I wanna see you be brave

      — Тебя не должно быть здесь, — шепчет Дженим, когда я подхожу к нему со спины и хватаю за локоть.       — Я лихачка, мне этого никто не может запретить, — я тяну брата за ярко-жёлтый рукав рубашки, и ему приходится сделать несколько шагов назад и выйти из толпы поющих шестнадцатилеток, которые продвигаются к своему сектору в зале, предназначенном для Церемонии выбора.       Дженим сильно отличается от них, и я вижу это невооружённым взглядом. Он, несмотря на всю свою внутреннюю солнечность, не любит играть на банджо и собирать в саду яблоки, напевая при этом успокаивающие мотивы. Ещё в двенадцать он понял, что в хлебе, которым нас кормят, содержится специальная сыворотка, поддерживающая меланхолично-радужное настроение нашей фракции, а в четырнадцать у него уже были лучшие оценки по математике в школе среди всех фракций, кроме Эрудиции. И то, насколько лично я подозреваю, он специально всегда работал вполсилы, чтобы не выделяться.       Дженим — эрудит до мозга костей. Я лично украла из школы для него несколько книжек, которые он проглотил за три вечера. Он слишком умный для того, чтобы быть дружелюбным, поэтому я точно знаю, что когда назовут его имя, и он выйдет на сцену, чтобы порезать себе руку, его кровь окрасит именно кристально чистую воду Эрудиции.       Взгляд Дженима цепляется за мою свежую татуировку, покрывающую руку от плеча и до локтя — цветные чернила перекликаются с чёрными, образуя густой розовый кустарник. Массивная цепь и замок на ней оттеняют женственность раскрывшихся бутонов.       — Даже не думай глаза закатывать, тут же вырву, в кармане таскать будешь, — я прыскаю и легонько щёлкаю брата по носу.       Мы видимся с ним очень редко — после того, как я выбрала Лихость вместо своей родной фракции, мне пришлось исправно работать целый год, чтобы создать себе имя, достойное уважения. И лишь после этого я могла раз в месяц запрыгивать в поезд и проезжать через ограду, туда, где простираются сады Товарищества, туда, где мой умный братец тщетно пытается танцевать под общий ритм, туда, где мой отец, уважаемый во фракции человек, пытается улыбаться и смеяться, в то время, как на его душе скребут кошки после смерти жены и ухода дочери.       Дженим морщится и скрещивает руки на груди — он терпеть не может, когда я не воспринимаю его всерьёз. Настоящий эрудит. Я легко представляю его в очках в чёрной квадратной оправе и с ровным гладким пробором, разделяющим густые каштановые волосы.       — Джессика!       — Ладно, прости, — я наклоняю голову в сторону, затем опускаю свою ладонь брату на плечо. — Всё будет отлично, не волнуйся. Ты знаешь, какой сделать выбор. Ты знаешь, какой выбор будет правильным, — я делаю акцент на последнем слове, слегка сжимая плечо Дженима. — Я всегда буду на твоей стороне, что бы ты не выбрал, хорошо?       Дженим кивает и улыбается мне. Я отвожу взгляд в сторону и замечаю, что зал уже успокоился. К сцене идёт мужчина в серой одежде — Маркус Итон, лидер Альтруизма. Я, в отличие от многих присутствующих здесь, хорошо знаю его, но не лично, а по рассказам Тобиаса — моего лучшего друга, с которым мы вместе два года назад проходили инициацию как неофиты-переходники. И мне противен этот седовласый и располагающий к себе человек.       — Тебе пора, — я киваю в сторону сектора, где сидят ребята в ярких одеждах. Нахожу глазами нашего отца — он, в свою очередь, вертится на месте в поисках Дженима. — «Фракция превыше крови» — всё это дерьмо собачье, — шепчу я, не сводя взгляда с отца. Я слишком сильно по нему соскучилась. — Ты — мой брат, и на остальные правила мне плевать.       Дженим быстро обнимает меня. От него пахнет Товариществом — яблоками, свежим хлебом и влажной землёй. Однако я, как человек когда-то носивший эту яркую красную и жёлтую одежду в течение шестнадцати лет, могу различить лишний запах — чернила, которыми печатают книги.       Я слежу за тем, как Дженим направляется к своему месту, проходя мимо самого верхнего ряда стульев, где сидят люди в чёрных одеждах — моя новая фракция, лихачи. Прошу одного из шестнадцатилеток подвинуться, и он слушается, уступая мне половину стула.       Я знаю, что мне нельзя быть здесь, но я должна увидеть, как кровь моего брата растворится в воде. Я хочу застать момент, когда он действительно станет тем, кто он есть.       — Добро пожаловать на Церемонию выбора, — голос Маркуса разносится по большому помещению. — Сегодня день, когда мы чтим демократическую философию своих предков, которая говорит нам, что каждый человек имеет право выбрать свой путь в этом мире. Нашим детям исполнилось шестнадцать. Они стоят на пороге взрослой жизни, и настала пора решить, какими людьми они станут. Десятилетия назад наши предки осознали, что не политическая идеология, религиозные верования, раса или национализм виновны в непрекращающихся войнах. Напротив, они решили, что это вина человеческой личности — склонности человечества ко злу, в какой бы форме это ни выражалось. Они разделились на фракции, стремившиеся искоренить те качества, которые считали виновными в мировом беспорядке. Те, кто винил агрессию, образовали Товарищество. Те, кто винил невежество, вступили в Эрудицию. Те, кто винил двуличие, создали Правдолюбие. Те, кто винил эгоизм, построили Альтруизм. А те, кто винил трусость, породили Лихость.       