувствую его напряженный сосок под рубашкой, и тут же мужчина подо мной вновь начал вырываться, почувствовав неладное. Я навалился на него, всем телом прижав к земле, и прошептал ему на ухо: - Не рыпайся, голубчик, хуже будет… Сейчас я тебя так отделаю, что ты еще пару месяцев ничего хотеть не будешь… Моя рука потянулась к пуговицам на его рубашке. Пальцы не слушались, поэтому я просто рванул ткань. Несколько пуговиц отскочили в стороны. Забродский попытался закричать, но я одной рукой закрыл ему рот, а другую сжал в кулак и занес над его испуганным лицом. - Еще один звук – и я расквашу тебе морду так, что мать родная не узнает, ты понял?! Он затравленно кивнул. А потом мне окончательно сорвало крышу. Не было больше никакой связи или последовательности событий, существовала только темнота, мой бешеный стояк, тесные джинсы, тело подо мной, насильно перевернутое на живот, тихие мольбы, тугая пряжка моего ремня, оголенная гладкая задница, мой смех, сдавленный стон, полный боли и отчаянья, резкие движения… Я вколачиваюсь со всей дури, а он надсадно стонет, я заламываю его тонкие руки, а его кровь стекает по ляжкам, пачкая мои приспущенные джинсы… Я рычу и кусаю его за плечо так, что кости хрустят, а ему уже все равно, он просто тихо подвывает в такт моим толчкам, опершись на локти… Внезапно накатившее удовольствие, моя сперма, брызгающая глубоко внутри… и вновь темнота, укутавшая меня с головой.****
Проснулся я в общаге, на своей кровати, с больной головой и ломкой во всем теле. Глаза не открывались, муторная тошнота подбиралась к горлу, во рту как коты… в общем, стандартные симптомы сильнейшего похмелья. Я лежал полностью одетым на заправленной постели, и от меня несло так, словно я несколько дней прожил на улице. Я сел на кровати, недоумевая, что к чему. Последние воспоминания рисовали такую картину: Леху выгнали, меня тоже должны выпереть, я нажрался в баре, вышел на улицу… А дальше что? Стоная от боли, я поднялся со скрипучего матраса и направился к зеркалу. Присвистнул, увидев свою заплывшую и отчего-то расцарапанную рожу. Опустил взгляд ниже… В голове забили бубны. Начиная от ремня и заканчивая коленями, мои джинсы были в маленьких пятнышках крови… Сначала в голову ударило: не приведи боже, по пьяни убил кого-то! И только через секунду – череда воспоминаний: перекошенное от ужаса лицо, разорванная одежда, едва слышные всхлипывания… - Твою маааать… Я, как стоял, так и осел на пол. «Забродский… Это что же, я его…? Господи, пускай это будет неправдой…»****
Недели две я не высовывал носа из комнаты. Первые три дня боялся прихода из милиции, звонка из деканата, еще черт знает чего… В общем, трясся при звуке шагов за дверью, как придурок. Потом страх ушел, я плюнул на себя и переживал только за него. Я никак не мог вспомнить, чем все закончилось… Перед глазами все время было сломленное, беззащитное тело, я вспоминал, как грубо зажимал его рот ладонью, как трахал, не обращая внимания на просьбы и стоны… А вот что случилось потом, я не помнил совершенно. Где он сейчас, что с ним?! И что я сделал после того, как… Хотелось сию минуту одеться и побежать в универ, ворваться в кабинет и увидеть его, живого и здорового, а там уже будь, что будет… Но было страшно. Было страшно даже представить, как я буду смотреть в эти глаза. Несколько раз я даже собирался идти, и каждый раз останавливался, потому что… Потому что не понимал, что после такого нужно делать. Я все не мог придумать, что скажу при встрече с ним… И потому продолжал сидеть в общаге, будто дожидаясь подталкивающего пинка… И пинок поступил. В конце недели позвонила кураторша и долго, с надрывом орала, какого ж черта я, такой долботряс, упал на ее голову, почему я пропускаю занятия, никого не предупредив, почему пропадаю неделями, почему… Я с каким-то мазохистским удовольствием выслушивал ее ор, еле сдерживаясь от облегченного вздоха. С ним все в порядке, раз никто ничего не говорит… Из универа меня еще не отчислили, значит, там об этом не знают… возможно, все не так ужасно? В конце разговора она тоном, не допускающим возражения, заявила: - Тебя спасло лишь то, что Олег Сергеевич две недели назад заболел, и на