Под облаками

Иногда Сехуну очень хочется быть как все. Чтобы люди принимали, чтобы слепнуть от солнца, чтобы купаться в море, а не только трогать его поверхность. Сехун сидит на крыше, свесив ноги, и смотрит на живой город. Машины, люди, неоновые вывески. Лухан подходит тихо, со спины, и присаживается рядом на корточки. - Жизнь слишком коротка для того, чтобы ты сидел тут и страдал из-за тех, для кого ты ничего не значишь. Лухан такой же, как Сехун. Только он считает, что у них все в порядке. Что они даже круче, чем обычные люди. Что пусть таких, как они, мало, но это не страшно. Лухан считает, что им повезло родиться с крыльями за спиной. Потому что «эй, это же делает нас теми, кто мы есть». У них крылья не как у ангелов на картинках. Небольшие, с острыми кончиками, черно-зеленые у Лухана и бело-синие у Сехуна. У них крылья не как у ангелов, а как у птиц. Лухан считает, что это классно. Потому что ведь люди всегда хотели уметь летать. И они умеют. Значит те, кто косо на них смотрят – просто завидуют. - Пойдем, - говорит Лухан. – Выпускные экзамены скоро. Мы не можем их завалить, верно? - Давай долетим до космоса? - Мы не можем летать слишком высоко. В облаках холодно. А выше облаков – самолеты. Они могут нас сбить. И мы умрем. - Я знаю. Но я все равно мечтаю долететь до космоса. - Там нечем дышать и мы задохнемся. - Мы не задохнемся, потому что не долетим выше облаков, - устало говорит Сехун. Он лежит на кровати Лухана, обнимая подушку, и смотрит на огоньки за окном. Волосы у Сехуна такие же белые, как перья за спиной. Но некоторые прядки – синие. Это Лухан притащил из магазина краску и долго бегал с ней за Сехуном. Тот удирал, цепляясь крыльями за косяки и случайно смахнув со стола пару мелких предметов. Он орал, что пусть Лухан сам красит хоть всю голову в зеленый, а его не трогает. Но в итоге согласился. Лухан сидит рядом с ним на краю кровати, все еще не сняв дешевую, порезанную на спине зеленую ветровку. У них все футболки, рубашки и крутки такие – с аккуратными разрезами на спине. - Раздевайся, - бурчит Сехун. - Так я пойду сейчас, - отзывается Хань, и встает в знак доказательства. Наклоняется, легко касаясь своими губами губ Сехуна, и накрывает его одеялом. - Твои флешки на столе. Спокойной ночи. - Пока. Хань гасит свет, и правда уходит к себе домой. А Сехун засыпает. Ему не снятся сны. Только очень редко, и он их почти не помнит. Лухану приходится тянуться немного вверх, чтобы заглянуть Сехуну в глаза. Теплые, темные. Сехун хороший мальчик. Это потрясающе, что они родились в одном городе, пусть и на разных его концах. Когда ты умеешь летать, расстояния - это не помеха. Пусть они не могут перелететь море, но вот город – легко. Сехун считает, что это потрясающе, что они вместе. Что они друг друга любят. Сехун считает, что такие, как они, должны держаться вместе. Потому что без Лухана он бы, наверное, не справился. - Они опять смотрят, - тихо говорит Сехун, когда Лухан ведет его за руку по улице. - И что? – улыбается тот и дергает плечом. – Пусть смотрят. Мы ведь ничего не скрываем. Пусть сначала скажут мне, что не правильно. Пусть скажут мне, что такое любовь. Пусть ответят, в чем мы не правы. И если они скажут что-нибудь, к чему стоит прислушаться, то хорошо. Но ведь они только и могут, что смотреть. Они нас не свяжут и не отправят в цирк или зоопарк. Они не имеют права. И пусть нас мало, но мы не одни такие. Так что все, что могут делать люди – просто смотреть. - Мы умеем летать. А они – нет. Лухан обнимает Сехуна за шею и целует прямо посреди улицы. - Мы умеем летать. А они – нет. Это не делает их не лучше, не хуже. Это делает их просто другими. Сехун умеет мечтать. Он строит воздушные замки, сидя в маленькой съемной квартире Лухана, пока тот готовит ужин, и иногда кивает в знак того, что слушает. Лухан двигается осторожно, стараясь ничего не зацепить крыльями и прислушиваясь к работающему телевизору в соседней комнате. Телевизор и Сехун говорят совершенно разные вещи. - Хань, - зовет Сехун, и тот резко поворачивается к нему. – Иди сюда, Хань. Тот слушается и делает шаг к нему, но неловко зацепляется крылом о стул и чуть ли не падает к нему в кресло. Они смеются, Сехун обнимает Лухана за талию. Тот замолкает вдруг и прислоняется лбом ко лбу младшего. Снова становится сильным, уверенным, гордым. Таких не сломить, думает Сехун, когда Лухан целует его. Сехун не знает, что по ночам, когда он у себя дома или крепко спит, Лухан выходит на балкон и долго вдыхает холодный воздух, глядя на огни города. Лухан тоже не знает, почему они родились такими, не знает, насколько это хорошо. Насколько хорошо то, что они отличаются? Пусть совсем-совсем немного. А днем Лухан снова улыбается Сехуну и, если нужно, говорит ему, что они особенные. Что они потрясающие. И Сехун ему верит. Улыбается, верит. Лухан целует его руки, шею, лицо. Учится с ним, ходит по магазинам, водит за руку и отправляет сообщения по вечерам, когда они не вместе. Играет в догонялки в небе. Любит, любит, Лухан его