Винила ли я трусость, когда выбрала Лихачество? И почему же тогда не винила агрессию, если ушла из Товарищества?       Я запускаю руку в жёсткие от частой покраски волосы, на секунду поддаваясь воспоминаниям. Моя Церемония выбора. Моё имя, эхом разлетающееся вокруг. Мои ватные ноги, несущие меня в центр сцены к пяти чашам. Моя рука, что режет другую. Моя кровь, падающая на чёрные угли.       — Трудясь бок о бок, эти пять фракций живут в мире уже много лет, и каждая вносит вклад в свой сектор общества. Альтруизм удовлетворяет потребность в бескорыстных лидерах в правительстве; Правдолюбие обеспечивает надёжными и честными лидерами в юриспруденции; Эрудиция поставляет образованных учителей и исследователей; Товарищество даёт понимающих воспитателей и сиделок; Лихость гарантирует защиту от внутренних и внешних угроз. Но влияние каждой фракции не ограничено этими областями. Мы даём друг другу намного больше, чем можно описать словами. В своих фракциях мы находим смысл, находим цель, находим жизнь. Без них мы не выживем.       Выживем, просто станем бесфракционниками. Хотя, для многих в этом городе это и есть смерть.       — И потому сегодняшний день — это праздник; день, когда в наши ряды вливаются новые члены, которые будут трудится вместе с нами ради лучшего общества и лучшего мира.       Зал взрывается аплодисментами. Лихачи, по обычаю, гикают громче всех. Сидящий передо мной парень с оливковой кожей толкает локтем девушку слева и демонстрирует ей поднятый вверх палец и белоснежную улыбку. Я узнаю его — Юрайа, брат Зика — ещё одного моего хорошего друга. В моё время он тоже был неофитом-лихачом, как и его младший брат сейчас.       Маркус произносит имена, но я не акцентирую на этом внимание, и лишь привстаю с места и ищу взглядом Дженима. Вижу, как он склоняется к отцу, чтобы что-то ему шепнуть. Глаза отца начинают сканировать сектор Лихости, и я вжимаю голову в плечи — он ищет меня. Я люблю его, но даже спустя два года мне стыдно за то, что я оставила их одних, сбежала от воспоминаний, словно последняя трусиха.       Он находит меня. Его глаза всё так же грустны, как и в день, когда мы похоронили маму. Я поджимаю губы, ожидая его реакции. Он улыбается и произносит «Привет» одними губами. Во рту пересохло, я с трудом сглатываю. Папе, как и нам с Дженимом, до ужаса не идёт жёлтый цвет.       — Дженим Стилински.       Земля уходит из-под ног, словно это моё имя только что прогремело на всю аудиторию. Я выдыхаю. Вдыхаю. Встаю с места, чтобы лучше видеть, пячусь назад и упираюсь спиной в стену. Дженим быстро выходит на середину зала, к чашам. Его тело напряжено, словно натянутая струна. Я вижу это даже на таком дальнем расстоянии. Я чувствую его волнение, и оно током проходит под моей кожей.       Маркус протягивает ему нож рукоятью вперёд. Дженим принимает его. Я вижу, как он оборачивается через плечо на отца, а затем поворачивает голову в другую сторону и находит глазами меня. Я улыбаюсь ему со всей возможной заботой. Хочу, чтобы он понял, что сказанные мною слова — не пустой звук.       Дженим касается правой руки лезвием ножа, и ни один мускул на его лице не дёргается от неприятной боли. Я, не глядя, щупаю свою ладонь, вспоминая то ощущение. Тогда я оказалась слишком храброй для того, чтобы уйти, и слишком слабой для того, чтобы остаться.       Дженим вытягивает руку перед собой. Она не дёргается, словно уверен в своём решении на все проценты в мире. Я вспоминаю страсть до новых знаний, которую увидела в его глазах, когда принесла ему украденные из кабинета книги по истории фракций. Я знаю, что ему пойдёт синий цвет.       Дженим сжимает руку в кулак, позволяя крови капать вниз. Моё дыхание перехватывает так, словно я нахожусь в тренировочном зале Лихости, и мне только что ударили под дых.       Несмотря на то, что я стою у самой дальней стены, кажется, я слышу, как его кровь шипит на углях Лихости. Мой брат, рождённый в Дружелюбии, но эрудит до мозга костей, выбрал Лихость — фракцию, которую выбрала я два года назад.       Я закрываю глаза и выдыхаю. Я знаю, как проходит Инициация в Лихости. И она убьёт его.       Дженим садится среди рождённых в Лихачестве неофитов и неофитов-переходников. Девушка с длинными чёрными волосами в майке с открытыми плечами, которая демонстрирует всем татуировку в виде трёх стрел на плече, хлопает его по спине. Рядом с ним сидит юноша в серой одежде — переходник из Альтруизма. Дженим поворачивает голову в мою сторону, и я округляю глаза, в надежде на то, что он поймёт, в каком я шоке.       