работу вышел только сегодня! А ну-ка, живо собирай манатки и дуй на пересдачу! Чтоб через полчаса как штык был в университете! Я бросил короткое «понял» и погнал на занятия так быстро, как мог. Узнал, где проходят пересдачи, вбежал в аудиторию… и тут же встретился с ним глазами. Забродский стоял у окна, и солнечный свет скрадывал выражение его лица, но я все равно заметил, как поджались его бледные губы. - А, Сидоренко, это ты? Тяни билет и проходи… - он отвел глаза в сторону и качнул головой, указывая на аудиторию. Я, будто под гипнозом, подошел к столу, взял первую попавшуюся бумажку и поплелся на свое обычное место – вглубь кабинета. Остальные студенты (все из разных групп) смотрели на меня, как на прокаженного: Забродский никогда не пускал опоздавших. Шел экзамен. Кто-то строчил на бумажке, кто-то психовал, кто-то пытался списать…Я же сидел и не сводил с Забродского глаз. Он был таким же, как всегда: черный костюм, начищенные ботинки… и только очки. Очки были другие. Я пожирал его глазами и вспоминал, с каким вдохновением он приходил на первые пары, как эмоционально читал лекции, как... «Тебя, сука, просто один раз выебать надо, чтоб ты уже успокоился наконец…» … как растерянно и удивленно он смотрел на скучающих студентов, которым вся учеба на самом деле была до лампочки… «Сейчас я тебя так отделаю, что ты еще пару месяцев ничего хотеть не будешь…» В отчаянии я опустил свою бедовую голову на руки. Он же…он же светлый такой, а я, зараза, такое наделал… - Сидоренко, вы готовы отвечать? – он сказал это, стоя ко мне спиной. Я поднялся со своего места и пошел к его столу, так ни разу и не взглянув на билет. Сел на стул, не сводя с него глаз. Он сел напротив, отводя взгляд в сторону. - Дайте мне свой билет. Забродский протянул ко мне руку. Я вложил в его ладонь бумажку, и нечаянно коснулся пальцами его ладони. Он вздрогнул и отдернул руку, спрятал ее под стол… - Олег Сергеевич… - Отвечайте на билет, Сидоренко. И я начал отвечать. Вернее, я стал нести какую-то ахинею, потому что даже вопросов на билете не прочел… Я говорил и говорил, не вслушиваясь в свои слова, и только смотрел на него, пытаясь запомнить каждую черту, каждую морщинку… Ведь в своем воображении я тогда говорил совершенно другие вещи… «Олег Сергеевич, простите меня, идиота… Можете начистить мне морду, можете руки отрубить, даже убить можете, если хотите… Только не делайте вид, что вам все равно, я же вижу, как подрагивают ваши губы… Господи, что я за…» - Достаточно… - Одним словом он пресек и мои слова, и мысли. – Давайте зачетку. Я протянул ему корочку. Забродский что-то быстро записал в ней и положил передо мной на стол: - Вот, пожалуйста. Ваша заветная тройка, Сидоренко. Можете идти. Пересдающие глазели на меня, как на второе пришествие. Они-то слышали, какой бред я нес. - Олег Сергеевич… Я хотел сказать, что плевать хотел на эту тройку, что главное для меня сейчас – это… Забродский отвернулся. - Свободен, Сидоренко. Я молча поднялся и вышел из аудитории.****
Весь день я бегал за ним по университету, все пытался подловить где-то и выпросить прощения… Забродский избегал меня, не ходил сам по лестницам, из аудиторий выходил только в плотной толпе студентов… И все это он делал как бы невзначай, будто не видя меня, отчаянно высматривающего его в коридорах. Лишь один раз мне удалось поймать его. Забродский шел в аудиторию, глядя куда-то в свои бумаги, и не замечал ничего вокруг. Я тут же воспользовался шансом и преградил ему дорогу. Олег Сергеевич остановился, глянул на меня – и сразу же упер взгляд в пол. Боясь упустить возможность, я начал: - Извините, что мешаю, я просто хотел сказать, что… Он вздохнул. - Саша, отойдите, у меня сейчас пары. Он хотел обойти меня, но я инстинктивно схватил его за руку, удерживая. Он опять задрожал, и сказал беззвучно, одними губами: - Пошел вон. Я разжал пальцы, а он вывернулся и скрылся за дверью кабинета.****