любит. - Хань… Сехун прижимает к себе его тонкое, но на удивление сильное тело, а Лухан ведет ладонями по плечам и по спине, поглаживая лопатки, гладит бело-синие перья. Крылья как у птицы. - Что? - Ты никогда не бросишь меня. Правда? Лухан не понимает. - Там, по телевизору, сказали об аварии. Автобус перевернулся. Тридцать шесть человек погибло. Ты не слышал? Лухан качает головой. Он снова ведет ладонями вниз по спине Сехуна и мягко целует в шею, заставляя закатить глаза и тихо попросить еще. Лухану не жалко, и он снова целует. Плечи и руки, ребра прямо сквозь ткань обычной белой футболки. - Зачем мне автобус, когда я могу летать? – спрашивает он тихо, прижимаясь к Сехуну. – Пойдем, ужин на плите остывает. - Я останусь? – спрашивает Сехун, падая на полутороспальную кровать Лухана. Им вдвоем тут немного тесно, но это никогда не раздражает. - Оставайся. Лухан смотрит, как Сехун накрывает плечи крыльями и возится, пытаясь устроиться удобнее и занять при этом меньше места. Он гасит свет и осторожно устраивается рядом на боку, лицом к Сехуну. - Как ты думаешь, а за морем лучше? – спрашивает у него младший, забираясь пальцами под ткань майки и поглаживая теплую кожу на пояснице. Лухан придвигается ближе. - Не знаю. Наверное, нет. Лухан целует Сехуна. Привкус мятной зубной пасты, темно за окном, огоньки вдалеке. Шуршащие крылья у них за спиной и цепляющаяся за перья одежда. Лухан садится Сехуну на колени. Тот думает, что Лухан такой легкий. У него, наверное, кости полые, как у птиц. Но ведь он такой сильный. - Эй, - Лухан целует грудь и живот Сехуна, щекочет кожу челкой и горячим дыханием. Тому на спине лежать неудобно: кости крыльев твердые, а перья щекочут, но Сехун молчит. Он привык. У него была для этого целая жизнь. Целая жизнь для того, чтобы научиться жить с крыльями, научиться летать, научиться принимать себя. Целая жизнь для того, чтобы найти Лухана. И не важно, что он живет еще совсем недолго. Лухан потрясающий. Нежный, ласковый, иногда немного неловкий. Оставляет синяки и несильные укусы на плечах. Но Сехуну нравится, когда все так. Обрывками, всполохами. Тяжелое дыхание и шуршащие перья. А Лухану нравится сжимать пальцами гладкие бедра Сехуна, насаживать на себя тонкое тело. Ему нравится, когда Сехун выгибается и тихо вскрикивает, прося больше и еще. Он жадный, отзывчивый, даже дикий. Сехуна прошивает наслаждением насквозь, и он кричит. Его топит в воде. Крылья вмиг намокают, становятся тяжелыми и тянут на дно, в пропасть, в черную бездну. Но Лухан его вытаскивает, укладывает рядом с собой на бок, убирает с глаз влажную белую челку и нежно целует в щеку. Закутывает ноги одеялом и накрывает плечи перьями. Лухану нужно, чтобы так было всегда. Лухан звонит рано утром, разрывая сон Сехуна, и спрашивает, как его настроение и хорошо ли он спал. Сехун отмахивается и то и дело проваливается обратно в полудрему, но голос Лухана опять и опять будит, а в соседней комнате сестры уже работает телевизор. Стук в окно окончательно выдергивает Сехуна из сна. Лухан улыбается, все еще прижимает телефон к уху и пытается поправить челку, которую то и дело опять раздувает ветер. - Пятнадцатый этаж, - шипит Сехун, открывая окно и затаскивая Ханя в свою комнату чуть ли не за шиворот. - Фигня, - весело отзывается тот. – На крыльях быстрее, чем на лифте. И не говори, что никогда так не делал. Сехун качает головой. Он боится камнем с крыш или как Лухан – с обрывов в море, чтобы выровнять полет в нескольких сантиметрах у воды. О воду тоже можно разбиться, что говорить о сером асфальте и потоке машин. Они не летают в дождь, потому что перья намокают, становятся тяжелыми, тянут вниз. Поэтому они стоят под козырьком какого-то здания, тучи рвет молниями, и почти все зонтики у прохожих черные. Сехун не замечает косых взглядов, только рассеянно поглаживает черные перья Лухана и прислушивается к скрипке. Музыка доносится со второго этажа соседнего здания, почти не слышная сквозь дождь. Лухан чуть покачивает головой и молчит. - Не бывает без дождей, да? Хань? – тихо спрашивает Сехун. Его голос перекрывает скрипку. Лухан поворачивается лицом к Сехуну, опускается рядом с ним на корточки и внимательно смотрит снизу вверх. - Ты же со мной не только из-за крыльев, Сехун? – вдруг спрашивает он. – Ты же со мной не только потому, что я тоже умею летать? Со стороны это смотрится как картинка из книжки. Едва слышная музыка. Красивые мальчики. Крылья за спиной. Серьезные, важные вопросы. Сехун немного теряется. - Я хотел бы быть с тобой, даже если бы ты не умел летать. Даже если бы я не умел. Сехун не знает, что сказать. Он тянет к Лухану обе руки, помогая встать, а потом прижимает худое тело к себе. - Я хотел бы быть с тобой, потому что я до смерти люблю тебя. Лухан обнимает Сехуна в ответ. Кто бы что не говорил – они не изменятся. Им тоже можно жить в этом мире. Им нужно любить друг друга. Что-то не так? Разве это запрещено? Они просто совсем немного отличаются от остальных. - Кто бы что не говорил, я хочу всегда быть с тобой, Хань.