Кто-то хватает меня за плечо, и я вздрагиваю.       — Где твои рефлексы лихача? — выражение лица Зика меняется с ухмыляющегося на обеспокоенное. Видимо, испуг на моём лице смутил его. — В чём дело?       Я трясу головой, но перед глазами всё ещё стоит Дженим, чьи капли крови падают на угли. Зачем он это сделал? Зачем выбрал фракцию, чьих интересов никогда не разделял?       — Эй? — Зик трясёт меня за плечо.       Я быстро моргаю, пока взгляд не фокусируется на лице друга. Он абсолютно не похож на своего младшего брата Юрайю, точно так же, как и мы с Дженимом.       Мой брат — высокий и тощий с яркими медово-карими глазами и россыпью веснушек на лице. Он — копия матери. Мне же от неё достались лишь пышные бёдра, которые не смогла уничтожить даже сверхвысокая физическая нагрузка, присущая фракции Лихости.       — Нам пора идти! — Зик кивает в сторону толпы. Люди встают со своих мест и направляются к выходу, разумеется, все, кроме альтруистов. Тобиас рассказывал, что взрослые остаются для того, чтобы расставить стулья и очистить чаши.       Я киваю, и Зик тянет меня наружу прочь из зала. Знаю, что лихачи побегут к лестнице, поэтому ускоряюсь, чтобы мы с Зиком успели проскочить туда первыми.       Пускаемся бегом, и вот мы уже на улице, направляемся туда, где поезд, что отвезёт нас в штаб Лихости, будет замедлять своё движение. Мы убегаем левее от места, где ориентировочно остановятся неофиты. Я перевожу взгляд на толпу подростков в чёрном, которые только что выбежали из «Втулки». Среди них отчётливо видны двое ребят в сером, несколько ребят в синем и чёрно-белом и двое ребят в красном и жёлтом, в одном из которых я тут же различаю Дженима. Он бежит ровно, толкая в бок парня в серой свободной рубашке. Его лицо краснеет, но, несмотря на это, он смеётся. Я отворачиваюсь обратно к рельсам, когда слышу знакомый звук: громкий и длинный гудок паровоза.       Зик притворно разминает ноги, приседая, словно ему это вообще нужно. За два года мы слишком часто запрыгивали на этот поезд, и кажется, что мы можем сделать это даже с завязанными за спиной руками. Толпа неофитов и их немногочисленных сопровождающих вытягивается в длинную очередь, и когда поезд подъезжает достаточно близко, рождённые в Лихости начинают запрыгивать внутрь. Они делают это с лёгкостью, присущей лишь настоящим бесстрашным.       — Наш последний! — кричит Зик, пытаясь перекричать шум поезда.       Я киваю, однако мой взгляд снова и снова скользит в оставшуюся толпу переходников. Дженим не смотрит на меня, всё его внимание приковано к поезду. Вижу, как девушка из Правдолюбия помогает девушке из Альтруизма запрыгнуть внутрь. Дженим медлит.       — Пора! — кричит Зик.       Мне приходится сконцентрироваться на поезде. Зик запрыгивает первым, я следую за ним. Пробегаю по ходу движения поезда несколько метров, хватаюсь за ручку и подтягиваюсь, затаскивая внутрь собственное тело. Тут же выглядываю наружу, чтобы убедиться, что Дженим не остался на земле. Никого, кроме эрудита-коротышки. Когда наш вагон пролетает мимо него, он падает на колени и обхватывает голову руками. Теперь он бесфракционник.       Я возвращаюсь обратно вглубь вагона и прижимаюсь спиной к его холодной металлической стенке.       — Не расскажешь, что тебя так беспокоит? — Зик поджимает колени к груди.       — Мой брат, он … Он выбрал Лихость, — я поджимаю губы.       Наверное, со стороны это звучит странно — я недовольна выбором Дженима, несмотря на то, что теперь он всегда будет рядом. Я должна радоваться, но не могу. Когда дело касается родных, я не настолько бесстрашна.       — Мой тоже, — Зик пожимает плечами.       — Твой там был рождён, как и ты сам, а это не то же самое.       — Да брось, Джесси, — Зик придвигается ко мне вплотную, так, что наши плечи соприкасаются. — Ты же сможешь помочь ему! В этом году ты советник для неофитов, и наравне с Четыре, Лорен и Эриком сможешь общаться с ними. Будешь помогать ему привыкнуть … И заодно, подтянешь моего братца-дуболома!       Зик пихает меня локтем в бок, и я хмыкаю. Он прав, в этом году Макс, лидер Лихости, зачем-то выбрал меня третьим инструктором для неофитов. В своё время мы были лучшими: первое место у Тобиаса, отрешенного парня из Альтруизма, второе у Эрика, самовлюблённого юноши из Эрудиции, третье у Лорен, лихачки от рождения, и четвёртое у меня, простой девчонки из Товарищества.       Я кладу голову Зику на плечо и прикрываю глаза. Сейчас я рада, что он навязался поехать со мной. Ему показалось, что будет забавным — нарушить правила во фракции, где за это могут жестоко наказать.       Я открываю глаза, когда чувствую, как Зик подо мной начинает вставать с места.       — Пора, — коротко произносит он и кивает в сторону выхода.       Я знаю, что ждёт сейчас неофитов — прыжок на крышу с поезда, что даже не притормозит. Я встаю на ноги и подхожу к Зику. Мы спрыгиваем на соседнее здание, и потому я уже не увижу, сможет ли Дженим преодолеть это препятствие. Мы с Зиком сразу же пускаемся бегом к пожарной лестнице, что ведёт с крыши прямиком в один из входов в штаб Лихости, о котором мало кто знает. Мы нашли его около четырёх месяцев назад, во время нашей ночной вылазки в город.       Лестница под нашими ногами противно поскрипывает и шатается. Возможно, нормальный человек подумал бы, что это опасно, но ведь мы — лихачи. Опасность — наше общее второе имя.       — Макс встретит переходников на той крыше, так что нам, считай, повезло, — произносит Зик за моей спиной. Лестница заканчивается, не доходя до земли чуть меньше метра, и нам снова приходится прыгать.       — Они подумают, что мы сумасшедшие, — я поворачиваю голову на Зика и встречаю его вопросительный взгляд. — Неофиты, — тут же поясняю. — Они будут гадать, что же находится на дне ямы, и есть ли там вообще хоть что-то.       Зик хмыкает.       — Я знал, что там будет сеть.       — Ну конечно, ты знал, — смеюсь я.       Мы подходим к подвальной двери небольшого кирпичного здания, чей второй этаж снесён практически полностью и держится лишь на трёх железных балках. Зик тянет железную ручку на себя. Подвал скрыт непроглядной темнотой, и кажется, словно там и вовсе нет ничего, кроме черноты. Однако, мы с Зиком знаем, что там. И потому смело прыгаем внутрь.       Приземляться на ноги уже не больно — суставы привыкли к вечной тряске.       Я выпрямляюсь и дёргаю каждой ногой по очереди.       — Живее! — Зик хватает меня за локоть и тянет вперёд.       Мы пускаемся трусцой по каменному полу Ямы — штаба Лихости, моего нового дома. Поворот, ещё один, и вот мы в самом её центре. Здесь мы разделяемся — Зик переходит на шаг и направляется в столовую, а я бегу в противоположном направлении. Я должна успеть до того, как первый неофит совершит прыжок. Я должна увидеть всех неофитов. Я должна убедиться в том, что Дженим сумел.       Бегу по краю уступа, не замечая людей вокруг, даже тех, кто выкрикивает моё имя и машет мне, чтобы привлечь внимание. Сворачиваю в первый проём и наконец вижу толпу людей и натянутую сетку. Тобиас, или Четыре — так он предпочитает, чтобы его звали, — стоит поодаль от всех в ожидании первого прыгнувшего. Я замедляю шаг и направляюсь к нему.       — Опять? — Четыре приподнимает левую бровь — так он всегда делает, когда не одобряет глупость, придуманную мной или Зиком.       Я передёргиваю плечами.       — Ты знаешь, почему, Четыре, — я поджимаю губы. Между мной и ним вряд ли остались хоть какие-то секреты — нас даже поселили в одно большое помещение, разделённое на две комнаты каменной перегородкой. Все считают нас братом и сестрой. Мы заменяем друг другу семью. — Дженим, он …       Но я не успеваю закончить предложение, потому что кто-то со свистом падает с самого верха и приземляется на сетку. Она прогибается под телом, одетым в серую одежду Альтруизма. Человек смеётся звонким, высоким смехом. Девчонка. Одна из двух альтруистов, которых я приметила в толпе переходников. Она перекатывается к краю сетки, и Четыре помогает ей вылезти, хватая её за плечи и ставя на ноги на твёрдую почву.       — Спасибо, — произносит она немного дрожащим голосом.       Обычная. Альтруисты все похожи — волосы не темнее каштанового, бледная кожа, оттенённая серыми одеждами, худощавое нескладное телосложение из-за отсутствия изысков в еде. Я помню Тобиаса таким же. Но за два года он сильно изменился — набрал мышечную массу, немного отрастил волосы, стал мужчиной.       — Поверить не могу, — произносит голос, и я оборачиваюсь — это Лорен, она тоже была неофитом со мной, Тобиасом и Зиком. Но мы с ней не дружим, хотя я не могу сказать, почему именно. — Сухарь спрыгнул первым? Неслыханно.       — Она не просто так их оставила, Лорен, — Тобиас закатывает глаза. — Как тебя зовут? — обращается он уже к бывшей альтруистке.       — Эээ, — мнётся та.       И я снова окунаюсь в воспоминания. Мой прыжок не был первым, однако, своё имя я назвала с ходу. Придуманное ещё задолго до Церемонии выбора, оно словно было моим спрятанным далеко альтер-эго, которое так и ждало, чтобы выбраться наружу. Джессика Стилински — товарка в ярких одеждах ушла, и ей на смену пришла Джесси — лихачка, которая в первый же день покрасила свои каштановые волосы в золотистый цвет.       — Подумай как следует, второй раз выбирать не придётся, — произносит Четыре.       — Трис, — уже увереннее отвечает неофитка.       — Трис, — я непроизвольно произношу имя девушки вслух. Интересно, как её звали в Альтруизме?       — Объяви, Четыре, — говорит Лорен.       — Первой спрыгнула Трис!       