В тот же день я пошел в деканат и взял его домашний адрес, сославшись на какие-то важные конспекты и забытые учебники. Оказалось, он живет недалеко от моей общаги, почти под его домом и произошла наша роковая встреча… Перед тем, как идти, я решил зайти в магазин. Зашел. И чуть не сплюнул в сердцах: ну и что мне ему купить? Цветы, конфеты, шампанское, водку?! С чем надо идти извиняться перед преподом, которого ты две недели назад отодрал в подворотне?! Тихонько ругнувшись матом, я выбежал из минимаркета, так ничего и не купив. Был уже поздний вечер, когда я наконец-то решился позвонить в его дверь. Звонок был старый и строгий, такой себе «динь-дон». После него я секунд десять мялся под дверью, вытирая об джинсы потеющие ладони. Он открыл мне, в домашних штанах и футболке. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, а потом он решил с силой захлопнуть дверь, а я в последний момент поставил ногу в дверном проеме. На глазах выступили слезы: ударило меня знатно. Но я все равно сдержался, и сиплым от боли голосом произнес: - Олег Сергеевич, ну выслушайте меня, пожалуйста. Пару секунд он раздумывал, а потом открыл дверь, скрестил руки на груди, оперся плечом о дверной косяк и как-то сухо сказал: - Ну, давай. Я слушаю. И тут только до меня дошло: так не знаю я, что говорить! Не было у меня в запасе слов для подобного случая! В конце концов, я решил сказать то, что думаю… - Олег Сергеевич, я понимаю, что я полная мразь и козел… Он молчал. - И то, что я тогда был пьяным, меня никак не оправдывает… Он скучающе посмотрел в сторону, и тут я понял: не то я что-то несу, ох, не то… В отчаянии я упал на колени. Его глаза округлились. - Сидоренко, что ты… Я поднял голову и продолжал говорить, глядя в его светлые, серые глаза со слегка расширенными зрачками: - Я только хочу, чтобы вы не переживали из-за меня, идиота, я хочу, чтоб вам стало легче, и сделаю все, что угодно… Давайте…давайте я в милицию сдамся и меня посадят! Ой, нет, тогда же все узнают…Или… вот если я уйду из университета и перееду в другой город, будет лучше, правда? Вы забудете обо мне через некоторое время, и все пойдет, как раньше! Олег Сергеевич, я правда сделаю все, что хотите. Только простите… простите меня, потому что дальше я так не могу… Я говорил и говорил, захлебываясь словами, в глазах мутнело, а потом внезапно по щекам побежали слезы… Но мне было все равно, я только смотрел на него, и думал, какой же он, оказывается, красивый… такой, что даже я, идиот, не смог испортить эту его тонкость своими грязными выходками… А он стоял, и казалось, как-то по-новому глядел на меня… а потом вдруг положил мне руку на голову и тихо сказал: - Хватит…вставай. Не надо уходить из института и переезжать. Будем считать, что я тебя простил. И… не устраивай цирк в подъезде. Соседи же смотрят. Я поднялся, вытирая слезы рукой и шмыгая носом. А он с какой-то странной тоской глянул на меня и проговорил: - Саша, что же ты…ох, ладно, иди домой. И с хлопком закрыл дверь у меня перед носом.****
А на следующий день он не пришел на первую пару. И на вторую тоже, я бегал узнавать у соседней группы... Третьей пары я уже не ждал, а просто накинул рюкзак на плечи, и со всей дури побежал к его дому. В голове было только одно: только бы с ним все было хорошо, только бы с ним все было в порядке, только бы… Я пулей взлетел на нужный этаж и долго, с силой жал на звонок, извлекая из него один «динь-дон» за другим. Он открыл мне дверь, заспанный, какой-то осунувшийся, с теплым шарфом на шее. Удивленно вскинул брови: - Саша? Что здесь делаешь, занятия же… Я ответил, задыхаясь от бега: - К вам пришел. Вас на парах не было… Он усмехнулся: - Знаю, что не было. И с каких пор ты вдруг начал так переживать о здоровье преподавателя? - С каких, с каких, - пробурчал я, - с таких! Так что с вами такое? Он опустил голову, и, кажется, слегка смутился: - Простудился, наверное, горло болит… Напился вчера ледяного шампанского – и вот результат. Я вопросительно глянул на него: - Шампанского? А… по какому поводу? - По какому, по какому, - передразнил он меня, - по такому! Ладно, что ты еще хотел? Вообще-то, на тот момент я ничего определенного не хотел, но, когда я вновь взглянул на заболевшего Забродского, ко мне в голову пришла одна неплохая мысль. - Олег Сергеевич, извините за любопытство, но… у вас в этом городе есть какие-то родственники или хотя бы друзья? Забродский подозрительно сощурился: - А зачем это тебе? Я пожал плечами: - Ну, так… Для общего сведения. Он вздохнул. - Да нет, нету у меня здесь никого… Ты же знаешь, живу я здесь месяца три, не больше… Я просиял и быстро проговорил: - Тогда подождите меня, я минут через десять буду! Сорвался и убежал по лестнице. Куда я так погнал? Ну, ясно куда, в аптеку! Накупил всяких лекарств, полосканий для горла, леденцов типа «Стрепсилса», даже витаминок каких-то набрал… Благо, зарплату разбазарить еще не успел и денег было достаточно. Очередь в аптеке, как всегда, была просто адская, так что освободился я не через десять минут, а через добрых двадцать. Думал по дороге еще и заскочить в гастроном за килограммом конфет, но потом решил, что это уже слишком, и поэтому просто поспешил обратно к дому Олега Сергеевича. Когда Забродский вновь показался на пороге, я понял, что дело плохо. Он был весь закутанный в одеяло, дрожал, на лбу выступила испарина… - Э-э… Олег Сергеевич, у вас, что, температура? Он закашлялся, а потом просипел: - Сидоренко, ты что, не видишь? Чего ты опять пришел? - Вот, – я с гордостью продемонстрировал пакет из аптеки, - я принес вам лекарства, ну и… буду вас лечить, пока полностью не выздоровеете. Вы же сами говорили, что у вас никого здесь нет, значит, присмотреть некому… Он нахмурился: - Саша, ну что ты несешь? Забирай свои лекарства и марш домой, я сам справлюсь… Я глянул на него исподлобья молящими глазами: - Ну Олег Сергеевич, ну пожалуйста… Я же хочу как-то… вину свою искупить, что ли… Кажись, я опять сказал лишнего, потому что Забродский уже набрал полную грудь воздуха для гневной тирады… но тут его вновь скрутил кашель. Олег Сергеевич согнулся пополам и начал задыхаться. - О, вот видите! Вам срочно лечиться надо… Я ужом проскользнул мимо него и понес пакет на его кухню, не дожидаясь, пока меня все-таки пошлют к чертовой бабушке.****
Болел Забродский тяжело. И так же тяжело он принимал мои попытки помочь… Каждый день я приходил к нему с едой и лекарствами, и каждый день он по полчаса ругался со мной у двери, прежде чем впустить в квартиру. Тушевался каждый раз, старался как можно быстрее вытурить меня из дому, говоря, что я лезу не в свое дело… И лишь тогда, когда однажды температура у него поднялась до сорока, и спасти его удалось лишь потому, что я в то время находился рядом, Забродский смирился с моим присутствием в своей квартире. Случилось это на пятый день моих визитов. Я, как обычно, пошел готовить горячий чай с малиной, а когда вернулся с большой чашкой в руках, застал его лежащим на диване в полубессознательном состоянии. Не теряя времени, я быстро набрал скорую, напоил Забродского жаропонижающим, поставил ему на голову ледяной компресс… Приехавший на вызов врач возвестил, что у Олега Сергеевича ангина. А это значило, что высокая температура будет держаться еще неделю минимум… Сначала Забродского собирались госпитализировать, а потом врач взглянул на меня, ошивающегося у кровати больного, и спросил: - А вы, юноша, простите, кем ему приходитесь? Не долго думая, я выпалил первое, что пришло в голову: - Я? Так я это, племянник… Лежащий на кровати Олег Сергеевич кинул на меня такой убийственный взгляд, что мне даже стало не по себе. - Вот и будете за ним следить, - махнул рукой доктор, понавыписывал всяких лекарств и мазей, назначил антибиотики и ушел. И потянулось. Олег Сергеевич тяжело переносил ангину, температура практически не спадала. Другой сиделки, кроме меня, не было, а признаться врачу в том, что я не его родственник, Забродский почему-то не смог… Мне пришлось совсем забить на учебу и взять отгул на работе, благо, начальство отнеслось с пониманием к рассказу «об очень больном родственнике». Я днями, а потом и ночами, проводил время у кровати Забродского. Приходилось постоянно следить за приемом лекарств… а еще делать ему обтирания с уксусом. Когда я проводил кисло пахнущей тряпкой по горячей обнаженной коже, в мою (на этот раз совершенно трезвую!) голову лезли мысли, которых я вовсе от себя не ожидал… Более того: я начал с какими-то смешанными чувствами смотреть на его обнаженное по пояс тело, на тяжело вздымающуюся грудь… Выругав себя за бардак в голове и