Все вокруг начинают одобрительно кричать и махать руками, а я вижу, как кто-то падает в сеть. Чёрно-белый цвет одежды. Правдолюб. Четыре и Лорен помогают каждому новому спрыгнувшему неофиту спуститься на землю, а моё сердце тем временем опускается всё ниже к пяткам. Дженима всё нет.       Я отворачиваюсь. Чувствую, как почва уходит из-под ног. Нет, он обязан был оказаться тут. Возможно, он и должен был стать эрудитом, но он уж точно не трус.       — Вдова? — слышу я голос где-то позади, а затем чувствую, как пятерня ложится мне на спину ровно между лопаток. — Ты в порядке?       Вдова. Дурацкое прозвище, которое дал мне Четыре после того, как мы впервые прошли второй этап инициации — симуляция, где мы встречаемся лицом к лицу со своими страхами. Одним из моих были и остаются пауки.       Сначала это прозвище смешило меня, затем начало раздражать, а сейчас я уже просто привыкла. Для всех, кроме самых близких, я — Вдова, как и Тобиас — Четыре.       — Да, я …       Громкий, пронзительный визг оповещает всех присутствующих о том, что прыгает очередной неофит. Однако, если до этого мне было плевать, сейчас я резко поворачиваюсь, потому что узнаю этого голос. Четыре вопросительно приподнимает брови, а я кидаюсь к натянутой сетке.       Я не должна так реагировать, не должна никому давать понять, что мне знаком этот переходник из Товарищества, но я ничего не могу с собой поделать.       Я нагибаюсь вперёд, хватаю Дженима за ворот рубашки и тяну его к краю. Его щёки пылают, однако улыбка не сходит с лица ни на секунду. Когда он понимает, что это я встречаю его, в глазах загорается блеск.       — Дж …       — Тихо! — шепчу я, слегка встряхивая его.       Четыре помогает мне поставить Дженима на ноги.       — Ты слишком медлил, — произносит Четыре, показательно стряхивая невидимые пылинки с его рубашки.       — Извините, попал в пробку, пока сюда добирался, — Дженим пожимает плечами.       Я слышу, как по толпе за моей спиной прокатывается смешок, и сама не могу сдержаться от того, чтобы улыбнуться.       — Имя? — Четыре бросает косой взгляд на меня, и я киваю ему.       — Стайлз, — произносит он без доли сомнения.       Я распахиваю глаза. Стайлз — отличное имя для лихача, но совершенно не подходящее эрудиту. Не думаю, что он смог придумать его за то короткое время, что провёл в поезде по дороге сюда, а это значит, что он давно принял решение о переходе в Лихачество. Я поджимаю губы. Хорошо ли я знаю родного брата?       — Стайлз? Что ж, добро пожаловать в Лихачество.       Толпа одобрительно улюлюкает, и Дженим демонстрирует всем оттопыренный в кулаке большой палец. Мне хочется ударить этого «Стайлза» прямо в лицо, потому что я не могу найти в нём своего Дженима.       — Большую часть времени я работаю в диспетчерской, но следующие несколько недель я ваш инструктор.       Четыре стоит перед толпой неофитов-переходников, неофитов-лихачей минутами раньше забрала Лорен — именно она будет их инструктором.       — Меня зовут Четыре, — продолжает парень.       — Четыре? — переспрашивает правдолюбка, что стоит рядом с Трис. — Как цифра?       В сердцах я хмыкаю, хоть и лицо моё остаётся каменным. Я люблю смотреть на тех, кто слышит прозвище Тобиаса впервые — их взгляд требует объяснений, однако, они никогда их не получат.       — Да. Что-то не так?       — Нет.       — Хорошо. Сейчас мы пойдём в Яму, которую вы рано или поздно полюбите. Это …       — Яма? — фыркает та же правдолюбка. — Отличное название.       Четыре подходит к ней и наклоняется к её лицу. Я вижу лишь его спину, так как стою позади, но могу представить, как он прищуривается, заглядывая девушке в глаза.       — Как тебя зовут?       — Кристина.       — Вот что, Кристина, если бы я хотел мириться с наглецами-правдолюбами, я бы вступил в их фракцию. Вот первый урок, который я тебе преподам: держи язык за зубами. Поняла?       Она кивает, и Четыре делает шаг назад, затем поворачивается и кивает в мою сторону.       — Это Вдова, — произносит он, словно моё имя совершенно не похоже на какую-то глупую шутку. — Она будет моим помощником и вашим советником.       Я коротко киваю, пробегая взглядом по каждому из неофитов. Только сейчас замечаю, что Дженим — единственный переходник из Товарищества. Видимо, другой не смог спрыгнуть с поезда.       Стайлз. Не Дженим. Стайлз …       — Не советую смеяться над моим именем, — мой голос твёрд настолько, насколько это возможно. — Лучше задумайтесь, по какой причине я могла его получить.       Четыре идёт к проходу, и неофиты гуськом тянутся за ним. Я замыкаю колонну. Могу представить, какое сейчас будет на их лицах удивление, когда они увидят Яму, потому что я помню своё собственное. Восторг вперемешку со страхом. Что-то неописуемое.       Четыре движется к пропасти. Это важный моральный урок для всех, кто не видит грань между храбростью и безрассудством, между …       — … отвагой и глупостью! — доносится до меня конец предложения Четыре.       