списав все на нервные потрясения, я продолжал спасать Забродского от пожирающей его температуры. Кроме того, Олегу Сергеевичу нужно было колоть антибиотики. Сам-то я уколы ставить не очень умел, да и… странно бы все это выглядело, особенно после того, что произошло недавно. Поэтому я просто пошел в поликлинику и договорился со знакомой медсестрой, чтобы она заходила каждый вечер сделать укол. Узнав о таком моем поступке, Забродский улыбнулся и почему-то сказал «спасибо». «Радуется, что не придется ко мне задницей поворачиваться… оно и понятно!» - решил я, а в груди как-то неприятно закололо. В те редкие моменты, когда у него не было температуры, мы разговаривали. Он рассказывал о себе, о своем студенчестве… Я был поражен, когда понял, насколько сам Забродский отличается от своего университетского образа «принципиального пидораса». Непробиваемый препод? Нет… я увидел душевного, не совсем уверенного в себе человека, который, наверное, настолько одинок, что смог принять помощь от меня, своего насильника… Становясь все менее отчужденным, он рассказывал о самых дорогих воспоминаниях в своей жизни, и… он поведал мне еще кое о чем, от чего я вновь стал чувствовать себя последним мерзавцем. - Окончил я престижный столичный вуз, работал там же лет десять, не меньше… Пока не случился один неприятный инцидент. Попался мне один студент, сын какого-то влиятельного человека. Не учил вообще ничего, только отцовские деньги направо и налево раздавал... И тут на меня наткнулся. А я ведь, Саша, взятки вообще не беру… В общем, ругались мы страшно. И даже не с парнем этим, а с целым деканатом, который налетел на меня с требованием поставить этому студенту зачет, потому что проблемы могут быть у всего института… Я не слушал их, мне была противна сама мысль, что я должен ставить кому-то оценки или зачеты только из-за того, что у него родители крупные шишки… А потом приехал его отец. А потом меня выгнали из института, да еще и так, что ни один столичный вуз меня на работу больше не брал. Несколько лет я перебивался случайными заработками, занимался репетиторством, писал дипломные всяким нерадивым студентам… Стыдно, но что делать, деньги ведь нужны! И все равно меня так тянуло преподавать… Я ведь иначе не могу, я же этому жизнь посвятил… - при этих словах в глазах у Забродского загорелись мечтательные огоньки, а я нервно прикусил нижнюю губу. – И вот, когда терпеть уже не было сил, я решился переехать в другой город и попытался вернуть свою прежнюю жизнь. Все пошло удачно, и в ваш университет меня забрали с руками и ногами. Я радовался, думал, что уж тут точно не будет такого бардака, в котором я раньше находился… И тут оказывается, что целая группа ничего не учит! Я же такой наивный был, решил это дело исправить, зачеты не ставил, с экзаменов отправлял… Думал, что люди учиться начнут, а тут… а тут вот ты… Саш, – он отвернулся, и смотрел куда-то в стену, - вот скажи мне, я, идиот наивный, наверное, в жизни чего-то не понимаю, да? У меня в глазах помутилось, я почувствовал, что сейчас заплачу… Я взял лежащего мужчину за руку и почувствовал его дрожащие пальцы. Одна слеза все-таки скатилась по моей щеке, а я бережно сжал его ладонь, опустил голову и шептал что-то, сам не разбирая слов: - Ну что я за козлина, что я за идиот, Олег Сергеевич, милый, простите меня, если можете, черт побери, что же я наделал… Он сжал мою руку в ответ. - Все в порядке, Саша, - он повернул голову ко мне, и я увидел, что его глаза тоже блестят от сдерживаемых слез, - я тебя еще тогда простил, когда ты ко мне пришел… Я же все понимаю, ты не со зла, я понимаю, Саша… И спасибо, что заботился обо мне все это время. Хоть и не понятно, зачем тебе это нужно… Утомленный постоянным жаром, он закрыл глаза и уснул. А я еще долго сидел рядом и держал его за руку.****