Шум воды заглушает другие его слова, но я могу представить, что именно он говорит. Наверняка, практически то же, что сказал нам наш инструктор в первый день. Адаптируйтесь.       Мы следуем к обеденному залу. Как только мы оказываемся внутри, лихачи начинают топать ногами, кричать и стучать приборами по столам. Я улыбаюсь и подхватываю общее настроение. Вижу Зика, он сидит рядом с Лорен, Юрайей и ещё одной лихачкой. Я видела её на Церемонии выбора — я запомнила её по татуировке в виде стрел на предплечье. Четыре занимает наш привычный стол с самого края комнаты.       Я плюхаюсь рядом с ним и тут же касаюсь пальцем краюшка шоколадного торта, собирая немного крема. Облизываю его и радостно выдыхаю. Вкуснятина.       — Я думал, твоего брата зовут Дженим, — Четыре берёт котлету и кладёт её на хлеб, сверху мажет немного кетчупа и впивается в этот импровизированный гамбургер зубами.       — Я думала, что мой брат выберет Эрудицию, — я пожимаю плечами. — Видимо, я знаю его не лучше, чем ты с моих слов.       Я успеваю лишь закончить предложение, как передо мной на скамейку напротив садится Стайлз. Рядом с ним опускается парень в одежде альтруистов. Я позволяю себе бросить на него быстрый изучающий взгляд. Его линия подбородка скошена с одной стороны, но это, скорее, придаёт ему очарования, нежели отталкивает. Юноша замечает, что я изучаю его, и протягивает мне руку, чтобы поздороваться. Странно. Я точно знаю, что альтруисты стараются избегать физических контактов — Четыре мне рассказывал.       — Меня зовут Скотт, — произносит он.       Я поворачиваюсь на Четыре. Жду его реакции.       — Не очень-то ты похож на альтруиста, Скотт, — говорит он.       Я ухмыляюсь. Вижу, как Скотт медленно убирает руку, смутившись.       — Очень приятно, Скотт, — я думаю о том, что мне стоит подбодрить человека, который, возможно, станет Стайлзу другом, и подмигиваю ему. — Именно поэтому он и пришёл к нам, Четыре, не будь занудой.       Рядом с Четыре присаживаются Трис и Кристина. Между ними завязывается разговор, в который я даже не пытаюсь вникнуть. Всё моё внимание приковано к Стайлзу, сидящему напротив. Он поедает гамбургер с фальшивым спокойствием, и я вижу это потому, как бегают его глаза в поисках того, за что можно было бы зацепиться. Он волнуется. Вероятно, он даже боится. Мало кто не боится, когда попадает сюда в первый день. Да и в следующие несколько недель тоже.       Я вытягиваю ноги вперёд и слегка пинаю Стайлза по колену. От неожиданности он роняет хлеб на тарелку. Одними губами произношу «Нужно поговорить». Стайлз еле заметно кивает. Вдруг все умолкают, и я знаю, что это значит. Мне не нужно даже вертеться на месте в поисках источника, что привлёк всеобщее внимание.       — Кто это? — шепчет Кристина.       — Его зовут Эрик, — отвечает Четыре. — Он Лидер Лихости.       Эрик подходит к нам и садится с краю, как раз возле меня.       — Не представите мне ваших собеседников? Четыре, Вдова?       Я поджимаю губы. Четыре знает, что я ненавижу Эрика с нашей первой встречи, и потому берёт слово на себя:       — Это Трис и Кристина, — затем он кивает в сторону парней. — Стайлз и Скотт.       — Ого, аж целых два Сухаря, — ухмыляется Эрик.       Трис никак не реагирует, Скотт тоже. Правильно делают, потому что в их нынешнем положении лучше быть тише воды, особенно когда дело касается Эрика.       Эрик смотрит на меня, я могу буквально чувствовать, как его холодный взгляд буравит во мне дыру размером со Вселенную.       — Вдова, — я тяжело выдыхаю и поворачиваюсь к нему всем корпусом. — Поздравляю с новой должностью. Конечно, до лидера тебе ещё очень далеко. Да и до инструктора тоже. Но, согласись, что советник всё же лучше, чем, например, охранник забора.       Я сжимаю руки в кулаки. Он любит выводить меня на эмоции, любит смотреть на то, как я пытаюсь подавить в себе желание вмазать ему подносом.       Я вспоминаю тот день, когда мы впервые встретились. Его волосы, что сейчас подстрижены максимально коротко, тогда были в два раза длиннее и лежали аккурат по ровному пробору. Тогда я была единственным переходником из Товарищества. Тогда он назвал меня наркоманкой, потому что как эрудит был в курсе наличия в нашем хлебе специальной сыворотки. Тогда он сказал, что моя фракция собрала в себе всех тех, кто не достоин быть умным, или храбрым, или самоотверженным. Тогда я врезала ему точно по очкам в светло-коричневой оправе. Тогда он столкнул меня в Яму, не дав самой совершить свой первый прыжок.       — Угу, — только и выдавливаю из себя я.       — Четыре, Макс искал тебя, — Эрик отклоняется назад и начинает барабанить костяшками пальцев по столу. — Он хочет предложить тебе работу.       — Я вполне доволен своим местом, — Четыре даже не поднимает на него взгляд.       — Что ж, будем надеяться, что он поймёт это.       