Плыли дни, Забродский шел на поправку, а я, казалось, наоборот, загибался с каждым днем все больше… Я хотел его. И не так, на уровне мыслей и фантазий, а живо и ощутимо, так сильно, что приходилось постоянно брать себя в руки: в переносном смысле - у его кровати, и в прямом – наспех запершись в туалете. Окончательно привыкший ко мне Олег Сергеевич постоянно что-то рассказывал, активно жестикулируя, а я сидел около него и мечтал, чтобы все это поскорее закончилось… Потому что еще немного – и Забродский был бы заткнут прямо на середине своего рассказа весьма интересным способом. А не хотелось же, не хотелось делать с ним что-то жестокое, да я бы скорее утопился, чем опять… Я щипал себя за руки, чтобы хоть как-то унять постоянный бешеный стояк. Как-то он увидел синяки… - Саша, что это? – и его пальцы коснулись моей кожи… Я резко отдернул руку, не удержался от одного крепкого словца, сказанного шепотом… Забродский ничего не сказал в ответ, только вздохнул и отчего-то ушел в другую комнату. А через день, когда он вдруг вышел из душа в одном только полотенце, небрежно закрепленном на бедрах, я смог лишь отвернуться и втянуть воздух сквозь стиснутые до скрипа зубы. Он прошел за моей спиной, пробурчав кое-что, думая, что я не услышу. Я услышал. «Чего ж ты насиловал, если так не нравится?» И тут всё. Я сорвался, догнал его, схватил за руку и прижался горячим лбом к его плечу… Он остановился, да так и остался стоять спиной ко мне, ничего не делая. Я зашептал, дотрагиваясь губами до его влажной после душа кожи: - Нравится, очень нравится… Я уже… чокнутый какой-то стал, Олег Сергеевич… вы же просто не знаете, что со мной творится… Он вздрогнул, и я подумал, что надо бы его отпустить... Но не отпустил. - Сашка… - он заговорил таким же шепотом, и от этого у меня по спине пробежали мурашки, - а что уже тогда говорить про меня? Я развернул его лицом к себе, а он опустил голову, не желая смотреть мне в глаза. - Олег Сергеевич… вы о чем? Он молчал несколько секунд, а потом заговорил тихо, дрожащим голосом: - Да о том, что думаю о тебе постоянно… Жду каждый день, когда ты придешь, рассказываю тебе ерунду всякую, чтоб ты подольше у моей кровати посидел… Вот как это все назвать, а? Я замер, не веря своим ушам. Где-то в районе груди сердце лупило отбойным молотком. Я протянул руку и коснулся его щеки: - Олег Сергеевич… это правда? Посмотрите на меня, пожалуйста… Он прикрыл глаза и прошептал: - Не могу. Стыдно… Я протянул руку к его лицу, замер в миллиметре от покрасневшей щеки, будто решаясь… а потом легко, одними подушечками пальцев, прикоснулся к его коже. Он вздрогнул, и наконец-то поднял на меня взгляд. - Олег Сергеевич… Признаться, я даже испугался тогда: передо мной стоял взрослый, но совершенно растерянный человек, с невероятной тоской в глазах… Я замолчал, не зная, что еще сказать и что сделать, но тут он опять заговорил, испуганно глядя прямо мне в глаза: - Саш, у меня же раньше ничего такого не было… в смысле, женщины всякие, случайные связи – это да, но не более того, работа занимала все время… А с мужчинами – нет, меня даже и не тянуло никогда, ты не думай, Саша… Я ведь правда не того, веришь? Это только с тобой так, честно… Саш, я не знаю, что мне делать, правда, Саша, я… Говоря все это, он начал медленно оседать на пол. Поддерживая его за плечи, я опускался вместе с ним, бормоча что-то невнятно-успокаивающее: - Нет, конечно, нет, вы не того, ничего страшного, все нормально, со мной можно… Вот так незаметно мы с ним оба оказались стоящими на коленях… а потом я вдруг притянул его голову к себе и прижался губами к его губам. Он задрожал, а потом его руки плетьми повисли вдоль тела, и весь он как-то расслабился, обмяк в моих руках… Не встречая сопротивления, я поцеловал его в нижнюю губу, слегка оттянув ее. Потом прикоснулся к верхней, одновременно проникая языком в приоткрытый рот… Взял его руку и положил ее себе на плечо. Вздохнув с каким-то облегчением, Олег Сергеевич зарылся пальцами в мои короткие волосы, а другая рука уже сминала ткань моей футболки… И тут я понял, что вот он, передо мной, в одном полотенце на бедрах, гладит меня по затылку и целуется… Улыбнувшись, как дурак, я немного неуклюже завалил его на пол. Ударившись локтем о паркет, Забродский немного пришел в себя и попытался высвободиться из-под меня, но я нежно пресек его слабую попытку, обняв и поцеловав в подбородок. Он посмотрел на меня так испуганно, будто только осознал, что происходит. - Саша… Ты что, собираешься меня… да?.. Он сказал это так, что я опять почувствовал себя последним насильником. В глазах защипало… В отчаянии я прижал его к себе, шепча ему на ухо: - Пожалуйста, поверьте, сейчас все не так, сейчас все по-другому… Олег Сергеевич, я же… я же Вас… Почувствовав, что сейчас заплачу, я мягко поцеловал его в щеку, а потом в нос, а потом в уголок губ… Я прикасался губами к его лицу, и вдруг почувствовал, как его руки оплетают мою шею, гладят напряженную спину, прижимают меня торсом к податливому телу, лежащему на полу… Он прижался щекой к моей щеке, и прошептал: - Саша, Сашенька, ты же не пошутил?... Я поцеловал его в ухо и ответил: - Конечно нет, Олег Сергеевич, милый, я вас правда… очень… Поглощенный своими ощущениями, я даже не сразу расслышал его сбивчивый шепот: - …потому я, кажется, тоже… тебя… вот. И он прижался носом к моему плечу, пряча лицо. Я не помню, что точно я тогда почувствовал, но воздух из моей груди вырвался с едва слышным стоном, и я лег на Забродского, слегка придавив его. - Ну, все, - я улыбнулся сквозь выступившие слезы, - теперь я вас уже не отпущу, понимаете? Задыхаясь от необъяснимой нежности, я отстранил его от себя, чтобы прижаться к бледной шее, втянул носом воздух - и почувствовал легкий аромат цитруса, исходящий от свежевымытой кожи. - М-м-м, - я потерся о его щеку, - какой же вы… Мой язык прошелся по его напряженной шее, оставляя скользкие следы и вызывая едва слышные вздохи. Стоило мне слегка прикусить мокрый участок кожи – и я услышал сдавленный стон… Еще один укус в районе плеча – и я начал вылизывать его выступающие ключицы, слушая тихие возмущения, а затем спустился еще ниже, целуя и прикусывая маленький темный сосок… Со вторым соском я играл пальцами, предварительно смоченными в слюне. Забродский только вздрагивал и как-то рассеянно поглаживал меня по плечам. В последний раз поцеловав его худую, хрупкую грудь, я спустился ниже и прошелся языком по животу, проведя линию до самого пупка. Олег Сергеевич положил руку мне на голову, едва сдержав стон. Улыбнувшись, я прикусил выступающую бедренную кость, и сразу же зализал покрасневшую кожу. - А-ах… - Забродский все-таки не смог удержаться от звуков, - Саша, что ты делаешь?... Я едва заметно усмехнулся. - Сейчас еще и не то сделаю… - моя рука полезла ниже, снимая с его бедер полотенце, которое и так держалось там на одном честном слове… Олег Сергеевич начал с испугом убирать от себя мои руки и прикрываться. - Саш, прошу, не надо, это так… - Как? – я еще раз поцеловал его кожу у самой кромки полотенца и взглянул на него снизу вверх. - Стыдно… - он отвернулся, едва встретив мой взгляд. Я поднялся выше и ткнулся губами в его губы. - Не стыдно, – мой голос был больше похожим на хрип из-за сдерживаемых чувств, - это же со мной, мне можно… правда? – я опять поцеловал его, схватив пальцами за подбородок, - Олег Сергеевич, вы же… мой? Он обнял меня за шею, провел губами по щеке… - Сашенька, ну почему ты постоянно такое говоришь… ну... твой, конечно… Я впился в его губы, и поцеловал так нежно и чувственно, как раньше никогда не целовался. - Тогда… доверьтесь мне, пожалуйста. Я опять опустился ниже, и резко, одним движением сдернул влажную ткань с его бедер. Забродский опять попытался прикрыться, но я вовремя перехватил его запястья одной рукой, а другой сразу же накрыл основание его члена вместе с яичками. Охх… Оказалось, что Олег Сергеевич был возбужден не меньше моего. Я улыбнулся, обхватил ладонью его ствол и начал делать движения кистью. Забродский толкался в мою руку, даже не осознавая этого, и при этом что-то смущенно шептал, пытаясь вырвать запястья из моей мертвой хватки… Сделав еще несколько движений, я помедлил немного, собираясь с силами, а потом аккуратно лизнул головку. Олег Сергеевич громко застонал и попытался приподняться на локтях, но я одним движением руки уложил его на место. - Тише, - облизнув губы, прошептал я, - все хорошо… А потом взял его головку в рот целиком, посасывая скользкую от смазки кожу. Помогая себе рукой, начал старательно отсасывать, вспоминая, как это делали мне, пытаясь прятать зубы за губами… - А-ах…. М-м-м… Са-аш… - он стонал, извиваясь подо мной, одной рукой гладя меня по голове, а