Эрик встаёт, хлопает меня по спине сильнее, чем надо и уходит прочь. Я выпрямляюсь и расслабляюсь.       — Это только я, или парень действительно заставляет всех вокруг желать собственной смерти? — Стайлз скребёт вилкой по тарелке, размазывая остатки кетчупа.       — Осторожнее, Стайлз, — произношу я, делая акцент на его имени. — Всё-таки он — один из лидеров Лихости. И он будет следить за вашим обучением.       — Отлично, — выдыхает Трис.       После ужина мы с Четыре сразу же направляемся в свою комнату. Мы оба знаем, что сейчас Эрик будет толкать свою важную речь, после которой жизнь неофитов-переходников больше никогда не станет прежней. Ранги. Возможность вылететь из фракции ещё до прохождения инициации. Общая спальня.       — Помнишь, как ты ночью свалился с верхнего яруса и чуть не пришиб бедного Зика, что спал на нижнем? — я стягиваю с ног тяжёлые ботинки и откидываю их в угол в то время, как Четыре складывает свои показательно ровно. Я вижу, как дёргаются уголки его рта.       — По крайней мере я не явился на первое занятие по стрельбе из пистолета в штанах и лифчике.       — Эй! Эрик скинул мою кофту с обрыва! — я толкаю Четыре в бок, но он уворачивается, не давая лишить себя равновесия. — Спасибо, кстати, что выбил потом ему пару зубов.       Четыре садится на край своей кровати. Я останавливаюсь в нескольких шагах от него и скрещиваю руки на груди. Что-то в нём изменилось, но я не могу понять, что именно. Его взгляд направлен в точку на полу, глаза затуманены, словно он и вовсе сейчас не здесь. Но тогда где?       — Четыре? — я делаю шаг вперёд, пытаясь привлечь его внимание, но кажется, что юноша ушёл куда-то глубоко в себя, словно его накрыло внезапной волной воспоминаний, или что-то вроде того.       Я привыкла к такой его стороне. У меня заняло это около года, но всё же, я привыкла. Мало кто тут может похвастаться тем же, разве что Зик. Мы втроём были неразлучны с тех пор, как Амар пригласил меня и Тобиаса на вылазку с неофитами-лихачами. Он видел, что мне было тяжело адаптироваться к Лихости, и главной причиной этого был Эрик, а Четыре и вовсе был замкнут и скрыт, словно хранил в себе страшную тайну, что убивает его изнутри.       Позже, одним вечером, когда он был слишком пьян, я узнала, насколько оказалась права.       Поэтому я разворачиваюсь и направляюсь в свой угол этой комнаты, что отделён от спального места Четыре толстой каменной перегородкой. Бросаю взгляд на часы — ориентировочно через минут десять Эрик перестанет запугивать переходников, и я смогу наконец поговорить со Стайлзом.       Стягиваю резинку с кисти и перевязываю ей волосы в высоком конском хвосте. Хватаю со спинки стула длинную кожаную куртку, потому что знаю, что вечером в Яме становится прохладно, если только ты сам не под градусом, бросаю беглый взгляд на своё отражение в зеркале, и убедившись, что выгляжу сносно, выхожу обратно в коридор.       Четыре лежит на кровати, руки сложены за головой, взгляд направлен вверх.       — Я пойду пройдусь, — произношу я, проходя мимо него, не останавливаясь.       — Передавай Стайлзу привет, — слышу я за своей спиной прежде, чем выхожу за дверь.       Я точно знаю, где находится спальня неофитов-переходников, потому что сама проводила там долгие ночи прежде, чем стала полноправным членом фракции.       Дверь приоткрыта, горит свет, и я могу слышать голоса ребят. Наверняка обсуждают сегодняшний день и возможно жалеют о сделанном выборе.       Я распахиваю дверь, захожу внутрь, и в воздухе повисает тишина. Все взгляды направлены на меня, и я отвечаю каждому из них коротким, еле заметным кивком. Здесь Кристина, Трис, Стайлз и Скотт. Два эрудита, имён которых я не знаю. Ещё три правдолюба.       — По вашим лицам я с лёгкостью могу сказать, что Эрик вас обрадовал, да? — я подхожу к ребятам, которые сидят одной большой группой друг напротив друга. Стайлз есть среди них. Скотт подскакивает с кровати, уступая мне место, но я отмахиваюсь. — И Четыре ещё сомневался в том, что ты из Альтруизма, — усмехаюсь.       Ловлю на себе изучающий взгляд тех, кто не сидит с уже знакомыми мне ребятами. Те двое оба из Правдолюбия, и у обоих на лице написано раздражение.       — В чём дело? — спрашиваю я у одного из них, у парня с не очень симпатичным лицом даже для моих скромных вкусов.       — Ни в чём. Просто подумал о том, что внешне ты не очень похожа на лихача, — его голос противный, словно звук вилки, которой скребут по тарелке.       Я слышу, как за моей спиной скрипит кровать и не глядя выставляю руку в бок. В неё тут же упирается тело Стайлза.       — Не надо со мной играть, правдолюб, я единственный человек, который может оказать тебе хотя бы крохотную помощь. Если хочешь убедиться в том, что я лихачка — увидимся в тренировочном зале, — произношу я, не сводя взгляда с его маленьких глаз. — Как твоё имя?       — Питер, — отвечает он уже более робко.       — Питер, — повторяю я. — Мой тебе совет, Питер — если хочешь пройти инициацию, заводи друзей, а не врагов. Уяснил?       Парень кивает. Я поворачиваюсь на Стайлза и тыкаю пальцем ему в грудь.       — Сядь на место, герой, — сую руки в карманы куртки, пытаясь расслабиться, однако слова, сказанные Питером, снова напомнили мне об издевательствах Эрика. — Как вы все?       Ребята молча переглядываются. Я вижу, что среди них есть парень, чьего имени я не знаю. Кажется, Кристина поймала мой вопрошающий взгляд, потому что она тут же толкает этого юношу локтем в бок.       — Это Уилл, — я улыбаюсь и киваю. — А дела у нас не очень. Мы только что узнали, что некоторые из нас не пройдут инициацию в любом случае.       Я поджимаю губы и перевожу взгляд на Стайлза. Тот сминает край красной рубашки. Его щёки всё ещё горят от злости на Питера.       — Не всё так сложно, главное, не сдавайтесь. И адаптируйтесь! В своё время именно это слово помогло и мне, и Четыре стать теми, кто мы есть сейчас.       — Если с физиологической адаптацией нам помогут справиться тренировки, то что насчёт психологической? Как нам поддерживать нормальную работу всех психических структур, если половину из нас в будущем ждёт бесфракционизм? Это неразумно!       Я оборачиваюсь на голос и вижу девушку с длинными рыжими волосами в синей одежде эрудита. Она сидит отдельно от всех, но при этом что-то в её лице даёт мне понять, что это не доставляет ей дискомфорта.       — Используй девиантную форму адаптации — анализируй, — отвечает ей Уилл.       Я понимаю, что если не остановлю их, то они разведут тут длинный диалог, состоящий из споров и пререканий.       — Эй! — я поднимаю палец в воздух, и оба бывших эрудита тут же умолкают. — Вы больше не эрудиты, вы — лихачи. А мы не кидаем в лицо друг другу такие слова, как «девиантный» и «психологический». Думаю, что девяносто процентов из нас не знают даже, как правильно произносятся такие слова, к слову, включая меня. А ты у нас …? — я киваю в сторону рыжеволосой с желанием узнать её имя. В конце концов, именно это и входит в мои обязанности как советника — пока Четыре и Лорен под пристальным вниманием Эрика будут тренировать неофитов как бесстрашных бойцов, я должна пытаться внушить им, что каждый из них сможет обрести здесь дом. Дом, в котором его будут ценить.       — Лидия, — девушка снимает очки в чёрной оправе и кладёт их на прикроватную тумбочку.       Я отрицательно машу головой, подхожу к ней, беру очки и роняю их на пол. Они остаются целыми, но затем я показательно поднимаю ногу и со всей силой опускаю её — стёкла звонко лопаются, разлетаясь вместе с пластиком на мелкие куски. Лидия молчит, и лишь поднимает на меня свои большие светло-зелёные глаза.       — Оставлять свою фракцию непросто, но это нужно сделать быстро — словно пластырь содрать с раны — одним резким движением, — я оборачиваюсь вокруг себя и заглядываю в глаза каждому из неофитов-переходников. Я вижу на их лицах то же, что видела тогда, два года назад, когда смотрелась в зеркало — потерянность, страх, сомнение — и всё это пропитано насквозь мыслью о том, что дальше будет только хуже. — Я не буду говорить вам, что всё будет хорошо, хоть и, по должности, обязана. Я буду говорить правду. И это не потому, что раньше я была правдолюбкой, как вы могли подумать, ибо я такой не являлась. Просто я знаю, что чувствуют те, кого подпитывали ложными надеждами … Слишком больно падать, когда забираешься со страховкой.       Я вижу на застывших лицах ребят вопросы, вижу, как они нервно сглатывают, теребят края одежды цвета своей старой фракции.       Изначально я шла сюда с мыслью о том, что мне нужно поговорить со Стайлзом, но сейчас, кажется, я сделала что-то большее. Я разворачиваюсь на каблуках и иду к выходу.       Только в своей комнате, когда я прохожу мимо пустой кровати Четыре, который, по собственному обычаю, направился на вечернюю тренировку, я понимаю, что, наверняка, звучала для неофитов как эрудит. Или же правдолюб. Стягиваю резинку с волос, снимаю куртку и кидаю её на пол возле кровати, на которую тут же плюхаюсь лицом в подушку.       Мне всё равно, как бы глупо, заумно или чересчур правдиво я не звучала, главное, чтобы я смогла достучаться до каждого из них, и, в особенности, до Стайлза. Я не хочу, чтобы он подумал, что я ему не рада, но и не хочу, чтобы он решил, что я не разочарована. Я просто боюсь, что он перешёл в Лихость из-за меня. И тогда он точно долго здесь не продержится.       Я вспоминаю выражение отца там, на Церемонии выбора, когда он нашёл меня взглядом в толпе лихачей — секунда недоверия, но затем улыбка — та самая, скромная, одними уголками губ. О чём он думал в тот момент? И есть ли у него причины гордиться мной?       Я засыпаю, уткнувшись носом в подушку, пахнущую чем-то металлическим.