пальцы другой переплетая с моими пальцами… Слушая его стоны, я еще интенсивнее заработал ртом, старался вобрать его член как можно глубже, периодически посасывая головку и проводя языком по уздечке… В конце концов Забродский не выдержал и начал сам толкаться мне в рот, сбивчиво шепча что-то о том, как ему стыдно, как ему хорошо, как ему хочется еще… Вцепившись пальцами в мои короткие волосы, он кончил мне в рот, упершись членом самое горло. Глотая сперму, я продолжил свои ласки, а Забродского трясло, трясло не по-детски… А когда я отпустил его, Олег Сергеевич вдруг свернулся в позу эмбриона, обхватил колени руками и задрожал… Я не понял, что случилось, и это сильно испугало меня. Я сел на полу, прижал дрожащего Забродского к груди и принялся успокаивать его, гладить по голове, говорить, что никогда больше не буду делать ничего плохого… Вообще ничего делать не буду, если он не разрешит… - Разрешу… - он вдруг повернулся ко мне и обнял меня за шею, - только… Сашка, пошли хоть в кровать, я после болезни… холодно же.****
Эпилог. Два года спустя. - Оле-е-ег! Олег, мать твою, ты где?! Я мчался по университетскому коридору, и плохо бы пришлось тому, кто оказался у меня на пути... К счастью, желающих не оказалось, и я без происшествий добрался до нужной аудитории, со злостью распахнув дверь. Кабинет был пуст, и только Забродский, в идеально выглаженном костюме, блестящих очках, и… с мешками под глазами, спокойно собирал конспекты после лекции. Я подлетел к нему широкими шагами, и хлопнул зачеткой по столу. Он усмехнулся, глядя на мою разъяренную рожу. - Чего вы хотели, Сидоренко? Я рыкнул: - Олег, поставь мне зачет! Он невозмутимо поправил очки. - И не подумаю. Я устало возвел глаза к потолку. - И почему же? Забродский бросил на меня испепеляющий взгляд: - Потому что я кое-кому вчера говорил, что буду принимать экзамены, и что мне надо подготовиться, а этот кое-кто… буквально заездил меня за ночь, и потому готовить билеты мне пришлось с трех часов ночи и до семи утра, пока ты, Саша, спокойно дрых в кровати! Я состроил виноватую мину: - Ну… Олег… извини. Просто я, когда тебя вижу, совсем дурным становлюсь… Люблю тебя так, что выпускать не хочется! Олег, ну прости меня, пожалуйста… Он хмыкнул и улыбнулся, поправив пиджак: - Ну… ладно. Только если еще раз такое будет – выгоню тебя из дому, и будешь куковать в общежитии, если пустят… Я уже хотел брякнуть о том, что за квартиру, вообще-то, мы платим вместе, но вовремя придержал язык за зубами. А Забродский тем временем вышел из каких-то своих раздумий, и изрек: - Но зачет я тебе все равно не поставлю. - Что?! – мои глаза полезли на лоб. – Олег, у меня конец пятого курса, мне диплом писать надо, а не к тебе на пересдачи бегать! Ты с ума сошел?! - Ничего я не сошел! – он самодовольно воздел палец к потолку. – Просто пары не надо было пропускать, Сидоренко! Я нахмурился: - Какие еще пары? Я ж хожу всегда… Забродский хитро улыбнулся: - Как же не пропускал? А пятое число? Из двух пар ты явился только на вторую! Я сначала задумался, вспоминая, что же было этого чертового пятого числа… - Ё-маё!!! – моему возмущению не было предела, - это ж я той ночью разрешил тебе… Олег, имей совесть, - я понизил голос до злобного шепота, - у меня же задница болела, в конце концов!!! Забродский весело хмыкнул: - А мне все равно, что у вас там болело, Сидоренко! Пары пропускать в любом случае нельзя! И тут он все-таки меня взбесил. Я схватил ключи со стола и пошел закрывать двери аудитории. Кажись, он почувствовал неладное… - Саш? Что ты собрался делать? – спросил он обеспокоено. - Ну все, - шепнул я, отбрасывая ключи на пол и медленно направляясь в его сторону, - ты нарвался… Сейчас я тебе покажу, как зачеты не ставить…. Он отступал от меня, испуганно бормоча: - Т-ты не имеешь права… - Не имею, - согласился я, продолжая надвигаться. - Я пожалуюсь в деканат… - Жалуйся, - разрешил я, улыбнувшись во все свои тридцать два зуба. - Ты не окончишь этот университет… - прошептал он, когда я уже прижал его к стенке. - Не закончу, - вторил я прежде, чем мой язык ворвался в его рот, а его рука легла мне на ширинку. – Я тут навечно останусь… С тобой.